Письмо к отцу Досифею

Письмо к отцу Досифею

Господи Иисусе Христе Боже наш, помилуй нас. Много искренне возлюбленнейший о Господе мой Батюшка Отец Досифей.

Слава Богу! Щедротами великого Господа и Бога и Спаса на­шего Иисуса Христа, за молитвами Владычицы нашей Бого­родицы храними есмы и соблюдаемы от всякого неудобства и волнений века сего, чрез раба Его, а нашего отца строителя Варфоломея. Спаси его Господи, и воздай ему от небесных сокровищ вместе и со отцем Вениамином, равно и Боголюбезнейшему всему братству. Ей, батюшка, особенные от них для нас милости проистекают, ибо поистине совершенно всяче­ски упокоены есть, как душевно, так и телесно. И для большего прославления Божиего к нам Промысла, и на обличение моего нерадения, кратко тебе, моему Ангелу, объявлю, чтобы вместе и твоя святыня порадовалась о рабах Его, и о сем удобном ко спасению месте. Ибо сам отец строитель и все братст­во отца моего Василиска, и меня, если и воистину недостойнейший, любезно у себя имеют, всякую потребу для упокоения душевного и плоти усердно выполняют и возбранно. И безмолвия нашего ради (если и в стыде мне себя во оном именовании помещать за злоокаянство мое) никто из братий к нам для посещения не приходит; если ли же и пришествие к нам сотворят, но и то по благословенно Настоятеля, кроме единодушных странников, которых же для большего моему окаянству (исправления) Господь их приклоняет к посещению нас на исправление меня.

В монастырь же вхождение позволено так, как совесть на­ша сама определять будет. Правило также лежит на нашей совести, и на рукоделие ни на какое понуждаемы, разве бы что сами за праздность времени восхотели сделать. Такое и сим подобное многое снисхождение с нами устроено! Что ж до внутренности и до души касающееся, то по скудоумию моему, слабо и почти не могу объяснить, сколь великую пользу душам нашим, а преимущественно мне помраченному и ожесто­ченному, произрастает в этом месте пребывания. Ибо, слава Богу, имею невозбранное врачевство — частое исповедание, и не прохожу дальнего расстояния пути, ища на то духовника, как для уврачевания недуг изглаголанных помыслов и искушений, равно и для причащения Святых и Животворящих Таин. Ибо из­вестно тебе, отче, что наш Настоятель Сам был усердный служитель пустынный, и как сам был искушен, в том может и иным искушаемым помочь. И так, если кто имеет совесть без зазрения, возжелая может во все святые посты причащаться беспрепятственно. Не достигает же нас и совсем удалено с мирскими и о мирских собеседование; не приходит на ум, где и как добыть потребы (излишества) для плоти и души: поскольку для обоих довольствуемся обилью. Совсем всуе, но и притщетно, жительствуя при сем святом месте, иметь или хранить у себя цаты, т.е. деньги: так как благодатью Божиею, за молитвами Преподобного отца нашего Арсения не вместимо в оной обители на то вины иметь, ибо не имеем потреб каких покупать, или кому ими помочь, потому что мирских требующих не видим, а братия вся, как и я непотребный, от единого отца душевно и телесно довольствуюсь, и ни малой в них не имеют нужды. Равно и риз сугубых не нужно хранить, так как благодатью Божиею довольно в монастыре и изобильно требующим подают. Но даже о келиях не возможно печалится, ибо отец Строитель еще много усердствует к пустынной жизни, а потому и уповаю, как не иметь препятствовать, но и новые построит, если потребно будет за душевное созидание, хотя уже есть и с залишком по лесу рассеянных в праздности, и на удобных местах стоящих, ибо лесу веема изобильно строевого на острове этом. Также и о пи­щи невозможно попечение иметь, ибо с излишеством, мнится мне, я, порабощенный мамоне, ею довольствуюсь: и благоутробная душа Настоятельская щедро преподает, и братские свя­тые души не в зазрении совести в том моем окаянстве пребывают.

И так, за помощью Божиею, весьма удобно устроить себя и на апостолоподражательную нищету, и на святое преподобноотеческое безмолвное и безмятежное, и нестяжательное житие, а чрез то о Господе души меры ко спасению: по Благовестию свя­тых отцов, способность к стоянию ума пред Богом, чистоту в молитве, трезвость памяти, свободное размышление, побуждение во усердие к Богу, связание ума от суетных парений, печалование и радование о Господе, печалование и скорбение о грехах, и о нерадивом своем житии, радование, что разумною тварью сотворен, и что избран из множества мирского и приведен в сию ангельскую еще же и безмолвную подражательную святых отцов жизнь, и соделан Промыслом Божиим Его служителем. И так чрез такое размышление ухищряет ду­ша понудить себя к большему постничеству, за любовь Создате­ля своего, а потому и тепле припадает к Нему, прося от Него на то помощи себе и наставления. Если ли же бы излишеством, коварством врага душ наших, и наполнится келлия, тотчас все удобно износить в казну монастырскую. Если ли же случится за помрачение совести и ума или как я еще страстный, тайно, и неведения помутнением ума, валяться в каком пристра­стии о помянутых, и тотчас пришествием из мнимого своего отхождения, т.е. из пустыни во обитель, вся моя скаредность и недостатки, как в зерцале, открываются мне, внутреннее показывая явственно. И тут уже отнюдь даже ни следа гордости и мнения не ощущаю в себе, пусть если бы и каменная кому душа была, думаю, не сможет гордости ощущать в себе, видя святое брат­ство, как будто агнцев и страстотерпцев Христовых. Одни очень смиренные от чрезмерной кипящей благодати, и в едином богомыслии все течение своего бытия изнуряют; иные за любовь Божию крепче постятся, и в крайнем бессилии измождалую плоть обносяще святолепно в целомудрии, не давая к упокоению сна довольного; некоторые, как купленные рабы и порабощенные любви ради Божией, в тяжелоносные, и гнусные, и всякие притрудные работы любовно дни и ночи нудят себя. Мшелоимство в них не зрится, сребролюбие от них отбегает, зависть от них попрана, гордостью гнушаются, чревонеистовством и чревоненасытством мерзеют как какою мерзостью; всякого по­коя и пространства отбегают, во всем свою волю отложили, и похотение попрали, и самочиние отметнули. И как возможно мне по тонкости описать тайные их подвиги, которые единому Тайноведцу Богу ведомы! Но единогласно вопию и вещаю, что вся­чески всякими тщатся ревностно Создателю своему благими делами служить во все часы живота своего. Если ли же бы случи­лось, или от новоначальных, или от развращенных нравов, некое неустройство, или бесчиние вред наносящих всему брат­ству, то таковых или настоятель, или из братии на то особен­ный, способствием всяческим, тщатся уврачевать развращен­ный их и вредный нрав и обычай. Если ли же (еже не дай Господи) пребудут неисцельны, нимало не покоряясь здравому для них предлагаемому совету, то уже таковых милостивая душа Настоятельская разлучает прочь от братства, да не и прочие, еще немощные в новоначалии сущие, их ради повредятся. И так их из монастыря с любовью вон высылают, а чрез то благодатью Божиею мир и тишина в братств по прежнему устрояется.

И так довольно насладясь лицезрением оного стада Христо­ва, опять возвращаюсь во свое мнимое безмолвие и отшельствие, и приводя на память виданные в братстве подвиги и свое злое и нерадивое житие, воистину принуждается душа убеждать себя на большее постничество и подвиги духовные, и всячески оста­нется во смиренном о себе мудровании. Еще же в оном мест, мнится мне, возможно и обоим жительство проходить, как пишет святой Исаак Сирин в слове 55, что иным полезно со­жительство со многими, а иным отшельство, ибо придя из отшельствия в обитель, всячески навыкнешь, что то есть искушение, или в братстве, или же внутрь себя, и как чрез то бы­вает преуспеяние, ибо удобно познаешь своего созидания меры, то есть: как душа твоя видит братий, осуждает ли их за неко­торые недостатки, или диаволу все приписывает, а братии всегда во святости признает, т.е. за святых. Потому что они по попущению, или от усилий вражиих, а к тому ж и от немощи побеждаются, и снова помощью Божиею исправятся, и исправляются; я же добровольно волю диавола исполняю. Если бы и я непогрешительно сам жил, но то всячески Бог хранит меня, а потому и нет сие мое исправление. Или внут­ренне осуждаешь их, а себя не падающим признаешь; и таким вниманием ясно созерцается жительства мера и успеяние от своего безмолвия и отшельства. Если ли же бы и не удобостерпимое нашло время, сидя в отшельстве, то возможно соутешиться придя в обитель: не с мирскими, поскольку никто о духовном понятия не имеет, и не суетными словами, но с лю­безною богоусердно работающею братиею; и их душеполез­ными, более меда сладчайшими беседами и равноангельным их обхождением насладясь и так получив здравие душевное и придя в крепость, возможно опять в прежнее свое отшельство воз­вратиться. Если ли же бы восхотел по немощи и по плоти соутешиться, то и сего довольно возможно воспринять, не обходя дальнего пути и многих в мире живущих, прося и раболепствуя им, и за подаяние им рабственно рукоделие выполняя. Если ли же того ради содержит у себя всякое изобилие сидя в пустыни, еще бы во время нужды им довольствоваться, и для того сохранять у себя на многое время, то уже такое устроение, по словам святых отцов, не есть от духовной премудрости, и негодно нашему монашескому чину, а преимущественно безмолвия дер­жащимся. Но здесь благодатью Христовою не так, но прудя в обитель, милосердием и любовью пораженной, наш отец На­стоятель усердно всякое требование, немощи ради нашей, с излишеством выполняет; и так с довольным довольствованием и благословенным утешением, как телесным, так и душевным пользованием, снова возможно своего безмолвия ни мало расстроясь держаться. К тому ж благодатью Божиею не зрится опасности к разорению или препятствию здесь в безмолвии в отшельствии сидящим ни от господ исправник, ни от иных начальнейших людей, ни смущения, наносимого от мирских частых посещений: т.к. оный остров состоит в отда­ленности от мира, и под ведением оного монастыря, т.е. Настоятеля единого с братиею. Иметь же сомнение в теперешнем нашем Богом отцами позванном Настоятеле, который, как и тебе довольно известно, есть крайний рачитель безмолвия и пустынной жизни, которой и ныне дух неусыпно пламенеет в нем, а братия вся, как и выше написал скудоумием моим, живут ангелоподражательно; и отнюдь невозможно быть от них еже к пресечению в сем месте отшельствия, т.к. они и сами суть ревнители безмолвия, исключая некоторых новоначальных и не имеющих еще понятия о духовной равноангельной монашеской жизни, то такие разве какое покажут неудовольствие к отшельникам? Но таких благодать, живущая в Настоятеле и помянутых братиях, скоро в просвещение и познание истины монашеской наставят, показывая и изъясняя им, яко за немощь еще нашего умного действия пре­дано нам обращение иметь в рукоделии и прочих по Бозе чувственных упражнениях. А которые в преспеянии суть, и жела­ют как уже оумерщвленные миру жить, такие более тщатся быть в безмолвии, известясь о том от Божественного гласа, который был Арсенюи и Антонию Великим. Если же тем Бог предпочел лучше быть в безмолвии, или же бы весь мир воспользоваться возмог, то кольми паче не пришедшим еще в их меру! Если ли же некоторые к совершению доспевше, а жительствуют в обществе с братиею, ведать подобает, что это всяко в них не от себя, но Божиим благоволением, да пользуют иных, равно и немощные и страстные, как и я стра­стный и скорый во всякое греховное падение держусь сего моего мнимого безмолвия во отшельстве, по святого Исаака Сирина на­ставлению, да удалением людей и вещей, невольно удержусь от падения, а чрез то, видя Господь как хочу спастись, может поможет Своею Благодатью прийти во успеяние и бесстрастие. Чего ради и от твоей святости на то требую к Богу молитв. Равно и со многими полезно бывает, по того же Исааку святого [наставлению], сожительство, да искушением и заушением разным, падая и восстая, придет так же кто в успеяние и бесстрастие. И так кто каких свойств, там тот по его учению свя­тому и да жительствует. И нет, мнится мне, воистину нет ни одной вины, которою бы здесь было невозможно и неудобно без­молвное отшельственное проводить житие. И никто меня не мо­жет уверить, если и весьма груб и глуп есть и крайне невежествую, чтоб лучше было и удобнее ко спасению жительствовать на сухом пути, близ селений мирских, где состоят в окруж­ности деревни, из коих бывают близ келлии следы тех мирских человек для различных их работ, т.е. по их хозяйству за лыками, мочалами, ободьями, лубьями и прочего бесчисленного брожения баб, девок и юношей за грибами и ягодами, с восклицанием мерзких песен, со сквернословным козлогласованием, и самыми студными и неудобо изглаголанными срамными делами, беспрестанно ожидая и сохраняясь и боясь всегда искушения от них, будучи по нужде своей в отлучении вне келлии. Но я воистину видел таких безсрамных и на все злое готовых юношей и мнимых дев, как по подобию самого диавола безстудных. А к тому же и от господ: от иных — выше достоинства и мер наших к нам почитание, а от иных осуждение, и оглаголание, и соблазнение. От простого же народа, т.е. крестьян: от иных великое также уважение и раболепство, а от иных зависть и ненависть. Чрез все же это всегда опасность как к душевному падению, так и телесному бедствию. Если ли же посетит кто, то беседа бывает о мире сем суетном и совсем нашему жительству супротивные и душевредные разговоры: о жене, детях, богатстве, долгах и бесчисленных развращениях и злобах. А ты должен на все сии их материи душеполезные советы давать; и если упользуешь, то преимущественно начнут посещать, если же нет, то, соблазнясь и повредясь, начнут монашество избравших, а преимущественно сидящих о Бозе в безмолвии, тунеядцами именовать, чрез что будет и имя Божие хулиться. И так при всех сих изъявленных случаях как возможно быть кроме искушений, без уязвления душевного, нося страстную плоть и имея чувства как в осторожность к возбранению на уповающих на себя? — написали святые отцы. Кто ты? Ангел ли? Или камень, который: не чувствовал желаний общего естества и усиловании его? О! как и сколь неудобно, или и совсем невозможно, если прийти в такую меру, нее же ради избрали отшельство сидения в безмолвии, живя же в таком месте! Если Арсений Великий говорит: что тростник шумящий от ветра смущает во внимании сидящих, то как, такие вины к смущению сердца и подвижению страстей близ себя в окружении видя беспрестанно, быть возможно в мирствовании совестном и душевном устроении, и плод спасения произнести? это дело единых только бесстрастных и совершенство уже достигших, как Апостолы и прочие великие Святители, и блаженные, юродственную жизнь проводившие, которые во всех таких обращениях пребывают без вреда благодатью Христовою. А немощным всем единогласно отцы святые вопиют: что охранение лучше дел, т.е. бежать от всего наносящего помущение совести. И святые столько в сем себя наблюдали, что и на безбрадного (безбратного) брата взор в тщету себе вменяли, и за самое то внимание умное всякое рукоделие оставляли, как один отец нам об этом возгласил, что написал святой Исаак в слове 1 (12): "Дивлюсь, слыша, что некоторые в келиях своих занимаются рукоделием и могут без опущения совершать правило свое и не смущаться". Изрек же достойное удивления слово: "По правде сказать, если выхожу за водою, то чувствую замешательство в своем обычае и в порядке оного и встречаю препятствие к усовершению своего рассудка". Видишь, отче: если столько великие отцы как столпы бедствуют от малейших и таких ничтожных вин, то что не постраждем я и подобный мне, живя близ мира? Прости мне, не мое было дело это твоей святости писать, т.к. всем известно, что ты благодатью Христовою храним, и превыше всех ловлений вражиих пребываешь; но побежден будучи чрезмерною моею к тебе любовью истинною, ее же одной на память движет внутренность мою. Того ради забыл свое окаянство и должность свою молчать, т.к. сильным желанием есть объят видеть близ себя тебя живущего. Если чрез то тебе и нам и иметь быть в некоторое и на некоторое время пресечение безмолвия, посещением друг друга, но любовь все во благое совершит: и Сам Господь Бог утвердил и повелел всячески любящим истинною друг от друга в неразлучении быть, говорит бо Святейшими Своими устами с обещанием: «ибо, где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них» (Мф.18,20). А где Он, Отец наш Небесный и Создатель, там и Царство Небесное. А посему и должно мне более радение иметь, и всячески стараться вместе с рабами Его сожительствовать, как и ты, нежели печься своечинно о Царствии Небесном. И если бы оное я и получил, и был бы в нем, но без Христа и не имея в себе Христа, воистину и на небеси не имела бы упокоения душа без Него; как и царь Давид вопиет: «Кто мне на небе?» (Пс.72,25). А Господь наш и Бог воистину, по свидетельству св. Стефана, не в рукотворенных храмах живет. Ибо небо Ему престол, земля же подножие. И как все Святое Писание изъясняет, что Бог живет и обитает и почивает на Херувимах и Серафимах, и в рабах Его, которые заповеди Его соблюдают, как явствует в Евангелии Святом: я и Отец Мой «придем к нему и обитель у него сотворим» (Ин.14,23). Также являет Дионисий святой, что и почивает Дух Божий на них, и сего­-то ради страшусь я один уединенное опозорить жительство, т.к. еще за смрад дел моих злых, не имеет места во мне Христос, и живя один, а не с вами, рабами Его, буду всегда без Христа; а ежели удостоен буду жить с вами, то будет и близ меня, как в вас Он (Христос) жительствует, и может вы своими молитвами умолите Христа Господа, который бы возблаговолил и в меня вселиться. И когда же явит сии Его и на мне недостойном милость, тогда, может, и оставлю вас телесно, но не духом и любовью моею: «любовь никогда не перестает» (1Кор.13,8). Потому что и раб истинный, если и отпущен будет от господина своего, но всегда признает его за господина своего. Так и я к вам есть: т.к., если что и дает мне Господь Бог, и что я ныне не имею, или иметь буду, то всячески вас ради сие все будет; а потому и есть вы мои истовые господа, и за помощью Божиею не имею вас оставить духом моим и любовью никогда. Про­шу воистину со слезами и болезнью сердца, не оставит меня одного без вас. Если же уже невозможно мне будете вместе с вами быть, и я за недостоинство мое лишен буду вашего сожительства, то всячески, ног ваших касаясь, прошу, не оставить меня в молитвах своих ко Господу Богу, да поми­луете меня вас ради. Известно же тебе будет, возлюбленный мой отче, что я это все писание к тебе написал не того ради, чтобы непременно к себе переманить, не будет сего, но более если поис­тине в добром и в удобном к безмолвию, и спасению на созидание обитавши месте, или знаешь где и можешь найти такое место в тех (где живешь) местах, то всячески, мнится нам, надобно держаться его. И я многогрешный, и отец мой Васи­лиск радостью великою радуемся и желаем и молим Бога, да сохранит Он вас Своим покровительством до скончания жизни в таком спасительном месте. Ибо не смею в равности иметь внутреннего пустынного жития и пребывания совершенного, которое в уподоблении распятию на Кресте от святых отцов применено, с нашим коневским отшельствием в равности поставить, если и здесь весьма удобно к безмолвии и спасении, как выше изъявил.

Но много больше, уповаю: во успеяние приводить внутреннюю пустыню, так как в ней нет уже ни какого утешения, которое имеется в мире сем, чем бы возмогла душа суетным заняться. Так как рукоделие излишнее непотребно, риз тоже, пойти для увеселения не к кому, разглагольствовать не с кем, никто не посетит, не имеешь трапез соутешающихся и утешающих брашен, разве одного твоего ученика (и странника) и сурового постного насыщения; ужас от бесов, скука и тоска от уединения всегдашнего и неисходного, страх смертный, беспрестанно в душу входящий, страша звериным нападением, ядовитых гадов уязвлением и умерщвлением, и от злых людей убиением; скудость во всем, нищета крайняя, недостаток везде, приболезненная хижина, ничего же в себе не имущая разве малых книг, в них же всю свою отраду имеешь и утешение. О друзьях своих жительстве не слышит. О родственниках здравии не знает. О любимых своих вести не имеет. И все приятное бывшее от него удалилось, единым словом: мертвым стал мир ему, и он миру. Нет о чесом временном порадоваться, или им же бы помрачался ум, отметая от Бога, но присно вся мысль, ум, память и все чувство, и весь человек в Боге бывает погружен, наставляясь к Нему чрез единое размышление и смотрение Премудрости, Величества, и Промысла Его, который в творении Его. И как две книги имеет пред собою развернутые во всегдашнее время, — небо и землю, — смотря в них и удивлялся, коль велик и премудр есть Бог наш. К Нему же Единому и вопиет, печалуя день и нощь, и прося припадает, да укрепит и сохранит его до конца жизни в таком жительств, которое приял выше сил своих Его ради.

И так от неисходного пребывания, и нищеты, и совершен­ного от всех и всего удаления, уповаю, что дарует Господь такому дар слез, который как обручение некое будущее веселие и спасение души иметь будет. Сих то ради вин, о любителю пустынный! отец мой Досифей! Ей, поистине ей, сей бы час и сию минуту, если бы Господь даровал, и помог и открыл бы на то путь, ни мало бы не рассуждая и колеблясь, спешно бы исшел из мнимого моего теперешнего безмолвия, так как воистину есть ожесточен и окаменен, и еще нечувствен. А таким внутренним пустынным пребыванием может бы и пришел во страх Божий и в чувство о своей погибели. Если ли же бы и там за ожесточенной мой нрав пребыл ожесточенным, то мне мнится, все уже равно погибать, как в сем теперешнем уже продолженном безмолвии, и доселе ни мало во успеяние не пришедшим, а нагоршее более, или во внутренней пустыни, которой я еще не сподобился вкусить и испытать; а там может Господь помилует и поможет как не имеющему уже ни откуда помощи себе, кроме Создателя. Еще же, как я и выше помянул, и вины ради, приводящих в чувство покаяния. А если уже я, больше камня ожесточенный, и там не принесу плодов достойных покаянию и милости Божией не дос­тигну, то хотя пустыни ради не имея чувственных вин, ко греху приводящих меня скоропадательного, возмогу избежать того помощью Божиею. Ибо, мнится мне, лучше устраниться со смирением и быть кроме добрых дел, жительствуя во внутренней пустыни, удаления ради от вин, приводящих к грехопадению, не приявши еще силы и бесстрастия, нежели искать великого спасения и жить среди вин, как волн, ко греху мещущих, и не имея еще такой благодати и силы, которой бы стать против греха и побеждать всегдашнее того насилование страстное, а чрез то побеждаться и чувствовать уязвление совести в прогневании Бога, как о сем полезнейше наставляет святой Исаак в слове 56-м: «Мнози силы совершиша...», и прочее. И в 69-м: «О, коль зло видение», и беседа того же в 22-м и еще в словах 13 и 14. Чти там. Сим же моим во внутреннюю пустыню отшествием являю Господеви моему истинное желание спастись. Так как что возможно от меня быть, то при Его помощи усердно исполнить стараюсь. И делом учиних пред Ним, т.е., прежде из мира изошел в мона­стырь для убежания греховных падений, а потом из монасты­ря вступил в отшельство, а из отшельства во внутреннюю пустыню. Поскольку же чистоту стяжать в молитве, и что бы ум не парил на суетное, и слезы в молитве иметь, и любовь к Не­му, то без делания заповедей Его в это прийти невозможно, как являет св. Исаак, разве особенный и смотрительный на то будет дар Божий. Равно и поститься во всяком изобилии трудно, а с насыщенным чревом бдение продолжить невместимо, а без бдения от ума помрачение отгнать неудобно, без светлости же умной не зрится молитвы усердной и слезной. Что всяко мнится мне избежанием от вин расслабляющих во внутреннюю пустыню, благодатью Христовою и Его помощью возможно будет там во успеяние прийти, к тому же там (во внутр. пуст.) если бы стал и подвижно жить, не имея завидущих тебе и похвалами своими гордость тебе и мнение наносящих, но Един Бог, Который видя в тайне, воздаст тебе во второе Свое пришествие яве. Если же бы (что избави Господи) и зло там и нерадиво жил, то и так только за одного тебя т свое окаянство воздаешь Богу ответ, а за других не отвечаешь, ибо никто не видя тебя грешащего и тобою никто не приведен на грехопадение и расслабление, что почасту случается от развращенных, со многими жительство имущих. Если ли же бы кто изшел, побеждаем и убеждаем будучи любовь Божествен­ною Христовою, такому уже воистину, мню я, в раю пре­бывание он свое имеет: ибо не видя ни коей препоны ни откуда, беспрестанно в богомыслии и с Богом и в Боге своем сладо­стною молитвою, или умною, или сердечною, наслаждается, и уже не печальный один, но и радостопечальные более изливает слезы, обитая на горах, как птица небесная, поя и принося сладкие песни своему Творцу и Искупителю. Отлученной от всех и как агнец возлюбленный Христов да пасется и насы­щается во веселии сердца благодатью Христовою. Воистину та­кой не имеет променять своего пустынного пребывания на многопопечительные царские чертоги, т.к. он, живя в ней, всегда со многим удобствием созерцает Царствие Небесное. Не пожелает злата и каменей многоценных, и бисера, потому что имеет в себе живущего пребесценного (каменя) Христа, Который сильно его упокоевает, веселит и утешает, и сохраняет его от всякого зла. Такому воистину звери яко соседи, гады покорены, и вся тварь таковому послужить имеет, по слову св. Исаака, да не будет ему упразднения от Бога. Владычица же наша Пресвятая Богородица о таких радуется, и любит, и помогает им много, как истинных рабов Своего Сына и Гос­пода. Святые о них молятся и веселятся, а Ангелы святые им помогают, и сохраняют, и наставляют, и о таинствах небесных открывают, и всячески соблюдают, яко меньшую свою братию, и клевретов и друзей. Всех сетей и ловительств диавольских превыше суть; и сам диавол, как бегуне некий, отбегает от них, не смея близ их быть. Адских мучений не страшатся, так как нет в них скверны, омыты бо слезами, очищены благодатью Христовою и наследники поистине не ада, но Царствия Небесного. Сего ради смерть им вожделенна есть, и столько желательна, что почасту возводя очи на небо, с Давидом царем вопиют, глаголя: О, «когда прииду и явлюся лицу Божию!» (Пс.41,3) И еще, не стерпевая великого своего пламени любовного к Богу, вопиет: «Как лань желает к потокам воды, так желает душа моя к Тебе, Боже!» (Пс.41,2) Но и что много говорю? Сам Господь наш был и начало положил в пустыне, и Иоанн Богослов не хотел оставить своего безмолвия, как пишет св. Петр Дамаскин: если и не на безмолвие, но на бла­говестие был позван. И не только одни святые к ней прибегали, желая в тишине жительствовать безмятежном, но и многогрешных, покаяния ищущих, всех святая пустыня об­новляет и претворяет в великих святых. Вижу бо Марию Египетскую, и отца святого, который был художеством ткач платна, который пал в прелюбодеяние со инокинею и, видя себя достигающего крайней погибели, притек под покровительство пус­тыни, и тотчас возвела его во святыню и отдала Христу Богу как достойного на вечное с Ним царствование. Сие то самое и меня многогрешного дерзостным сотворяет коснуться сего пустын­ного жительства, да модет Господь умилосердится помилует и меня, святых твоих, отче, ради молитв. И так, отче мой лю­безный, можешь уразуметь из сего моего от истинного усердия тебе написанного письма, о нашем Коневском устроении, и у вас близ селения жительства, и о пользе внутренней пустыни. И рассматривая с Божиею помощью полезнейшее душе своей, мо­жешь решишься туда, куда твоя совесть более понудит, да бу­дет все житие по Бозе и ради Бога. За сим всем, паче всего требую твоего благословения и молитв в помощь мне, и моему бедному окаянству и неустройству, и ни в малый успех при­шедшему. Любезно же целуя святые твои: главу, любомудрствующую о Господе; руки, простирающиеся часто в молитве и работающие Богу, и успокоевающие живущую с тобою братию и отцов; колени, преклоняющиеся в молитве; ноги, претрудящиеся во бдении и молитвословии. И всего тебе сущего раба Божье­го, с земным моим тебе поклонением. Остаюсь, за помощью Божиею, пока дух во мне пребудет, верноусерднейшим и многопреданнейшим твоим рабом грешным, в нерадении живущем, как тунеядец, Зосима.

Ч. 21-го мая 1799-го (или 1797) года. Коневская пустынь

Данный текст является ознакомительным фрагментом.