Глава 11. Откровение в Иисусе Христе

Глава 11. Откровение в Иисусе Христе

До сих пор мы рассуждали о Евангелии, о слове Евангелия. Но где и как мы слышим его? Чтобы быть услышанным, это слово должно прозвучать. Чтобы быть воспринятым, Евангелие нуждается в том, чтобы быть явленным нам. Причем, поскольку речь идет о том, что противоположно нашим обычным представлениям, мы не можем через собственные размышления придти к Евангелию, в котором Бог являет нам свою глубинную сущность и свою безусловную любовь. Оно может быть только открыто нам извне. Таким образом мы подходим к понятию откровения.

Откровение – это одно из центральных религиозных понятий. Традиционно любая религия основывается не на неких размышлениях рационального характера, а на откровении. Конечно, всегда были люди, которые утверждали, что к мысли о существовании Бога как Творца или как гаранта моральных ценностей можно придти путем логических умозаключений (например: «Этот мир устроен так прекрасно и так сложно, значит, кто-то должен был его создать»). Однако проблема заключается в том, что такой Бог не будет тайной. Он будет одним из звеньев вполне понятной и прозрачной логической цепочки и потому включенным в закономерности этого мира. Такой Бог будет частью (пусть и самой важной, пусть и самой первичной частью) картины мироздания. А именно этого и следует избегать. Кроме того, сам исторический опыт показывает, что ни одна религия не возникла из источника в виде каких-то логических рассуждений. Для возникновения религии требуется нечто куда более сильно, яркое. И это откровение, то есть буквальное и непосредственное соприкосновение с божественным. Для христиан подлинным и уникальным откровением Бога является Евангелие, Иисус Христос. Но мы часто используем понятие «откровение» в нашей повседневной жизни и в нашем религиозном языке, не задумываясь о том, что оно означает. И поэтому мы часто впадаем в разнообразные заблуждения относительно сущности откровения. Именно поэтому нам необходимо прояснить сейчас это понятие. Итак, что мы будем понимать под словом «откровение»?

Само слово «откровение» подразумевает открытость. Это и есть важнейший аспект откровения. Подлинное откровение – это не сообщение некой информации, как обычно считается, это нечто более глубокое. Откровение – это живая встреча, это открытость навстречу друг другу. Если молодой человек говорит девушке «Я тебя люблю», то, скорее всего, он не сообщает ей ничего такого, чего бы она уже не знала или о чем, по крайней мере, не догадывалась бы. Этими словами он не открывает ей новую информацию, а сам открывается ей, отдает, вручает ей себя самого, свою судьбу, отдается ее воле. Признание в любви – это не информация о любви, а акт любви.

Разумеется, в приведенном примере молодой человек открылся девушке через сообщение некоей информации. Поэтому откровения часто имеют эту внешнюю информативную сторону. Они могут осуществляться через передачу каких-либо сведений, но информация здесь не самоцель, она выполняет лишь служебную функцию. Она лишь помогает в достижении главной цели откровения. Более того: никакой особой позитивной информации в откровении может и не содержаться. Если мы возьмем уже приведенный пример: молодой человек может, ничего не говоря, просто поцеловать девушку. В этом не будет никакой полезной, рациональной информации, но момент откровенности станет еще сильнее: отреагировать нейтрально на такое откровение или проигнорировать его уже будет попросту невозможно. Просто слова, одну только информацию можно как-то замять, не услышать, – здесь же речь идет об отношениях «в чистом виде».

Нужно еще раз подчеркнуть: в откровении (в нашем примере – в форме признания в любви) молодой человек открывает девушке не некие сведения о себе или об их взаимоотношениях. Он открывает ей себя самого. Он сам, как живая человеческая личность, является субъектом откровения. И принимая откровение (признание в любви), девушка принимает не некую информацию об этом молодом человеке, а его самого, принимает его в свою жизнь.

Откровения могут быть самыми разными. Признание в любви является одним из примеров. Но для нас сейчас важно откровение религиозное. Именно о нем и пойдет речь. «Субъектом» религиозного откровения (если вообще возможно говорить о Нем, пользуясь субъектно-объектной схемой) является Бог. Именно Он, выражаясь привычным языком, дает откровение, является источником откровения. Подлинное религиозное откровение – это откровение от Бога.

Но и здесь откровение является прежде всего открытостью. Поэтому откровение от Бога – это, опять же, не сообщение Богом нам какой-то информации о чем-то, будь то информация о нас самих, о мире, об истории, о прошлом или о будущем, будь то даже информация о самом Боге. Откровение Бога – это открытость Бога навстречу нам. Всякое божественное откровение – это самооткровение Бога. В откровении Бог раскрывается нам навстречу, скажем больше – вручает себя нам.

Сам Бог является в этом смысле содержанием откровения.

Но это совсем не значит, что откровение может объяснить нам Бога. Задача откровения не в этом. Откровение дает нам возможность ощутить прикосновение Бога и самим «прикоснуться» к нему. Получив откровение, мы можем даже не узнать о Боге ничего нового в обыденном, в рационалистическом смысле этого слова, как практически ничего нового не узнает девушка о молодом человеке, поцеловав его. Но в результате откровения мы вступаем с Богом в новые отношения, отношения откровенности и открытости.

Откровение как информация является немыслимым в применении к Богу уже и потому, что никакая информация не может объяснить вечного и трансцендентного. И никакое откровение не может отнять у него Его таинственный характер. Более того, именно в откровении, «прикасаясь» к Богу, мы понимаем по-настоящему всю Его таинственность. Поэтому оно не смягчает Его таинственность, наоборот, лишь подчеркивает ее. Подлинное откровение – это не раскрытие некоего знания Боге, обладание которым делало бы Бога более понятным, а глубокое переживание Его тайны. Без откровения Бог остается, согласно известной мысли Лапласа, просто «гипотезой», которая «объясняет» нам что-то (например, возникновение мира или существование морали), остается чем-то, о чем можно сколько угодно рассуждать, но не становится для нас живым Богом. Без откровения мы не можем пережить Бога как тайну: ужасающую, увлекательную, волнующую. Только откровение дает нам такую возможность.

В предыдущей главе речь шла об оправдании. Так вот, откровение (если понять его правильно, а не как просто сообщение некой информации) и оправдание неразрывно связаны между собой. Оправдание означает, что человек становится праведным, то есть, другими словами, обретает право быть, существовать перед Богом. Оправдание означает принятие человека Богом, Божье «да», сказанное человеку. Оправдание означает, что человек желанен, любим Богом. Получается, что сам факт, само наличие откровения Божьего с неизбежностью говорит нам об оправдании. Бог прикасается к нам, Бог раскрывается нам навстречу, полностью открывается нам. Через это устанавливаются наши новые отношения с Ним: отношения открытия и принятия. Бог принимает нас, причем не «издалека», отстранено и равнодушно, а вкладывая в этот акт принятия самого себя, всего себя, всем своим существом говоря нам свое «да». Вот что означает учение об оправдании. Правильно понятое, откровение уже означает оправдание. И потому только Евангелие, только весть о прощении и принятии Божьем, только ее (а не закон в каком бы то ни было его виде и употреблении) можно признать подлинным откровением Бога в полном смысле этого слова.

Всякое откровение нуждается в своем носителе. Бога как такового мы не можем никак ощутить, увидеть, почувствовать. Мы, будучи земными мирскими людьми, всегда имеем дело с мирской реальностью. Выйти за положенные нам границы времени, пространства и материи мы не можем. Поэтому и божественное откровение, для того чтобы быть воспринятым нами, должно совершаться в этих категориях. Откровение осуществляется в условиях этого мира и по его законам. Иными словами, откровение можно описать как «прикосновение» Бога к нам, которое мы ощущаем в явлениях этого мира, посредством нашей с вами реальности. Наполненным таким содержанием может в принципе стать практически любое явление или событие. Важно лишь одно: чтобы воспринять, понять и принять весть о спасении, нам нужно с чем-то столкнуться: с каким-то событием, предметом, явлением, которое стало бы для нас носителем, выразителем, в самом глубоком смысле этого слова символом этой вести.

В христианстве таким носителем откровения является человек по имени Иисус из Назарета (которого Его последователи стали называть Христом), Его жизнь, Его воскресение, и, прежде всего, Его крестная смерть. Мы можем назвать это «событием Иисуса Христа». Именно в этом событии христиане ощущают прикосновение к Богу. Иисус Христос становится важнейшим, ультимативным символом божественного. В Иисусе Христе, в проповеди о Нем христиане узнают Бога. Узнают Его во всей Его глубине, не только через поверхность закона, понятную практически каждому человеку, а в евангельской открытости Бога. В Иисусе Христе мы имеем дело с самой сущностью Бога. На традиционном богословском языке эта истина выражается словами: Иисус Христос – наш Бог. Но что означают эти слова, как можно понять божественность Христа?

Это самая главная тема христианского богословия на протяжении всей его истории. Именно здесь и сегодня возникает множество споров и случаев недопонимания. Чтобы избежать их, обратимся к классическому церковному учению. Важнейшей формулировкой здесь является, пожалуй, решение Халкидонского собора 451 г. Вот как оно звучит: «Итак, последуя святым отцам, все согласно поучаем исповедовать одного и того же Сына, Господа нашего Иисуса Христа, совершенного по Божеству, совершенного по человечеству, истинного Бога, истинного человека, одного и того же, из разумной души и тела, единосущного Отцу по Божеству и единосущного нам по человечеству, во всем подобного нам, кроме греха, рожденного прежде всего от Отца по Божеству, а в последние дни ради нас и ради нашего спасения от Марии девы Богородицы по человечеству, одного и того же Христа, Сына Господа, Единородного, в двух естествах, неслитно, неизменно, нераздельно, неразлучно познаваемого, так что соединением нисколько не нарушается различие двух естеств, но тем более сохраняется свойство каждого естества и соединяется в одно Лицо, в одну Ипостась, – не два лица рассекаемого или разделяемого; но одного и того же Сына, единородного, Бога слова, Господа Иисуса Христа».

Суть этой формулировки в том, что Иисус Христос был одновременно вполне Богом и вполне человеком, божественное и человеческое соединились в нем, не сливаясь, не смешиваясь, но и так, что их невозможно разделить, помыслить отдельно. Это прозрение очень важно, поскольку чаще всего Христа ошибочно воспринимают таким образом, что божественное замещает собой что-то человеческое или наоборот. Например, Христос творил такие вещи, которые человеку не под силу – скажем, воскрешение мертвых или чудеса в отношении природных сил – это божественное. Или: Христос как Бог обладал всеведением, но, будучи человеком, Он отказывается от его части. Божественное уступает место человеческому и наоборот. Иисус получается существом, состоящим из смешанных божественно-человеческих качеств. Можно сказать: это в Нем божественное, а это человеческое, то есть Христос становится своего рода полубогом. Наше привычное, повседневное благочестие имеет отчетливую тенденцию в этом направлении.

В противоположность этому халкидонское учение подчеркивает, что Христос был полностью человеком, и полностью Богом: без всякого изъяна в божественном и без превозношения человеческого. Божественным является, например, не необычность чудес, о которых рассказывают Евангелия, не сверхъестественность сама по себе, а тот смысл, что несли в себе эти события. Точно так же Его совершенно человеческая смерть на кресте есть одновременно и нечто абсолютно божественное. Божественное и человеческое во Христе нераздельны. То, что в нем является человеческим, является одновременно и божественным. Человеческое и божественное существуют в Нем не рядом друг с другом, а одно в одном, одно через другое.

И в то же время человеческая и божественная природа во Христе не сливаются и не смешиваются. Смерть Христа является подлинной человеческой смертью. Он, скажем так, при своей божественности страдал не меньше и не больше, чем любой другой распятый. Точно так же факт, что Он не обладал всеведением, никак не умаляет Его божественности.

Итак, халкидонский догмат, если понять его правильно, противостоит всяким попыткам (столь понятным, привычным и распространенным) сделать из Христа некое полубожественное существо. Типичным является такой диалог: если сказать, что Христос был человеком, то сразу последует ответ: «Но ведь не просто человеком!». Вот это и есть уклонение от халкидонского догмата. Все дело в том, что Христос был просто человеком. Но, будучи просто человеком, Он был и Богом. В мужестве сделать подобное утверждение – главная заслуга Халкидона.

Однако та форма, которая была выбрана для этого, кажется в наше время если не неудачной, то, по крайней мере, уже не вполне удовлетворительной. Соединение божественного и человеческого во Христе сегодня мы должны мыслить себе иначе, чем на языке античной метафизики. Древние богословы для объяснения соединения во Христе двух природ предлагали такой образ: масло, налитое в воду. Оно остается плавать на поверхности, масло и вода, таким образом, не смешиваются, но и становятся неразделимы. Огромный изъян этого образа в том, что масло и вода – сходные, сопоставимые вещи. О человеке и Боге такого сказать нельзя. Поэтому этот образ больше вводит в заблуждение, чем помогает. Соединение божественного и человеческого – это соединение принципиально различных реальностей, понятий из совершенно разных плоскостей. Более того, если мы поймем это, то такое соединение нам будет даже легче себе представить.

Можно предложить другой образ. Он тоже несовершенен, но идеальных аналогий здесь и не может быть. Представьте, что вы дарите кому-то книгу. Это книга, вполне книга – но в то же время это и подарок. То, что она является подарком, никак не меняет ее природы. Она была и остается книгой. Но в то же время, становясь подарком, она приобретает совершенно новое значение. Скажем, ваш друг, которому вы ее подарили, прочтет ее иначе, чем если бы он просто случайно купил ее. Свойство быть подарком нельзя измерить, взвесить и так далее, оно не вносит никаких изменений в саму книгу. Но в тоже время речь идет о чем-то вполне реальном, а не о чисто субъективных переживаниях. Примерно так, на мой взгляд, надо представлять себе и соединение человеческого и божественного во Христе: не как соединение двух сопоставимых «природ», «естеств», а как то, что вполне обычная реальность в силу определенных отношений обретает совершенно новое значение. Конкретный человек Иисус является Богом, не переставая быть человеком. Именно потому, что божественное – это понятие из совсем другой плоскости, оно не вытесняет собой человеческое.

Важно понять: если мы говорим о божественности Христа, то это субъективная или, лучше сказать, экзистенциальная категория. Я исповедую, что Христос является моим Богом. Христос – Бог для меня. Только так – и никак иначе – уместно говорить о божественности Христа. Всякий иной взгляд будет выражать заинтересованность не самим Иисусом Христом, а лишь Его некой абстрактной «божественной природой». Человек Иисус Христос – это самое высшее для меня, это то, что меня захватывает, затрагивает, не отпускает, Ему принадлежит мое сердце; Он – ультимативный символ прощения, принятия и доверия. Он – тот, на кого я возлагаю все свое упование, поэтому я исповедую, что Он является моим Богом. Абстрактно-научные рассуждения о божественной природе, личностях, ипостасях и так далее ничего по-настоящему не проясняют. Иисус Христос является моим Богом, потому что я возлагаю на Него все свое упование. Вспомним, как пишет Лютер: «то, к чему прилепилось твое сердце, и есть твой бог». Мое сердце прилепилось ко Христу, к этому человеку. Божественность Христа – в Его значении для нас. Возьмем еще раз пример с книгой: она не обретает дополнительную «природу», она обретает дополнительное значение, становясь подарком. Христос становится для меня Богом именно как человек. Я поклоняюсь не чему-то, что добавляется к Его человеческой сущности (если говорить на традиционном языке), а именно как в человеке в Нем вижу моего Бога.

Очень своеобразно, предельно заострив, подобную мысль выразила Доротея Зелле. Она говорила о том, что после всех потрясений и ужасов двадцатого века понятие Бога утратило всякий смысл, и больше невозможно утверждать наличие некоего вечного и всеблагого Существа. Бога в традиционном смысле больше нет. Однако все самое высшее и чистое она находит в образе Иисуса Христа. Поэтому Он – как конкретный человек, без всяких «сверхъестественных примесей» – становится ее Богом, единственно возможным в нашу эпоху Богом. Не обязательно разделять позицию Зелле полностью, но она ярко иллюстрирует то, что Бог – это не только и даже не столько объективная, сколько субъективная реальность. А если выразиться совсем точно, это реальность, в которой привычного нам разделения на субъективное и объективное не существует вовсе.

Но почему я возлагаю свои упования на Христа? Потому что Он, Его личность, Его учение, Его жизнь и смерть становятся для меня символом Божьего принятия и оправдания. Христос был уникальным проповедником безусловной любви Бога и прощения. Сверх того, Его смерть на кресте оказалась чем-то совершенно потрясающим, переворачивающим обыденное человеческое сознание. Крест – это жуткий, почти невыносимый парадокс, символ разрушения всех надежд, полного провала и бессилия. Но в Библии, в том числе и в Ветхом Завете – в этом видно, что откровение Христа является не чем-то изолированным, а символом всей полноты библейской мудрости – снова и снова подчеркивается: Бог – это не тот, в первую очередь, кто защищает и уберегает от неудач, а Тот, Кто остается с нами даже среди жесточайших поражений и бедствий, привнося таинственный смысл в их жестокий абсурд. Поэтому именно трагическая смерть Иисуса Христа становится центром Его служения, Его откровения. Именно она, именно это парадоксальное событие более всего захватывает нас.

На традиционном христианском языке эту истину принято выражать словами о том, что Христос, Его страдания и смерть – жертва, принесенная за наш грех. Понятно, что такое объяснение, если принять его буквально, не слишком убедительно и, скорее, сбивает с толку. Правильнее было бы сказать: смерть Христа – это настолько потрясающее, настолько «нуминозное» событие, что именно в нем я по-настоящему прикасаюсь к непроницаемой таинственности Бога, а значит, ощущаю откровение мне Бога и данное Им оправдание. В таком смысле можно сказать, что смерть Христа – спасительна, но об этом чуть позже. Но уже сейчас не лишним будет отметить, что не случайно изображение креста становится главным христианским символом.

Однако не получается ли так, что выбор Бога осуществляется произвольно: Христос мне понравился, буду считать Его Богом? Другому может понравиться Будда или Кришна. Как избежать такой произвольной субъективности? Ответ очень простой: Христос является моим Богом, я возлагаю на Него все свое упование не потому, что я сам Его выбрал, не потому, что Он мне понравился, да так в жизни и не бывает – вспомним наши рассуждения о несвободе нашей воли. Я даже не могу выбрать, кого бы мне полюбить. Это просто приходит. Не мы выбрали Христа, но это Он захватил, затронул нас. Это как великое произведение искусства: явление не только субъективное, но максимально приближенное к объективному. Ведь есть что-то «объективное» в великих книгах, картинах, фильмах, что и делает их шедеврами. Но выразить это «что-то» можно только на субъективном языке. Разделить субъективное и объективное здесь невозможно. И именно здесь нам особенно пригодится то целостное мышление, о котором мы говорили в начале книги. Точно так же во Христе есть нечто, что заставляет миллионы людей возложить на Него все свое упование, нечто, что затрагивает, захватывает этих людей. В этом смысле можно сказать: да, Христос – это откровение Бога, откровение, так сказать, «сверху». Почему та или иная картина оказывается шедевром? Потому что в ней прорывается наружу из самой глубины жизни нечто, обычно скрытое от наших глаз. И вот, в жизни и в смерти человека по имени Иисус – независимо от того, что тот или иной из нас думает о Нем – прорвалось нечто из божественной глубины. Вернее, не нечто: нам открылась сама эта божественная глубина во всей своей полноте. Во Христе, в Его жизни и смерти, в жизни и смерти этого конкретного человека нам открывается Бог, поэтому, глядя на Христа, мы можем произнести: «Вот мой Бог!». Выражаясь языком Православной церкви, Христос подобен иконе Бога – в том смысле, что икона не перестает быть куском дерева с несколькими слоями краски, но, глядя на нее, мы видим не дерево и краску, а тот образ, что на ней написан. Точно так же, глядя на Христа, на человека по имени Иисус, на Его жизнь и смерть, мы видим Бога. Отсюда и происходит учение о божественности Христа. Выражаясь совсем просто, можно подхватить мысль Карла Барта (уже не единожды намеченную нами): откровение Бога – это Его самооткровение. Бог открывает нам не что-либо, а себя самого. А это значит, что откровение неизбежно само будет Богом, Богом, проявленным в определенной земной реальности. Такой реальностью для нас является Иисус Христос.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.