Глава VI В поисках нового курса: 2000—2010

Глава VI

В поисках нового курса: 2000—2010

Смена власти предвещала смену курса. В последние годы правления Бориса Ельцина наметилось сокращение количества храмов, передаваемых патриархии, а сама передача стала осуществляться более дифференцированно[251]. Одновременно иерархией были сформированы новые требования к государству, связанные с передачей памятников церковной культуры не в пользование, а в собственность Церкви, а также с установлением контроля патриархии над общественнозначимыми музейными коллекциями и храмовыми ансамблями. Кандидату в президенты нужно было расширить фронт собственной поддержки и по возможности дистанцироваться от прежнего курса. К тому же наметился дефицит как государственного бюджета, так и национальной идеологии. Обе недостачи государство намеревалось преодолеть за счет очередного этапа олигархической приватизации. И бремя формирования идеологии, и бремя содержания культуры было решено переложить с государственных плеч на церковную выю. Госаппарат стремился стать «эффективным собственником» и избавиться от «непрофильных активов», передавая их близкому по профилю предприятию: храмы возвращались РПЦ.

Уже 28 марта 2000 г. Владимир Путин подписал правительственное распоряжение № 464-р о передаче в безвозмездное пользование патриархии церкви Покрова Богородицы в Филях. Деяние было оценено в диапазоне от «первый подарок Путина Православной церкви» до победы общины в многолетней борьбе. Распоряжение явилось полной неожиданностью как для музея прп. Андрея Рублева, так и для Министерства культуры[252]. Возможность возобновления богослужений в Филях спровоцировала новую волну критики в адрес Музея древнерусского искусства. История музея представлялась православной общественностью так, будто бы уже в конце 1980-х гг. он был назначен «сверху» в экспериментальные площадки по отработке взаимодействия с патриархией и зародышем будущего Центра православной культуры. Со стороны очевидно, что как Свято-Тихоновский институт, созданный в 1992 г. белым московским духовенством, стал альтернативой Московской Духовной академии и лаврскому монашеству, так и новый музей в Андрониковом монастыре должен был превратиться в оппозицию ультрамонтанскому «загорскому» церковно-археологическому кабинету и лаврской ризнице, которую возглавил архимандрит Феогност (Гузиков). Православный менталитет допускал, что икона может находиться в музее, но это должен быть «свой музей». Уход в мир иной прежнего директора Софии Вашлаевой в 1994 г. и приход Геннадия Попова обозначал резкую смену курса и переход сторонников создания Центра в оппозицию. Директора обвиняли в кадровой политике, связанной с увольнением «православных кадров» и в нецелевом расходовании средств, выявленном в ходе проверок. Сообщалось, что к началу 2000 г. в Таганском суде Москвы слушались 11 дел уволенных и сотрудников Музея и что 23 декабря 1999 г. на общем собрании музейного коллектива директору было выказано недоверие. Руководство обвинялось и в отказе от выработки новых принципов экспонирования церковных памятников. Этот конфликт привел к многочисленным проверкам музея Счетной палатой РФ в 1995–1997 г. и министерством культуры в 2003 и 2007 г. Так, в приказе министерства от 11 марта 2003 г. за подписью заместителя министра А. А. Голутвы «О результатах проверки финансово-хозяйственной деятельности Центрального музея древнерусской культуры и искусства имени Андрея Рублева» говорилось о фактах финансово-хозяйственных и дисциплинарных нарушений.

Приказ о новой проверке был подписан М. Е. Швыдким 29 октября 2007 г. Околоцерковная общественность интенсивно обсуждала проблемы музея, пытаясь доказать его ненужность…

В то же время достоянием гласности стали разрушения церковной старины в Дмитрове[253]. В 1993 г. в Борисоглебском монастыре с собором свв. Бориса и Глеба первой половины XVI в. и другими постройками XVII в. возобновилась монашеская жизнь во главе с архимандритом Романом (Гавриловым). Уже тогда он попытался разобрать Святые врата для проезда личного автотранспорта. Следующим деянием был слом и золочение деревянного креста надвратной Никольской церкви. Книги, оставленные городской библиотекой в настоятельском доме, были сожжены братией во главе с иеромонахом Филаретом на большом костре. Была разобрана Северо-западная башня XVII в., на стене которой сохранился темперный рисунок того же столетия, изображавший монастырь. Часть монастырского кладбища была отправлена на свалку. Туда же были свезены остатки фундаментов «дмитровлагского дома», частично сложенного из могильных плит, и первоначальные белокаменные пороги, часть сводов погребов и цоколя собора XVI в. Были полностью переделаны настоятельские кельи XVII в., отреставрированные на 70 % в 1988 г. В публикации утверждалось, что реставрационные работы на культовых памятниках Подмосковья за счет средств патриархии повсеместно проводились с грубейшими нарушениями закона об охране памятников. При этом Управление охраны памятников области в лице начальника С. Анохиной обвинялось в заинтересованности «сбагрить» с рук аварийную «развалюху» и не отвечать за ее состояние.

Одновременно обострилась ситуация в Тобольске в связи с передачей Тобольско-Тюменской епархии части зданий архитектурного музея-заповедника на территории кремля для организации там архиерейской резиденции и семинарии[254] Софийский собор был передан церкви еще в 1991 г.

12 октября 2000 г. появилось обращение сотрудников музея, направленное министру культуры, представителю Президента по Уральскому округу, патриарху и местным губернаторам, в этом обращении епархия обвинялась в «уничтожении культурных памятников». Письмо свидетельствовало о рассеивании иллюзий местной интеллигенции по поводу роли Русской Церкви в ее нынешнем виде в возрождении культурной и духовной жизни. 17 ноября в прямом эфире Тобольского телевидения мэр города В. Воробьев распорядился создать комиссию по проверке изложенных в письме фактов и обратился в городскую прокуратуру. Протоиерей Алексий Сидоренко выступил на защиту епархии, сразу же перейдя в нападение на музейщиков. Музей обвинялся в том, что превратил Софийский двор в бомжатник. Епархия, имея лицензию на реставрационную деятельность, напротив, привела в порядок собор, территорию вокруг здания бывшей консистории, монашеского корпуса и Красной гостиницы. Спорным оставался лишь архиерейский дом. Осложнилась ситуация вокруг другого Софийского собора. Вологодская епархия выразила протест против раскопок у церковных стен, поскольку в этой части соборной площади в 1883 г. был похоронен протоиерей Василий Нордов, и археологические работы были интерпретированы епископом Максимилианом (Лазаренко) как глумление над могилой.

Впрочем, Тобольской епархии в это время было что защищать и от чего защищаться. Еще в декабре 1999 г. в Калининском районном суде Тюмени под председательством судьи Галины Черкасовой и с участием прокурора Грачева началось повторное рассмотрение уголовного дела по обвинению наместника Свято-Троицкого монастыря игумена Тихона (Бобова; р. 1954) по ст. 243, ч. 2 Уголовного кодекса РФ: «Уничтожение памятника истории и культуры общероссийского значения». Первый суд состоялся 4 октября. Наместник обвинялся в сносе деревянного здания на территории монастыря и его «восстановлении в кирпичном исполнении», однако был оправдан «за недоказанностью вины». Прокуратура подала кассационный протест, поскольку судебное решение было принято под давлением общественности. Подлеправославная пресса действительно обвинила местную инспекцию по охране памятников и ее руководителя А. Панфилова в том, что, обладая функциями заказчика, эти органы своевременно не разработали проектносметную документацию.

Двумя годами позже, 13 августа 2003 г., губернатор Тюменской области Сергей Собянин давал пресс-конференцию. На вопрос ГТРК «Регион-Тюмень», сможет ли церковь достойно содержать памятники культуры, вызванный только что состоявшейся передачей епархии Петропавловской церкви Свято-Троицкого монастыря, губернатор обвинил музеи в доведении церквей до безобразного состояния. Он также заявил, что все изъятое у церкви должно быть ей возвращено и что выставлять в церквах мамонтов, медведей и «прочие наглядные пособия» является кощунством. К тому же он подчеркнул, что после подобных передач государственный бюджет перестает содержать церковные здания, в чем видится несомненная государственная выгода. В 2006 г. он стал главой президентской администрации.

Новая Дума вновь вернулась к закону, призванному охранять культуру. 26 апреля 2000 г. консолидированный проект был предпочтен «петербургскому варианту» и принят к рассмотрению в первом чтении. При его обсуждении депутат из «Регионов России» Анатолий Грешневиков не просто поставил вопрос, поддерживается ли данный законопроект церковной иерархией, но и предложил, чтобы в законопроекте был четко определен «хозяин» церковных памятников, который бы единолично определял уровень их сохранности [255]. Представлявшая закон Елена Драпеко отвечала, что «определение уровня сохранности» должно быть возложено не на хозяина, а на государственную экспертизу, а хозяин, будь это и религиозная организация, обязан нести бремя содержания.

В то же время 5 августа 2000 г. новый налоговый кодекс (часть 2, раздел 8, глава 21, статья 149) к числу операций, не подлежащих налогообложению, отнес ремонтно-реставрационные работы, выполняемые на культовых зданиях, находящихся в пользовании религиозных организаций, за исключением археологических работ, а также строительные работы по воссозданию утраченных культовых сооружений. Подобный процесс облегчения церкви финансового бремени при обращении с культурным наследием происходил и на региональном уровне. 28 января 2000 г. Дума Великого Новгорода освободила от налога на недвижимость памятники культуры культового назначения, находящиеся в собственности, владении, пользовании или распоряжении у религиозных организаций.

Однако событием года в области отношения патриархии к культурному наследию и имущественному вопросу стал архиерейский собор 13–19 августа 2000 г. В принятых здесь «Основах социальной концепции» раздел о культуре (XIV.2) понимает этот феномен исключительно в его актуальном значении. Из контекста совершенно очевидно, что под «наследием прошлых веков» и «культурными традициями» имелась в виду лишь та система ценностей, которую определяет и формирует синодальная бюрократия. Этот «новодел» и предлагался обществу в качестве собственной истории. Вопросы охраны, восстановления и развития исторического и культурного наследия, включая заботу об охране памятников истории и культуры, были отнесены концепцией к области соработничества Церкви и государства (III.8д). Вопрос соотношения законодательных норм и сиюминутных приходских потребностей в деле реставрации и приспособлении памятников церковной старины в документе не ставился.

Напряженный уровень взаимных ожиданий отразило обращение собора к Президенту. Здесь, в частности, говорилось: «Государство беззаконно изъяло у Церкви собственность, посвященную Богу… заведомо не подлежащую никакому отчуждению». В пример России ставились страны Центральной и Восточной Европы, осуществившие реституцию: «В России этот процесс не только не завершен, но по-настоящему и не начат». Тогда же первый и единственный раз В. Путину поставили в пример его предшественника, много сделавшего для возвращения церкви ее имущества: сегодняшнее государство не предпринимает для этого почти никаких усилий. Прозвучало требование передавать культовое имущество не в пользование, а в собственность. Собор предложил Президенту начать переговоры о полной или частичной компенсации утраченного. Проблемы нынешних пользователей были собором проигнорированы – они не считались препятствием к возврату церковной собственности.

Общество было поражено жесткостью заявлений. Заместитель начальника Главного управления внутренней политики Президента С. Абрамов назвал письмо «излишне категоричным» и «не совсем корректным». Однако в социальной концепции упоминалась возможность акций гражданского неповиновения. Это заставляло серьезно отнестись к требованиям патриархии и заняться разработкой собственной концепции церковно-государственных отношений. В результате промежуточный ответ на вызов архиерейского собора сформулировал замначальника отдела по взаимодействию с религиозными организациями администрации Президента Александр Кудрявцев на семинаре «Религия и СМИ» в Нижнем Новгороде в марте 2001 г. Подчеркнув светский характер российского государства, он заявил, что вопрос о реституции имущества, в том числе и церковного, в дореволюционное состояние должен быть снят с повестки дня.

7 декабря 2000 г. мэр Москвы подписал новое распоряжение «Об упорядочении передачи объектов недвижимости религиозным организациям Русской Православной церкви и других конфессий», усложнившее существующую процедуру. Заявление общины, которое должно быть рассмотрено в двухмесячный срок, сопровождалось пакетом архивных справок и документов, подтверждающих как факт религиозного назначения здания, так и его конфессиональную принадлежность. Очевидно, на столице обкатывалась будущая общероссийская практика. Именно с 2001 г. в общественной жизни наметилась тенденция к инициативе государства в деле передачи памятников, которая в 2004 г. обрела конкретные очертания. Вообще в это время именно имущественный аспект церковно-государственных отношений выходит на первый план [256].

7 июня 2001 г. закон об охране культуры был принят Госдумой во втором чтении. Тема «религиозных» поправок привлекла всеобщее внимание. Представлявший фракцию «Единство» и интересы патриархии Александр Чуев предложил поставить на отдельное голосование поправки 134 (к статье 49.2: возможность нахождения памятников и ансамблей религиозного назначения, входящих в число особо ценных объектов культурного наследия, в собственности религиозных организаций), 143 (памятники религиозного назначения, в том числе входящие в состав историко-культурных заповедников, могут передаваться в собственность только религиозным организациям), 153 (к статье 52: религиозные организации осуществляют право пользования передаваемыми объектами культурного наследия религиозного назначения в соответствии со своими внутренними установлениями) и 179 (к статье 59.2: в случае, если объект культурного наследия религиозного назначения входит в состав историко-культурного заповедника и находится в собственности, пользовании или на ином законном основании у религиозных организаций, режим использования этих объектов устанавливается с учетом внутренних установлений религиозных организаций.

Во время полемики депутат утверждал, что запрет на передачу патриархии в собственность особо ценных объектов блокирует возврат церковной собственности вообще и препятствует сохранению этих памятников, поскольку религиозные организации справляются с этой задачей значительно лучше государственных учреждений. Е. Драпеко парировала эти замечания существующей статистикой: из 5000 объектов, которые могут быть переданы церкви, планируется временно изъять только 250, причем лишь 168 из них – это особо ценные памятники. Нонсенсом было признано и то, что местной общине – «двадцатке» передавались бы памятники всемирного значения. В ее выступлении отмечалось, что патриархия не готова принять особо ценные памятники как по уровню своего отношения к культуре, так и в связи с отсутствием научно-реставрационной базы. По поводу «внутренних установлений» было справедливо отмечено, что это внутреннее дело конфессии, и они признаются государством в той мере, в которой не противоречат законодательству. Это делает излишним их упоминание в законе. А. Чуев пытался возразить, что особо ценные памятники могут быть переданы централизованным религиозным организациям и что упоминание внутренних установлений есть всего лишь следствие уважения государства к конфессии, но в результате поправки были провалены большинством голосов.

Пресловутые «внутренние установления» религиозной организации, которые в жизни Русской Церкви зачастую сводятся к известной формуле «аще настоятель изволит, такожде и творим» или «архиерей всегда прав», впервые появились в федеральном Законе «О свободе совести и о религиозных объединениях» 9 сентября 1997 г. Статья 15 гарантировала, что религиозные организации действуют в соответствии со своими внутренними установлениями, если они не противоречат законодательству Российской Федерации. Внутренние установления упоминаются в Трудовом кодексе Российской Федерации (декабрь 2001 г.), в частности в главе 5 «Особенности регулирования труда работников религиозных организаций». Так, их соблюдение предполагалось при заключении трудового договора (статья 343), установлении режима рабочего времени (статья 345) и определении материальной ответственности работника (статья 346), но лишь в том случае, если они не противоречат Конституции, настоящему кодексу и иным федеральным законам. Вообще же «внутренние установления» в жизни церкви оказываются настолько расплывчатым и неопределенным явлением, что само их четкое и однозначное определение в рамках существующего канонического права оказывается не всегда возможным.

5 июля проект федерального Закона «Об объектах культурного наследия (памятниках истории и культуры) народов Российской Федерации» № 99109360-229 был принят в третьем чтении, однако уже 20 июля Совет Федерации наложил на него свое вето. Лидеры столичных субъектов посчитали, что отсутствие в Законе четкого разграничения собственности на памятники между субъектами и федерацией существенно нарушает их права. В результате демаршей региональной элиты была создана депутатская согласительная комиссии для преодоления разногласий по указанному Закону. Закон будет принят летом 2002 г.

Уже 6 июля в Думе прошли парламентские слушания на тему «Проблема законодательного обеспечения государственно-церковных отношений в свете социальной концепции Русской Православной церкви». Правительству было рекомендовано совершенствовать порядок передачи религиозных памятников культуры патриархии. Однако правительство, судя по всему, исполнило рекомендацию ранее, чем она появилась на свет. 30 июня 2001 г. Председатель Правительства Михаил Касьянов подписал постановление № 490 «О порядке передачи религиозным организациям находящегося в федеральной собственности имущества религиозного назначения». Оно касалось не только религиозных зданий, но и недвижимого имущества, исторически связанного с культовыми организациями, окружающих их земельных участков, а также находящихся в музеях икон и реликвий. Впоследствии постановление неоднократно редактировалось: 3 октября 2002 г. (№ 731), 8 августа 2003 г. (№ 475), 1 февраля 2005 г. (№ 49). Основной формой передачи было бессрочное и безвозмездное пользование. Бессрочность не предполагала вечности, а была рассчитана на добрую волю собственника-государства.

Согласно постановлению, передача имущества в собственность могла осуществляться при условии обеспечения его сохранности и использования в уставных целях. Передача памятников культуры осуществлялась Минимуществом по согласованию с Минкультуры. Основанием для рассмотрения вопроса было письменное обращение религиозной организации, дополненное копией устава и свидетельства о госрегистрации, согласием третьих лиц в случае наличия ограничений, документами о конфессиональной принадлежности имущества и справкой госоргана охраны памятников. В случае принадлежности имущества к объектам культурного наследия список расширялся за счет заключения госоргана охраны памятников о возможности передачи, копии паспорта памятника или исторической справки, акта о техническом состоянии памятника и проекта охранного договора или обязательства. Музейные предметы и коллекции могли передаваться религиозным организациям в пользование или совместное использование на основании договора, условия которого определялись по согласованию с патриархией или епархией, а сам договор утверждался в Минкульте. Указанные предметы могли быть переданы религиозной организации в безвозмездное пользование на определенный срок или на период существования самой организации. В этом случае предоставлялись дополнительные документы: справка органа внутренних дел о состоянии охраны объекта, пожарной и охранной сигнализации и письмо учреждений культуры, за которыми было закреплено указанное имущество, с упоминанием характера его использования и согласием (несогласием) с передачей его церкви. Минимущества должно было принять решение о передаче или отказать в ней в двухмесячный срок. Впоследствии такое решение принималось распоряжением Правительства, подготавливаемым федеральным агентством. 9 ноября 2001 г. распоряжением № 3236-р Минимущества делегировало своим территориальным органам полномочия по передаче религиозным организациям имущества, находящегося в федеральной собственности. Тогда же были утверждены методические рекомендации, определяющие порядок рассмотрения этими органами текущих дел.

Противники идеи передачи патриархии памятников культуры усмотрели в этом распоряжении реванш «церковников» за принятие в новом чтении закона об объектах культурного наследия, в который не были включены патриархийные поправки. По их мнению, документ не только покушался на целостность музейных собраний, гарантированную законом 1996 г., но и неоправданно расширял перечень имущества религиозного назначения, включая сюда не только здания, предназначенные для богослужений, но и «иные культовые комплексы», построенные для обеспечения религиозных обрядов и церемоний.

Издание распоряжения № 490 подстегнуло местные амбиции. 5 октября 2001 г. староста Казанского собора в Санкт-Петербурге протодиакон Василий Марков обратился с письмом № 905 к директору Русского музея Владимиру Гусеву, где содержалось предложение вернуть находящиеся в музейном собрании иконы и религиозные картины, исторически принадлежавшие собору. В своем письме № 1970/1 от 17 октября директор напомнил соборянам, что еще в 1998 г. им была направлена справка с перечнем хранящихся в музее икон из Казанского собора: кроме указанных, других не было. В письме сообщалось, что музей категорически возражает против изъятия из музейного собрания художественных ценностей, что нарушило бы закон о музейном фонде 1996 г., тогда как пресловутое постановление № 490 лишь определяет механизм передачи, но не обязывает ее осуществлять. Наиболее приемлемым решением вопроса признавалось изготовление копий. На основе соглашения между Духовной академией и Академией художеств на безвозмездных началах для собора уже были изготовлены копии 12 картин из соборного иконостаса кисти В. Боровиковского, В. Сазонова, Г. Угрюмова, С. Щукина и М. Воинова. Копирование проводилось в период 1996–2001 гг. в помещениях Русского музея. В 1990–1991 гг. художниками-реставраторами Музея были воспроизведены еще четыре картины, а в настоящее время изготавливаются иконы для Царских врат. Еще 5 картин с 1994 г. находятся на временном хранении в соборе (акты выдачи № 4044 от 2 июня 1994 г. и № 4049 от 5 июля 1994 г., последний акт сверки экспонатов № 30 от 6 июня 2001 г.).

Настоятеля Казанского собора протоиерея Павла Красноцветова такой ответ не удовлетворил. Уже 11 ноября в новом послании он утверждал, что в «религиозном смысле разница между подлинными иконами и современными копиями огромна», поскольку «иконы содержат память о молитвах бесчисленного количества верующих, которые в течение более чем ста лет молитвенно обращались перед ними к Богу». Он предложил, чтобы копии, по мере их изготовления, заменяли иконы в музейной экспозиции, что позволило бы вернуть их на свое законное место без ущерба для музея. Осмотрительность Русского музея была продиктована не только корпоративным интересом. К этому времени в Казанском соборе уже произошли существенные искажения первоначального облика святыни, продиктованные исключительно утилитарными интересами митрополии. Вопреки своему первоначальному историческому месту соборный иконостас в 1999 г. был выдвинут к солее. Это требование патриарх Алексий (Ридигер) и митрополит Владимир (Котляров) пытались обосновать тем, что для проведения помпезных архиерейских служб с участием многочисленного духовенства алтарное пространство должно быть максимально расширено. Из этих же соображений широкие мраморные подъемы, ведущие из соборного подпола в алтарь, были закрыты железными крашеными щитами и вместо них были устроены узкие металлические лестницы. В жертву епископскому тщеславию была принесена церковная память и красота.

В то же время появился ряд законопроектов, подготавливающих идею реституции в умах законодателей. Осенью 2001 г. Сергей Глазьев опубликовал проект закона «О социальном партнерстве государства и религиозных организаций». Такое взаимодействие должно было осуществляться на основе договоров (статья 5), в том числе и в области совместного использования, охраны и восстановления культовых объектов, являющихся памятниками истории и культуры (статья 10). Статья 7 вводила понятие религиозного правопреемства, на основе которого должны были быть признаны имущественные права религиозных организаций на отчужденное имущество. Предполагалось, что государство принимает необходимые меры для передачи традиционным религиозным организациям отторгнутых у них культовых комплексов за рубежом (статья 24).

Закон не обсуждался и не был принят. Однако активное участие российского МИД и консульства в Ницце (Франция) осенью 2005– зимой 2006 г. в возвращении православного собора свт. Николая, построенного здесь в 1912 г., принадлежавшего царской семье и находящегося в юрисдикции Вселенского Патриархата, в ведение Российской Федерации идеально соответствовало нормам, прописанным в этом документе. 20 января 2010 г. суд высшей инстанции г. Ницца признал право собственности на этот храм за Российской Федерацией, посчитав ее таким образом «наследницей династии Романовых».

Состоявшееся решение вызвало удовлетворение министра культуры Александра Авдеева, который до этого был послом РФ во Франции. Во Франции же подобное решение было расценено как очередная попытка Кремля использовать Церковь и церковную старину в политических целях, теперь уже – в области международных отношений. После совершившегося в 2007 г. воссоединения Русской Православной Церкви за границей с московской патриархией Архиепископия Русских церквей во Франции осталась крупнейшим религиозным объединением в Европе, исторически связанным с русской культурой, но пребывающим вне сферы влияния московской патриархии. Попытка утверждения контроля над этим объединением хорошо вписывается в концепцию создания идейно-политического блока за рубежом, получившего название «Русский мир». И это не единственный случай: в 2009 г. в российскую собственность вернулось храмовое подворье в г. Бари, Италия, а также комплекс зданий Русской Духовной миссии в Иерусалиме. Настоятель собора в Ницце протоиерей Жан Гейт в этой связи заметил, что «эта традиция, когда политические лидеры используют символы русской славы для укрепления поддержки режима, уходит корнями во времена Ивана Грозного». Впрочем, судебное решение, вызвавшее шок во французском обществе, будет опротестовано Русской православной культовой ассоциацией, которая, в соответствии с французским законодательством, в 1909 г. заключила с царской семьей договор аренды на 99 лет и теперь может рассматриваться как законный правопреемник расстрелянного императора.

Почти сразу же за этим событием 27 января 2010 г. появилась информация, что администрации Президента РФ, в соответствии с решением правительства, будет участвовать в торгах, объявленных Французской республикой, по приобретению участка земли на набережной Бранли в Париже. В официальном сообщении не скрывалось, что участок приобретается с целью строительства здесь православного храма московской патриархии и русского религиозно-культурного центра – с видом на Эйфелеву башню. Разговор о возможности приобретения или выделения в Париже земли для строительства храма РПЦ поднимался еще в октябре 2007 г. во время визита во Францию патриарха Алексия (Ридигера). Стоимость участка составляет более 60 миллионов евро, которые весьма пригодились бы в России, в том числе и будучи выделенными на грамотную реставрацию церковной старины. Участие в торгах именно в это время далеко не случайно: 2010 г. объявлен годом России во Франции. Это создало благоприятную общественную конъюнктуру для покупателей из России, и уже 8 февраля РФ была объявлена победителем. Совпадение? Везение? Неофициальная сделка с властями? Внешнеполитическая цель такого строительства – вытеснение русской православной эмиграции из общественной жизни во Франции – очевидна. Таким образом, (ре-)конструкция православной культуры оказывается тесно связана с далеко не религиозными задачами…

Этим же целям служила и передача церковной старины в самой России. В начале 2000-х гг. законопроект С. Глазьева, готовивший общество к расставанию с памятниками культуры, не был единственным[257]. К 2004 г. появились новые идеи подобного свойства, а также появилась информация о намерении Госдумы включить их в планы ближайшего рассмотрения. Предположительно, это был вброс информации, рассчитанный на проверку общественного мнения. Речь шла о реституции в обмен на исполнение Русской Православной Церковью ряда общественных функций. Новые проекты были связаны с именем депутата А. Чуева. Закон именовался «О восстановлении прав религиозных организаций на имущество религиозного назначения и иное принадлежащее им имущество, национализированное или муниципализированное до 1991 года и находящееся в собственности Российской Федерации, субъектов Российской Федерации или муниципальных образований» и был подготовлен еще 18 ноября 2003 г. В реституции могло быть отказано только в том случае, если имущество не принадлежало религиозной организации или же если это имущество, прежде всего особо ценные объекты культурного наследия, в соответствии с действующим законодательством находилось исключительно в государственной собственности. В этом случае религиозной организации должна быть предложена иная форма его использования. В случае с объектами культурного наследия срок возвращения мог быть установлен в соответствии с созданием религиозной организацией необходимых условий для хранения памятников старины, но не мог превышать трех лет. Музейные предметы религиозного значения должны были быть переведены в негосударственную часть музейного фонда России. Решение о реституции принималось соответствующими органами власти на основе заявления религиозной организации. В то время еще трудно было предположить, что эти проекты были лишь прелюдией к подобному документу, подготовленному Министерством экономического развития Германа Грефа в сентябре 2004 г.

24 мая 2002 г. в редакции, предложенной согласительной комиссией, был, наконец, принят Закон № 73ФЗ «Об объектах культурного наследия (памятниках истории и культуры) народов Российской Федерации». 14 июня Закон был одобрен Совфедом и 25 июня подписан Президентом. На этом этапе принятия Закона поправки, выгодные руководству патриархии, но отвергнутые Думой, лоббировались уже сенаторами. Появился, в частности, пункт об обязательном согласовании с религиозными организациями всех вопросов, касающихся использования памятников «религиозного назначения» и о расширении понятия «памятники религиозного назначения». Однако все поправки клерикального характера были отклонены. В результате Закон определил памятник как особый вид имущества (статья 1.2). Специфика памятников религиозной культуры была ограничена их богослужебным использованием, однако существовало и понятие ансамбля религиозного назначения, более сложного по составу. Статья 8 предусматривала, что религиозные объединения наравне с общественными организациями вправе оказывать содействие органам охраны памятников в сохранении, использовании и популяризации культурного наследия, однако Закон признавал приоритет государства в области научно-методического обеспечения такого сохранения и использования. Статья 47.2 предполагала, что воссоздание утраченного объекта культурного наследия религиозного характера принимается правительством с учетом общественного мнения и мнения религиозных организаций. Однако отсутствие положений о государственном реестре памятников и историко-культурной экспертизе, принятие которых откладывалось до 31 декабря 2010 г. открывало возможности для безнаказанного искажения и разрушения памятников культуры, в том числе и религиозными организациями.

24 сентября 2002 г. в Издательском Совете патриархии состоялся круглый стол «Сохранение и пропаганда культурного наследия: взаимодействие государства и Православной церкви», созванный совместно с аппаратом уполномоченного по правам человека и фондом Конрада Аденауэра. Выступавший здесь священник Борис Михайлов посчитал принятый закон антицерковным, поскольку в момент его принятия были «вероломно» исключены поправки, перечеркнувшие участие патриархии в его разработке. Было отмечено, что сохранение памятника культуры всегда связано с ограничением его функционального использования, тогда как нещадная богослужебная эксплуатация храмов приводит к настоящему вандализму в отношении святынь. Одной из конкретных проблем сохранения была названа лишь неготовность к диалогу конкретных священников и чиновников, поскольку, по словам протоиерея Бориса Даниленко, на место Павла Флоренского к престолу встали вчерашние трактористы и маляры. В этой связи прозвучало пожелание связанного с патриархией Сергея Белякова не замыкаться на личностях, а создать общественный орган, способствующий разрешению конфликтов.

В 2002 г. приоритеты в определении норм взаимоотношений церкви и культуры начали определенно переходить от законодательной власти и Минкульта к Минимущества. Именно им был предложен новый типовой договор между музеем и религиозной организацией по совместному пользованию имуществом культового назначения. Документ оперировал понятием «внутренних установлений», которое было отвергнуто законодателями. Нормы контроля были ограничены исполнением этих установлений. Осмотр объекта мог производиться в любое время в течение рабочего дня с соблюдением установленного режима богослужений. В случае, если интерьер не относился к предмету охраны, обеспечение доступа лиц во внутренние помещения не должно было вменяться в обязанность религиозной организации. Остальные положения наследовали пунктам документов 1997 г. Запрещалось производить работы, изменяющие предмет охраны объекта, в том числе побелку и покраску стен, покрытых живописью, а также работы по восстановлению, подновлению и ремонту живописи, лепнины и предметов внутреннего убранства, без письменного разрешения госоргана охраны памятников и соблюдения других требований. Воспрещалось заселять помещения объекта и другие расположенные на его территории здания жильцами для проживания как временного, так и постоянного характера, за исключением помещений, специально предназначенных для проживания монашествующих и церковного причта.

Кроме Минимущества в качестве стороны, заинтересованной в церковной реституции, проявили себя полпред Президента в Центральном округе Георгий Полтавченко и его аппарат. 25 января 2002 г. в Москве состоялась научно-практическая конференция «Государство и традиционные религиозные объединения. Концептуальные основы взаимоотношений на примере субъектов Российской Федерации Центрального федерального округа». Ее рекомендации предлагали правительству усовершенствовать порядок передачи памятников культуры религиозным организациям. Церковно-общественный форум «Духовно-нравственные основы демографического развития России» 18–19 октября 2004 г. в Москве также проходил при активном участии полпредства. Обращаясь к руководителям органов государственной власти, форум в своей резолюции предложил им «разработать действенный механизм передачи памятников культуры и архитектуры религиозным организациям в целях их дальнейшего использования как в богослужебной практике, так и для социального служения». Рекомендации расширенного заседания Совета руководителей Центрального федерального округа «Духовно-нравственное возрождение регионов: опыт взаимодействия с Русской Православной церковью» (21 июля 2004 г., г. Курск) содержали установку о социальном партнерстве церкви и государства. В перечень поручений по итогам заседания, утвержденный Г. Полтавченко 20 августа 2004 г., были включены такие положения, как: Министерству культуры – изучить возможность более широкого участия религиозных организаций в федеральной целевой программе «Культура России», распространить опыт Троице-Сергиевой лавры в практике управления государственным музеем на другие музеи Центрального федерального округа, расположенные на территориях монастырей, разработать действенный механизм передачи памятников культуры религиозным организациям в целях их дальнейшего использования как в богослужебной практике, так и в качестве объектов духовного и культурного наследия.

Именно в это время общество в различных его проявлениях задумалось о культурных потерях. Было отмечено катастрофическое сокращение государственного финансирования на реставрацию памятников старины – с 2,5 миллиарда рублей в современных ценах в 1979 г. до 661 миллиона рублей в 2000 г. Издание «Век» привело удручающую статистику, собранную Константином Михайловым: за последние десять лет в России погибло более 2500 памятников истории и культуры со скоростью 151 памятник в год. В этом списке памятники культуры, находящиеся в распоряжении у Русской Церкви, составили заметную часть. 10 августа 1997 г. после праздничной службы сгорел храмовый ансамбль (1753–1757) в селе Верхняя Мудьюга Архангельской области. В 1990-е гг. в Ломоносовском районе Ленинградской области сгорела часовня свт. Николая Чудотворца, в 1994 г. в с. Мелихово Чеховского района Московской области пожар уничтожил деревянную церковь Рождества Христова (1757), в сентябре 2000 г. – церковь Богоявления Господня (1673) в с. Семеновское Мытищинского района той же области, в 1995–2000 гг. в Новгороде вместо реставрации епархия снесла дом Передольского, в Твери была разрушена часовня Христо-рождественского монастыря (начало ХХ в.). По инициативе настоятеля в 1993 г. были уничтожены настенные росписи XIX в. в церкви свв. мчч. Флора и Лавра на Зацепе в Москве. Список оставался открытым.

В условиях, когда Русская Церковь не только не возвышала голос в защиту культурного наследия, но и сама оказалась в авангарде его приспособления, искажения, а иногда и разрушения, в роли защитников культуры выступили националистические и неоязыческие организации. Так, 1 марта 2004 г. был зарегистрирован региональный общественный фонд содействия возрождению русских традиций «Верность и Жизнь» во главе с Семеном Токмаковым, более известным как руководитель группировки «Русская цель» и лидер Народной национальной партии. За изменением имиджа скрывалось стремление к легализации собственной националистической деятельности через патриотизм. Одной из целей движения являлось содействие в восстановлении храмов, а современное разрушение культурного наследия объяснялось «западным мышлением» и строительством капитализма в России.

Свои права отстаивали и язычники. Содружество Природной Веры «Славия» [258] проповедовало народное поклонение природным объектам и памятникам старины и обвиняло Русскую Церковь в безразличии к народным святыням – селищам, городищам, курганам, источникам, ручьям, камням, почитаемым деревьям, священным рощам и другим объектам, которым в условиях принятия нового земельного кодекса грозило уничтожение. Содружество предложило свой «План действий в защиту святынь народов России», предусматривающий сбор соответствующей информации и четкую систему взаимодействия с научными учреждениями, государственными чиновниками и общественными организациями.

Проблемы сохранения церковных памятников, переданных патриархии в 2003–2004 гг., постепенно стали преобладать над вопросами, связанными с передачей их религиозным организациям. Однако эти проблемы не были исключительно церковными – в православной среде они лишь обретали свою специфичность. Разрушение и приспособление памятников приходами и монастырями в значительной мере были следствием общественного равнодушия и прагматизма в отношении собственной истории и культуры. Аналитический доклад Счетной палаты в 2003 г. охарактеризовал состояние объектов культурного наследия, принадлежавших государству, как неудовлетворительное. Значительная часть памятников нуждается в принятии срочных мер по спасению их от разрушения, повреждения и даже уничтожения. Нормативные правовые акты для урегулирования правовых отношений в области сохранения, владения, пользования, распоряжения и государственной охраны памятников истории и культуры оставались неразработанными, а существующие инструкции не соблюдались. Официальные документы 34 особо ценных объектов культурного наследия народов Российской Федерации, в том числе по Троице-Сергиевой лавре, не были утверждены в установленном порядке.

В 2005 г. Счетная палата предъявила отчет о результатах проверки исполнения законодательства при использовании объектов исторического и культурного наследия федерального значения и распоряжении ими в период 1992–2002 гг. в Москве и Санкт-Петербурге. В качестве одного из основных чиновных нарушений были отмечены снос и изменение памятников, в том числе и в виде их «воссоздания» из современных материалов. Не были приняты меры по созданию нормативноправовой базы государственной охраны объектов культурного наследия и формированию единой структуры органов государственной власти и подведомственных организаций, осуществляющих мероприятия по государственной охране объектов культурного наследия федерального значения. К тому же созданное Минимуществом и Минкультуры агентство по управлению и использованию памятников истории и культуры не являлось государственным органом исполнительной власти и не было уполномочено принимать решения в области государственной охраны объектов культурного наследия.

Однако факт существования серьезных проблем, связанных с охраной и реставрацией используемых патриархией памятников, получил официальное признание, по крайней мере, в Москве. 17 апреля 2003 г. здесь была создана межведомственная комиссии по объектам культового назначения, подлежащим ремонту и реставрации. Этому предшествовал скандал, вызванный уничтожением четырех колонн нижнего яруса Монетного двора в охранной зоне Кремля при строительстве церковной лавки Казанского собора, которые помощник старосты прихода Иван Шинкарев посчитал «новоделами 1994 г.». Решение о строительстве-«воссоздании» церковной лавки в виде нового двухэтажного магазинчика вместо прежнего маленького киоска общей площадью 235 кв. м. в формах XIX в. было принято еще в декабре 2001 г., хотя весь ансамбль проекта собора претендовал на XVII в. Впрочем, 27 ноября 2003 г. патриарх Алексий (Ридигер), отвечая на вопросы преподавателей и студентов Российской академии государственной службы, утверждал, что все ремонтные или восстановительные работы патриархия проводит только при согласовании с управлением по охране памятников и с Министерством культуры. Что было отчасти справедливо – многие разрушения и искажения церковных памятников были согласованы именно этими органами.

Тогда же было заявлено, что в России найден компромиссный вариант решения конфликтной ситуации между музеями и церковью. Речь шла об открытии в храме Христа-Спасителя в Москве выставки 94 предметов Патриаршей коллекции, представлявшей древнейшие памятники христианского искусства IV–XlX вв. [259] Однако ее предыстория была окутана тайнами. 12 миллионов долларов для ее приобретения выделил премьер-министр Виктор Черномырдин еще в 1998 г., а в 2000 г., несмотря на обещания патриархии, она так и не была продемонстрирована общественности [260]. Своеобразным эхом этого сообщения прозвучали известия о серии очередных церковно-музейных конфликтов. В феврале 2003 г. вновь появились слухи о возможном закрытии музея Андрея Рублева в связи с проектом оптимизации сети учреждений министерства культуры. Из документа следовало, что коллекция музея могла быть передана Третьяковской галерее, а сам Спасо-Андроников монастырь – в ведение патриархии. В августе появилась информация, что Димитриевский собор во Владимире, после археологических и реставрационных работ, вероятно, не будет возвращен патриархии, как об этом сообщалось ранее. В ноябре 2003 г. стало известно о конфликте между Ставропольской епархией и музеем-заповедником в Карачаево-Черкесии из-за древних храмов в районе поселка Нижний Архыз.

Однако самый вопиющий случай произошел в Мартириево-Зеленецком монастыре в Ленинградской области (настоятель игумен Пахомий (Трегулов), правящий архиерей – митрополит Владимир (Котляров)).

Данный текст является ознакомительным фрагментом.