Статия вторая

Статия вторая

(после третьей песни Великого канона, малой ектении и седальна)

Зосима с великим желанием и с неудержимыми слезами приготовился слушать, а она начала повествовать о себе так: «Я, отче, рождена в Египте, и, когда мне было еще двенадцать лет и еще живы были мои родители, я отвергла себя от их любви, и отправилась в Александрию. Стыжусь и помыслить, не только подробно рассказывать, как я растлила мое первое девство, как начала творить неудержимое и ненасытное любодеяние; однако скорее произнесу то, что необходимо, дабы ты узнал о невоздержании плоти моей. Семнадцать и более лет провела я в публичном блудодеянии, не ради подарков или заработка: от некоторых, пытавшихся платить мне, я не пожелала ничего принять; это делала я для того, чтобы большее число людей привлечь к себе, которые охотнее спешили бы ко мне без денег и исполняли бы плотское мое желание. Не думай, что будучи богатой, не взимала я денег, наоборот – я жила в нищете, и много раз, голодная, лен пряла, но разжжение имела ненасытное всегда – в тине блудной валяться; то почитала и жизнью, чтобы всегда творить бесчестие естества! Так живя, увидела я в жатвенное время много мужчин египтян и ливиян, идущих к морю. Я спросила встретившегося мне человека: «Куда идут эти люди с таким старанием?» Он отвечал: «В Иерусалим, Воздвижения ради Честнаго и Животворящаго Креста, которое скоро праздноваться будет». И сказала ему: «Возьмут ли меня с собою?» Он отвечал: «Если имеешь плату за проезд, то никто тебе не возбранит». Тогда я сказала: «Брат, не имею я ни пищи, ни денег, но пойду на корабль, там и питать меня будут, и собою заплачу им за проезд». Я хотела идти с ними (прости меня, отче!), намереваясь как можно больше людей склонить к греховной моей страсти...

Отче Зосимо, не принуждай меня объявить тебе стыд мой, ибо ужасаюсь я. Господь знает, что самый воздух оскверняю я словами моими!»

Зосима же, омочая слезами землю, отвечал ей: «Говори, Господа ради, мати моя, и не престань от полезной мне повести». Тогда она продолжала: «Тот юноша, услышав бесстыдство скверных моих слов, одержимый смехом отошел, я же побежала к морю, где среди спешащих на корабль увидела человек десять молодых, которые казались мне удобными для скверной похоти моей. Многие уже вошли на корабль. Я, по обычаю бесстыдно вскочивши к ним, крикнула: «Возьмите и меня туда, куда вы отправляетесь, вот увидите, что я угожу вам». И прибавив несколько иных скверных слов, подвигла всех на смех. Они же, видя мое бесстыдство, взяли меня и ввели в корабль, и мы отправились в путь. А что потом было, как поведаю тебе, о, человече Божий!!! Какой язык изречет, или слух приимет, злые мои дела на пути и в корабле!? Как и не хотящих я, окаянная, понуждала на грех. Невозможно изобразить тех нечистот, описуемых и неописуемых, которых в ту пору я была учительница! Поверь мне, отче, ужасаюсь я и дивлюсь, как понесло море блуждение мое; как не разверзла земля уст своих и не поглотила меня живую во ад! Ведь столько уловила я в сеть смертную! Но думаю, что покаяния моего искал Бог, не хотящий смерти грешника, но с долготерпением ожидающий его обращения!

Так вот, с таковыми делами и заботами вошла я в Иерусалим и несколько дней, оставшихся до Праздника, там пробыла, творя такие, как и прежде дела, а иногда и хуждшие. Не довольствовалась я юношами, бывшими со мною на корабле в пути, но и иных многих, и граждан иерусалимских, и странников собирала я на ту же скверну. Когда же наступил Праздник святаго Воздвижения Честнаго Креста Господня, я старалась войти в церковь с народом из притвора церковного, теснилась, но оттесняема была и отталкиваема назад. Будучи весьма угнетаема народом, с многим трудом и нуждою приблизилась к дверям церкви и я, окаянная. Когда же ступила я на дверной порог, другие все невозбранно вошли, мне же воспрепятствовала некая Божественная сила, не допуская войти. Я снова пыталась проникнуть внутрь храма, но была отринута, и одна стояла в притворе отверженная, все еще думая, что это случается мне от моей женской слабости.

Снова смешалась я с иными входящими в церковь, и усиливалась войти, но все труды мои были напрасны. И снова, как только нога моя грешная коснется церковного порога, церковь всех примет, никому не возбраняя, меня же одну, окаянную, не принимает! Как воинство, на то поставленное, чтобы заграждать вход, так снова и снова мне запрещала войти некая внезапная сила, и опять я оказывалась в притворе. Так пострадав трижды и четырежды, и все без успеха, изнемогла я, и все не могла присоединиться к входящим. К тому же и тело мое все болело от угнетающих меня людей, меж которых я теснилась, стараясь проникнуть в церковь.

В стыде и отчаянии отступила я, наконец, и стала в одном из углов притвора церковного, и едва несколько пришла в чувство, поняв, какая вина возбраняет мне видеть Животворящее Древо Креста Господня!

Ибо коснулся очам сердца моего свет разума спасительного, заповедь Господня светлая, просвещающая душевные очи, показующая мне, что тина моих дел возбраняет мне вход в церковь! Тогда начала я плакаться и рыдать, и бить в перси, износя воздыхания из глубины сердца.

Плачущись же на месте, на котором находилась, увидела я наверху икону Пресвятыя Богородицы, на стене стоящую, и сказала из глубины души, неотвратно устремив к ней очи и ум: «О, Дево Владычице, Рождшая плотию Бога Слова! Знаю, воистину знаю, что недостохвально и неблагоприятно Тебе, чтобы я, нечистая и скверная блудница, имеющая оскверненными и тело, и душу, взираю на честную икону Твою – Пречистыя Приснодевы Марии, справедливо же есть мне, блуднице, возненавиденной и омерзенной быти от Твоея девственныя чистоты. Но понеже слышала я, что сего ради Бог человек бысть, егоже родила еси, да призовет грешников на покаяние, помози мне, единей, не имущей ни от кого помощи. Повели, да и мне невозбранен будет в церковь вход. И не лиши меня видеть честное Древо, на котором плотию пригвоздился Бог, рожденный от Тебя, Который и Кровь Свою дал за избавление мое! Повели, о, Владычице, да и мне, недостойной, двери церковные отверзутся к поклонению Божественного Креста. И будь мне Ты Поручница достовернейшая к Рожденному из Тебя, что никогда уж больше не стану я тело мое осквернять никаким блужения поруганием, но когда Древо Святое Крестное Сына Твоего узрю, мира и всего, что в нем, отвергусь, и тотчас же изыду туда, куда ты сама, как Поручница моего спасения, наставишь мя».

Сказавши так и как бы получивши некое извещение, будучи разжженна верою и утвержденна надеждою на благоутробие Пречистой Богородицы, двинулась я от того места, на котором стоя, творила молитву, и снова присоединилась к входящим в церковь.

И уже никто меня не отталкивал, никто не возбранял быть близ дверей, которыми входят в церковь. Объял меня страх и ужас, я вся трепетала и тряслась. Так достигши дверей, которые дотоле были для меня затворены, без труда вошла я внутрь церкви Святая Святых, и сподобилась видеть Древо Честнаго и Животворящаго Креста, и видела Тайны Божия: и како готов есть принимати кающихся! Падши же на землю, поклонилась честному Древу Крестному, и лобызала Его со страхом, и вышла, желая придти к Поручнице моей. Придя на то место, где Поручницы моей изображение, икона Ее святая, и поклонившись на колена перед Приснодевою Богородицею, сказала так: «О, Присноблаженная Дево Владычице, Богородице! Ты показуешь на мне Твое преблагое человеколюбие! Ты недостойной моей не гнушаешься молитвы! Ибо я видела славу, которую поистине недостойно видеть мне блудной! Слава Богу, приемлющему ради Тебя покаяние грешных. Что же имею, грешная, более помыслить или сказать?! Время уже, Владычице, исполнить за поручением Твоим то, что я обещала! Куда изволишь, туда ныне наставь меня, отныне будь Сама мне на всю последующую жизнь мою спасения Учительница, руководствуя на путь покаяния». Сказав так, услышала я издалека идущий голос: «Если перейдешь Иордан, найдешь добрый покой!» Я же голос тот услышав и веруя, что он был ради меня, со слезами воззвала, взирая на икону Богородицы: «Владычице, Владычице! Не оставь меня!» И так возопивши, вышла я из притвора церковного и поспешно шествовала. Увидел меня некто идущую, дал мне три монеты, сказав: «Приими это, мать!» Я же, приняв монеты, купила на них три хлеба, спросив хлебопродавца: «Где путь ко Иордану?» Узнав же, где городские ворота, ведущие к той стороне, вышла; шла и плакала. Спрашивая дорогу у встречных, день тот окончила в пути, потому что был уже третий час дня, когда я сподобилась видеть Честный Крест Христов, а когда солнце уже преклонилось к западу, я достигла церкви святаго Иоанна Крестителя, которая находится близ Иордана, в которой, поклонившись, сошла к Иордану тотчас же. И тою святою водою руки и лицо умыв, пошла в церковь и причастилась там Пречистых и Животворящих Таин Христовых. После сего съела я половину одного из имевшихся у меня хлебов, и пила Иорданскую воду, и почивала ночью на земле. А рано утром, найдя там небольшую лодку, переправилась в ней на другую сторону Иордана и снова помолилась Наставнице моей Богородице, чтобы наставила меня туда, где Ей Самой благоугодно. Так пришла я в пустыню сию, и оттоле, даже и до днесь, удалихся бегая и зде водворихся, чая Бога, Спасающаго мя от пренемогания души и бури, обращающуюся к Нему.

И сказал Зосима Преподобной: «Госпожа моя, скажи, сколько лет прошло с тех пор, как водворилась ты в этой пустыне?» Она отвечала: «Думаю, что прошло около сорока семи лет, как я вышла из Святого Града». Зосима же сказал ей: «Что ты здесь находишь себе в пищу, госпоже моя?» Она сказала: «Перейдя Иордан, я принесла себе полтора хлеба, которые постепенно высохли и окаменели. Помалу вкушая их, я жила много лет». Зосима сказал: «Как же без воды пробыла ты столько лет? Неужели ты не претерпевала никакой беды от внезапного расслабления?» Она же отвечала: «О, авва Зосима, ты меня спросил о том, о чем я трепещу тебе отвечать, потому что, если вспомню все те напасти, от которых я пострадала, если вспомню те помышления лютые, которые столько причинили мне бед, боюсь, как бы они снова не оскорбили меня. Поверь мне, Авва, что я пробыла в этой пустыне шестнадцать лет, борясь с моими безумными похотями, как с лютыми зверьми! Ибо, когда начинала вкушать пищу, тотчас хотелось мне мяса и рыбы, которые имела я во Египте, хотелось мне и любимого мною вина: ведь я много пила вина, когда была в мире. Здесь же, даже не имея возможности воды испить, я была палима лютою жаждою, которую мне было ужасно тяжело терпеть. Бывало мне и желание любострастных песен, очень смущавшее меня и соблазнявшее петь песни бесовские, к которым я привыкла, будучи в мире. Но я тотчас, обливая себя слезами и с верою бия себя в грудь, воспоминала обеты, которые я сотворила, входя в пустыню сию. Мысленно же припадала к иконе Пречистой Богородицы, Споручницы моей, и у подножия Ея плакалась, прося отогнать от меня помышления, терзающие окаянную душу мою. По долгом же плаче и усердном биении себя в грудь наставала для меня великая тишина. Как же, Авва, исповедаю я тебе свои помышления, толкавшие меня на грех? Они, как огонь, разгорались в окаянном сердце моем и отовсюду всю опаляли меня, принуждая ко греху! Когда же такое помышление приходило ко мне, я повергала себя на землю, представляя (мня), что Сама Споручница стоит и истязует меня как преступницу, показывая мне муку за мое преступление. И не вставала я, поверженная на землю, ночь и день, пока снова сладкий свет не осиявал меня и не прогонял смущавшие меня помыслы. Я непрестанно возводила очи мои к Споручнице моей, прося от Нея помощи, и воистину имела Ее Помощницей и Споспешницей к покаянию. Так я скончала семнадцать лет, тьмами принимая беды, с тех пор же до нынешнего дня Помощница моя Богородица во всем и на все руководит меня».

Сказал же Зосима к ней: «С той поры разве не требовались тебе больше пища и одежда?» Она же отвечала: «Хлебы те, как я уже тебе сказала, кончились у меня по прошествии семнадцати лет, а потом я питалась травой, растущей в этой пустыне. Одежда моя, в которую я была одета, переходя Иордан, от ветхости истлела. Я много и тяжко страдала от зимней стужи и от летнего зноя, опаляемая солнцем или трясущаяся от мороза. Так много раз, падши на землю, долго лежала как бы бездушная и недвижимая. Многократно боролась я с многоразличными напастями и бедами. И с тех пор даже до ныне Сила Божия многообразная и душу мою грешную, и тело унылое соблюла! И помышляя только о том, от какого зла избавил меня Господь, приобрела я неоскудевающую пищу – надежду спасения моего. Ибо питаюсь и покрываюсь глаголом Божиим, содержащим все! Ибо не о хлебе едином жив будет человек. И: елицы не имяху покрова, в камение облекошася, елико их совлечеся греховнаго одеяния!»

Услышав же Зосима, что и словеса Писания воспоминает, от Моисея и пророков, и от книг псаломских, сказал ей: «Разве ты училась, госпожа, псалмам и иным книгам?» Она же, услышав это, улыбнулась и сказала ему: «Поверь, человече, что не видела я другого человека с тех пор, как перешла Иордан, кроме твоего лица ныне, не видела ни зверей, ни иных каких животных, книгам же никогда не училась, даже не слышала кого другого, поющего или читающего, но Слово Божие, живое и действенное, Само учит разуму человека. Ныне же заклинаю тебя воплощением Слова Божия: молиться за меня, блудницу!» Когда она это сказала и кончила рассказывать, устремился старец поклониться ей и со слезами возопил: «Благословен Бог, творящий великая и страшная, славная же и дивная и неизреченная, имже несть числа. Благословен Бог, показавший мне, елика дарует боящимся Его! Воистину не оставляешь Ты взыскующих Тебя, Господи!»

Она же не попустила старцу совершенно поклониться ей и сказала ему: «Заклинаю тебя, отче, все это, что ты слышал, никому не говори до тех пор, пока Бог от земли не возьмет меня. Ныне же с миром иди, и снова в будущем году увидишь меня по Божией хранящей нас благодати. Сотвори же ради Господа то, что я тебе поведаю с мольбою: в Великий Пост будущего года не переходи через Иордан, как обычай есть творить в монастыре». Удивился же Зосима, услышав, что она и чин монастырский знает и объявляет, и ничего другого не говорил, как только: «Слава Богу, дающему великая любящим Его!» Она же сказала ему: «Останься, Авва, как я прошу тебя, в монастыре, ибо если ты и захотел бы выйти, то не сможешь... Во Святый же и Великий Четверг, в вечер Таинственной Христовой Вечери, возьми часть Животворящего Тела и Крови Христа Бога нашего в сосуд священный, достойный таковаго таинства, принеси же и подожди меня на той стороне Иордана, вблизи мирского селения, чтобы я, придя, причастилась Животворящих Даров. Ибо с тех пор, как я причастилась их в церкви Предтечевой, прежде перехода моего через Иордан, даже доныне Той Святыни я не получала. Ныне же усердно Ея желаю и молю тебя: не презри моего моления, но непременно принеси мне Животворящее то Божественное Таинство в тот самый час, в который Господь сотворил причастниками Божественной Вечери Своих учеников и апостолов. Иоанну же, игумену того монастыря, где ты живешь, скажи: «Внимай себе и стаду твоему», ибо там творится нечто такое, что требует исправления; однако хочу, чтобы ты это не теперь ему сказал, а когда тебе Господь повелит». Сказав это и попросив старца за себя помолиться, отошла она во внутреннюю пустыню.

Зосима же поклонился до земли, целуя то место, где стояли стопы ног ея, воздал славу Богу и возвратился, хваля и благословя Христа Бога нашего. Перейдя ту пустыню, пришел он в монастырь в тот день, когда был обычай братии возвращаться, и в тот год умолчал обо всем, не смея никому поведать того, что видел. В себе же молил Бога показать ему снова желаемое лице, скорбел же о том, что течение года слишком долго, и желал, чтобы год сделался кратким, как один день, если бы это было возможно. Когда наступила снова Первая Неделя Святаго Великаго Поста, сразу же по обычаю и чину монастырскому вся братия с псалмопением вышла в пустыню. Зосима же был весь в жару от тяжкой боли, отчего невольно должен был он остаться в монастыре! Вспомнил он тут слова Преподобной, что если бы он и хотел тогда выйти из монастыря, невозможно ему будет, но лишь прошло несколько дней, как он встал от недуга и пребывал в монастыре. Когда же возвратилась братия и приблизился вечер Таинственной Христовой Вечери, исполнил Зосима завещанное ему: вложил в малую чашу часть Пречистаго Тела и Крови Христа Бога нашего, положил также с собою в корзину немного сушеных смокв, и фиников, и зерен, размоченных в воде, и пошел поздно вечером, и сел на берегу Иордана, ожидая Преподобную. Но, как она замедлила, пришлось ожидать ему немало, но он не задремал, а неуклонно смотрел в пустыню, ожидая усердно увидеть желаемое. Сказал же сам в себе старец: «Может быть мое недостоинство возбранило ей прийти, или раньше приходила она и, не видя меня, возвратилась». Так размышляя, вздохнул он, и прослезился, и, возвед очи на небо, молился Богу, говоря: «Не лиши меня и ныне, Владыко, видения того лица, которое видеть сподобил Ты меня! Да не возвращусь попусту, нося мои грехи на обличение мое!» Так помолившись со слезами, перешел он в другое помышление, говоря в себе: «Что же будет, лодки то ведь нет, как она сможет переправиться через Иордан и прийти ко мне, грешному? Увы моему недостоинству! Увы мне, кто сделал так, что я лишаюсь таковаго добра?» Пока так помышлял старец, вот Преподобная пришла и стала на той стороне реки, с которой шла. Зосима встал, радуясь и веселясь и славя Бога. Но он еще боролся с помыслом, что не может ведь она переправиться через Иордан. И вдруг видит, что она осенила Иордан Крестным знамением (всю ночь тогда светила луна), и с этим знамением сошла на воду и, ходя поверх воды, направилась к нему! Он хотел поклониться ей, но она возбранила ему еще тогда, когда шествовала по воде, говоря: «Что ты делаешь, Авва? Ты – священник и несешь Божественные Тайны!» Тогда старец послушался ее, а она, выйдя на берег с воды, сказала старцу: «Благослови, отче, благослови!» Он же, ей отвечая с трепетом (ибо ужас его объял от предивного видения), сказал: «Воистину Бог неложен есть, обещавший уподобить Себе всех тех, которые себя по силе своей очищают. Слава Тебе, Христе Боже наш, показавший мне рабою Твоею сею, насколько я отстою от меры совершения». Когда сказал он это, святая просила его прочитать Символ святыя веры: «Верую во Единаго Бога Отца Вседержителя...» и молитву Господню: «Отче наш, Иже еси на Небесех...». По конце молитв она причастилась Пречистых и Животворящих Христовых Таин и по обычаю приветствовала старца. И воздевши руки к небу, прослезилась и возопила: «Ныне отпущаеши рабу Твою, Владыко, по глаголу Твоему с миром, яко видеста очи мои спасение Твое». И сказала старцу: «Прости, Авва Зосима, еще и другое мое желание исполни: иди ныне в монастырь твой, Божиим миром храним, а в будущем году приди снова на поток тот иссохший, на котором ты со мной вперед беседовал. Приди, приди Господа ради, и снова увидишь меня, как хочет Господь…». Он же отвечал ей: «Хотел бы, если бы было можно, ходить вослед тебя и видеть честное твое лице; молю же: исполни одно, что я, старец, прошу у тебя: вкуси немного пищи, которую я принес сюда», и показал, что у него было, принесенное в корзине. Она же, сочива краями перстов коснувшись и взяв три зерна, приняла их в уста и сказала: «Довольно этого благодати духовной, которая хранит естество души неоскверненное». И снова сказала старцу: «Моли Господа о мне, отче мой, поминая всегда мое окаянство». Он же поклонился пред ногами ея и просил ее, чтобы молилась Богу о Церкви, и о всех православных, и о нем. Прося об этом со слезами, сам стеня и рыдая, отпустил ее идти, не смея дольше удерживать ее; да если бы и хотел, нельзя было ее удержать. Она же снова оградила Иордан крестным знамением и перешла его опять поверх воды. Старец же возвратился, одержимый многою радостию и страхом. Укорял же он себя и жалел о том, что не узнал имени Преподобной, однако надеялся узнать его на будущий год.

По прошествии же года снова пошел Зосима в пустыню, все исполнив по обычаю, и поспешал ко оному предивному видению. Пройдя же всю пустыню вдоль и достигши некоторых признаков того места, которое он искал, старец оглядывался направо и налево, всюду зорко смотря, будто охотник, высматривающий себе хороший лов. Когда же ничего движущегося нигде не обнаружил, начал обливать себя слезами, и, возвед на небо очи, молился, и говорил: «Покажи мне, Господи, сокровище Твое некрадомое, которое в пустыни сей Ты скрыл, покажи мне, молю, во плоти ангела, с которым сравниться недостоин весь мир».

Так молясь, достиг он места, где обозначил себя высохший поток, и, став на берегу его, увидел на восток от него Преподобную, лежащую, мертвую. Руки ея были, как полагается, сложены крестом, а лицо обращено на восток. К ней же он притек, омывал слезами ее ноги, ни к какой же иной части тела не смел он прикоснуться. Сотворив многий плач и воспев псалмы, приличные времени той потребы, а также сотворив молитву погребения, Зосима сказал в себе: «Должен ли я погребсти тело Преподобной, или, может быть, это блаженной неугодно будет?» И это говоря в мысли своей, увидел он при главе ее следующую сделанную на земле надпись: «Погреби, Авва Зосима, на этом месте тело смиренной Марии, отдай землю земле, моли же Господа за меня, преставльшуюся месяца, по-египетски – фармуфия, по-римски же – апреля в первый день, в самую ночь спасительных Христовых Страданий, по причащении Божественныя Тайныя Вечери». Сию надпись прочитав старец, вперед подумал: «Кто же писал: ведь святая, по словам ее, грамоты не знала?» Однако возрадовался весьма тому, что узнал имя Преподобной! Узнал он и то, что, когда Преподобная причастилась Святых Христовых Таин, сразу же оказалась на том месте, на коем преставилась. И тот путь, которым он шествовал двадцать дней с великим трудом, она прошла в один час и тут же отошла ко Господу! Славя же Бога, старец, и слезами омочая землю и тело Преподобной, сказал сам в себе: «Время уже тебе, старче Зосимо, повеленное исполнить, но как ты, окаянный, будешь копать землю, не имея в руках никакого орудия?» Стал он было копать небольшим деревцем, лежащим около него, но земля была пересохшая, никак не слушалась труждающегося старца, который копал и копал, обливаясь потом, но без всякого успеха. Вздохнув же из глубины духа, увидел старец огромного льва, который стоял около тела Преподобной и лизал ее ноги. Когда старец увидел зверя, вострепетал от страха, но вспомнил, что Преподобная говорила, что никогда не видела никакого зверя. Осенив же себя крестным знамением, возымел в себе веру, что будет сохранен от всякого вреда силою Лежащия. Лев же начал приближаться к старцу, делая ласковые движения, как бы приветствуя его. Зосима же сказал льву: «Сия великая повелела мне погребсти ея тело, а я очень стар, не могу выкопать могилы и даже не имею орудия, потребного для такой работы, а от монастыря нахожусь в таком расстоянии, что не могу пойти и принести скоро то, что нужно. Выкопай ты когтями своими могилу, чтобы мне предать земле тело Преподобной». И как услышал лев слова, сказанные ему, как сразу своими передними лапами выкопал ров вполне достаточной глубины для погребения тела. Снова старец омыл слезами ноги Преподобной и много просил ее, чтобы молилась за всех, покрыл землею тело ее, которое было почти нагое, только отчасти прикрытое тем рубищем, ветхим, раздранным, которое при первой встрече дал ей старец Зосима.

И отошли оба: лев – во внутреннюю пустыню кротко и тихо, как овца, удалился, Зосима же возвратился восвояси, благословя и хваля Христа Бога нашего. И придя в монастырь, всем монахам поведал о Преподобной сей Марии, ничего из того не скрыв, что видел и слышал от нея.

Все удивились, слыша величия Божия, и стали со страхом, верою же и любовию творить память и почитать день преставления Преподобной сей Марии. Игумен же Иоанн по наставлению от Преподобной нашел в монастыре своем нечто, требующее исправления, и все Божией помощью исправил. Зосима же, пожив богоугодно, скончал в том же монастыре жизнь временную, имея возраст около ста лет от роду, и отошел на вечную жизнь ко Господу...

Бог же, предивная творяй чудеса и великими воздающий дарованиями с верою прибегающим к Нему, да даст награду приобретающим пользу от сея повести, читающим ее и слушающим, и тому, кто постарался предать сию повесть написанию. И да сподобит их благия части Марии сея блаженныя со всеми теми, кто Богомыслием и трудами благоугодили Ему от века. Дадим же и мы славу Богу Царю вечному, да и нас сподобит милость обрести в день судный о Христе Иисусе Господе нашем, Емуже подобает всякая слава, честь, и держава, и поклонение со Отцем и Пресвятым и Животворящим Духом, ныне и присно и во веки веков. Аминь».