Гора Элеонская
Гора Элеонская
Когда окончились дни моего заключения в Храме и первых высоких торжеств Пасхи, я хотел посвятить остальное время пребывания в Иерусалиме ежедневному посещению его священных окрестностей; но более всех меня привлекала гора Элеонская. Еще в первую минуту приезда с обширных террас патриархии она поразила меня своей величественной красотой, возвышаясь в ярком сиянии вечера над склоняющимся к ней Иерусалимом. Я особенно любовался ей, когда последние лучи дня догорали на ее священной вершине и румянили вдали туманы Мертвого моря или когда полная луна, подымаясь из-за хребта ее, скромно катилась над Святым Градом, вызывая только из мрака его высокие башни и очаровательно сливая все развалины в нечто целое, чтобы прикрыть полусветом своим его падшее величие. Но желая сохранить в прогулках постепенность событий евангельских, я не хотел прежде окончания дней страсти посетить места Вознесения.
Вратами Марии вышел я из Иерусалима и перешел близ Гефсимании поток Кедронский. От него подымается каменистая стезя на гору, мимо той скалы, где любила отдыхать Мария при частом восхождении на Элеон, ознаменовав и по успении место сие утешительным своим явлением апостолу Фоме{69}. Несколько огражденных маслин с малыми башнями арабов для их охранения рассеяны на скате горы, и круче становится стезя, приближаясь к тройственной вершине Элеона. Южная, или гора Соблазна, несколько в отдалении над селением Силоама служила поприщем для идольских требищ Соломона; северная же высота носит имя Малой Галилеи, ибо на ней столпились мужи галилейские, которым обещал явиться Спаситель, чтобы сделать их свидетелями своего торжественного отшествия на небеса, и к ним обращенный лицом вознесся Он с средней вершины Элеона во славе Отчей, от пелен и до креста испытавший все немощи человеческие. На том месте, где два ангела утешительной речью отвлекли от глубокого неба взоры галилеян, как бы желавшие в него проникнуть вслед за возносящимся, и обещали им возвращение божественного друга, на том месте стояла некогда большая церковь; ныне там одни развалины, с двумя внутри их колодцами, и на расстоянии полуверсты от сих обломков мечеть заменила древний монастырь Вознесения: ибо память событий евангельских священна и последователям Корана для сохранения святыни в земле иноверной и для смирения христиан.
Посреди пространного двора, которого ограда служила некогда стенами обширному храму, стоит малая восьмигранная часовня, прежде не имевшая купола. Рука строителей не дерзнула пересечь бренными сводами воздушной стези, которою еще однажды хотел спуститься Вышний, и внутри часовни напечатлена на помосте стопа Его в память кроткого странствования между сынами человеческими и в залог второго пришествия, о коем свидетельствует печать Его последнего шага на земле.
По легким мраморным столбам и наружным украшениям сей часовни видно, что она состояла прежде только из восьми открытых арк коринфского ордена, ныне закладенных. Окрест ее приделаны к ограде двора три престола для трех исповеданий, приходящих в день Вознесения и Лазаревой субботы служить литургию на горе Элеонской; но это бывает тогда только, когда нет вражды между Иерусалимом и селениями арабов, которые за деньги позволяют христианам молиться над местом Вознесения.
С западной стороны мечети, под сводами древних монастырских келий, заключенная дверь означает вход в пещеру св. Пелагии, где скончалась в убожестве и чистоте ангельской сия знаменитая красой жена Антиохийская. Еще во цвете лет своих она успела внять тайному гласу совести и променяла бездну житейскую на Элеонскуго утесистую гору, избрав себе приют посреди ее высоких воспоминаний. Там, близко от ее келий, стеснились места четырех событий евангельских, означенные полуврытыми в землю или опрокинутыми столбами.
Один из них, грозно памятный, заменил то ветхое дерево, под тенью коего Сын Божий предрек сынам человеческим последний день и страшный суд и, взвесив в дивной речи всю суету временного и всю тяжесть вечности, листьями смоковницы определил таинственное мгновение взаимного их сближения, обещая долгое еще в те дни терпение и подобно потопу нежданную гибель. Давно уже исчезло древо сие, бывшее свидетелем предостерегательной речи Творца к своему созданию; но и самое его истребление не напоминает ли о посечении каждого древа, не приносящего плода доброго, и о сей грозной секире, которую положил Спаситель к корню нашего мира, до времени суда?
Недалеко оттоле явился с пальмой в руках ангел Марии за три дня до ее успения{70}. Со времени торжественной разлуки с Сыном она по чувству материнской нежности часто посещала гору Масличную, где все говорило о последних минутах Его пребывания на земле, и здесь на Элеоне предстал ей вестник желанного свидания, означая пальмой венец житейского подвига и сан заступницы на небесах.
Несколько шагов ниже еще памятно место, где научил нас молиться Господь{71}. Не довольствуясь высоким образцом своей жизни, оставленным в подкрепление слабому человечеству, Он ничего не хотел забыть для пользы земных своих братий, и, прежде нежели воссесть на престол, с которого принимает их молитвы, направил Он бессильные порывы смертного к Богу, внушив речи, доступные своему человеколюбию, как отголосок собственных к Отцу молитв. И кто, если вместе не Бог и человек, ведавший терпеть болезнь, мог бы так чисто отделить все суетное от нужд житейских и самым излиянием желаний человеческих прославить имя Вышнего? Кто, кроме нисшедшего к сынам смертных, мог бы дать отцом им своего Отца и, вселив в сердце их доверенность сим кротким названием, утаить от бренных очей все бесконечное расстояние между Творцом и тварью. «Господи, научи нас молиться», – сказали апостолы, и помолился Иисус: «Отче наш, да святится имя твое». «Господи! – воскликнем и мы, – научи нас быть достойными столь божественной молитвы и довольствоваться краткой полнотой ее прощений».
Еще ниже и почти возле видны шесть уцелевших арк дождевого колодца, которого остальные шесть обрушены временем. Под его сводами, как гласит предание, двенадцать апостолов, избегая гонения фарисейского, сложили близ места молитвы Христовой первый символ веры в основание рождающейся церкви. Запечатленный впоследствии кровью стольких тысяч, он перешел из уст исповедников, заглушавших им и рев терзающих зверей, и клики амфитеатров, и собственный вопль страждущей плоти под торжественные своды храмов, коими процвело христианство.
Каким чудным поприщем молитвы и спасения восстает гора Элеонская, вся облеченная святынею! Ее ночному безмолвию доверял Спаситель свои таинственные с Отцом беседы; в ее вертепе бежали с лица его капли кровавого пота; на высотах ее началось торжественное шествие в Иерусалим при кликах «Осанна!», и с ее же вершины Он вознесся, обличив в себе славу Пославшего, чью волю в столь горькой чаше испил у подошвы горы, бывшей свидетелем Его славы и страдания и попеременных дивных явлений двоякой Его природы. Как Новый завет близ совершившегося Ветхого, как горний Иерусалим, обещанный взамен земного, – так восстает гора Элеонская близ рокового Града, исполненная благодати искупления, в то время когда над ним тяготеют осуждения ветхозаветные!
Несколько к северо-востоку от колодца, в полугоре, иссечено круглое отверстие в камнях. Я спустился сквозь оное в пещеру, внутри коей открывались три низкие перехода, пересекаемые двумя полукруглыми галереями; с огнем в руках прополз я вдоль среднего и стал на ноги в последней галерее; в стенах ее находилось до тридцати гробниц{72}. Скитаясь один в сем мрачном святилище смерти, я тусклым мерцанием огня освещал каждую могилу, склоняясь над нею в глубокой думе, чтобы вызвать из мрака чьи-либо пророческие кости, ибо предание назвало сию погребальную пещеру кладбищем пророков. Своей ли смертью достигли они до пределов человечества или, «камением побиени быша, претрени быша, искушени быша, убийством меча умроша, их же не бе достоин весь мир!..», но ни одно вдохновенное имя, двигавшее некогда сердца народные, не отозвалось мне на дне могил. Так сильно жили они душой в одном лишь грядущем, что даже и праха своего не хотели поверить памяти протекшего.
И близко от могил пророческих последний пророк Иерусалима стал на скале плача в виду Соломонова храма, которого многовековые развалины провидел Он близко за тридневным разрушением храма тела своего и горько плакал над Иерусалимом, возвещая ему гибель: «Иерусалим, Иерусалим, избивший пророков и камением побивающий посланных к тебе! сколько раз Я хотел собрать детей твоих, как птица гнездо свое под крылья, и ты не восхотел; пуст ныне оставляется дом твой». На сем месте, где в древности стояла церковь, видна теперь обрушенная мечеть; так пало усердие обеих религий{73}. Очаровательный вид открывается с сего утеса на Иерусалим и в Иосафатову долину, на дно которой продолжает круто спускаться каменистая стезя, к гробницам Авессалома и Захарии, и от них уже идет более ровная дорога вокруг подошвы Сиона в лощину Геенны.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.