4. Заключение

4. Заключение

Таким образом, автономия в понимании Бердяева является средством людей для возвращения к их совершенному божественному бытию в Троице, существовавшему до грехопадения, где нет необходимости в автономии. Бердяевское мышление стремится к богочеловеческому единству и идентичности, поэтому понятие «образа и подобия Божия» для концепции Бердяева не имеет большого смысла. Многие из его представлений, такие как миф о человеческой андрогинии, его идея об «экзистенциальном сообществе», богочеловечество и теургия творения, могут служить этому примером. Многообразие, индивидуальность и автономия не играют особо положительной роли в его мировоззрении, они есть признаки падшего мира. В противоположность этому, с точки зрения Булгакова, автономия не является средством спасения, а онтологическим условием творения. Возможность спасения – это полный благодати дар Бога, а не задание человека, как полагает Бердяев. Булгаков хочет показать, почему Бог мог возжелать сотворить этот мир во всем его многообразии и автономии. По сути, Булгаков развивает оправдание индивидуальной личности как ответ на марксизм, и он находит это оправдание в онтологии творения по образу и подобию Божьему. По аналогии со Святой Троицей, человеческая жизнь – это все, что относится к межличностным отношениям и диалогу между автономными индивидуальными партнерами, призванными принять участие в богочеловеческом акте творения. Булгаковская концепция тринитарной личностности, личностности мужчины и женщины, многоликого человечества (многоипостасность) и богочеловеческой совместной деятельности – все является примером этого мировоззрения. Другими словами, Булгаков соединяет восточное тринитарное богословие о межличностных взаимосвязях с западным нравственным пониманием индивидуальной автономии. Быть образом и подобием Бога означает, в первую очередь, иметь комплексную личность, способную к самореализации, и, второе, нуждаться в межличностных взаимосвязях для завершения задачи творения. Самореализация невозможна без межличностных взаимосвязей, и наоборот. Вот почему такое понимание тринитарного богословия может быть полезным для преодоления глубокого расхождения во взглядах между индивидуализмом и коммунизмом. Более того, я полагаю, что понятие о персональной автономии является ключевым в продолжающихся дискуссиях о человеческом достоинстве и правах человека, нравственности и либерализме. Автономия в «просвещенном» ее понимании – это не понятие о безжалостном субъективизме, но необходимое условие ответственной жизни в человеческом сообществе. Просвещение было восстанием против самоуверенных правителей, но не против властей и ценностей, созданных и признанных обществом. Просвещение не так сильно затрагивает индивидуализм, как это происходит в Романтизме, а скорее касается межличностной морали и поиска баланса между индивидуальностью и общественными ценностями.[388]

Это, безусловно, не так просто и после грехопадения представляет собой довольно болезненную задачу для человечества. Бердяев тяготеет к абсолютным решениям. Называя себя философом свободы, творчества и «персоналистического социализма», он кажется очень напуганным сложностью и разногласиями в межличностных взаимосвязях, даже если он заявляет о том, что одобряет их. Булгаков же, в противоположность этому, достоверно знает, что без сложности межличностных связей мы бы не познали свободы и творчества вообще. Творчество не произрастает из простых способов разрешения проблем, но из сложных, межличностных и мудрых решений. Ключевой термин Булгакова, как мы все знаем, – это мудрость, София. Это центральное понятие его тринитарной философии, и оно очень близко связано с понятиями личностности, межличностного, свободы, автономии и творчества. Вот почему я полагаю, что труды Булгакова могут быть хорошим вдохновляющим фактором для развития христианской концепции личности, способной справляться с трудностями нашего времени.

Перевод с английского Янины Дзенцеловски