Родос

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Родос

Система «пентархии», как мы видели, действовала более или менее нормально вплоть до середины XIX века. Вселенский патриарх регулярно собирал восточных патриархов, их синоды, а зачастую и многих епископов, на настоящие общие соборы. Члены пентархии участвовали в общей жизни Церкви, выступали на поместных соборах. В 1620 году, например, после того, как некоторые епископы подписали унию с Римом, патриарх Иерусалимский восстановил в Киеве православную иерархию. В 1666 году восточные патриархи участвовали в большом соборе в Москве. К Русской Церкви, вошедшей в систему пентархии в 1589 году и занявшей в ней пятое место, продолжали обращаться и после отмены патриаршества Петром I в 1721 году. В 1848 году, когда Вселенский патриарх собрал в Константинополе восточных патриархов вместе с их синодами, чтобы выработать ответ Риму, стремящемуся в своей экклезиологии к догмату о непогрешимости, он также заботился о том, чтобы получить согласие Священного Синода Русской Церкви, где митрополит Филарет Московский, не имевший титула патриарха, фактически играл его роль. Из этих консультаций, как и из соборного совещания в Константинополе, возник один из основных документов, выражавших православное понимание Церкви, знаменитое послание 1848 года, где говорилось, что «у нас все тело церковное сохраняет истину».

Стало быть, не было ничего более далекого от истины, чем повторять, как это делала западная пресса но поводу конференции на Родосе, что православные Церкви не собирались более тысячелетия. Даже если оставить в стороне соборы, которые состоялись в Киеве, Яссах, Москве, Вифлееме и Иерусалиме, напомним, что только в Константинополе соборы собирались в 1285, 1341, 1351, 1454, 1484, 1589, 1638, 1672, 1691, 1735, 1842 и 1872 годах, среди которых наиболее важными были соборы XIV века, посвященные учению о Святом Духе и о благодати; в XVII веке — отношению Православия к Реформации, в XIX веке — пониманию Церкви.

Только с середины прошлого века, когда появилось множество новых автокефальных Церквей в Юго–Восточной Европе, система пентархии стала устаревать. Но если Константинополь пытался затормозить процесс получения новых автокефалий, Русская Церковь, пользовавшаяся поддержкой могущественной империи, которая в своей балканской политике стремилась к защите православия и славянских народов, поощряла их экклезиологическую «эмансипацию». Так, например, в 1872 году, вопреки мнению Церкви–Матери и того, что оставалось от пентархии, она признала болгарскую автокефалию.

Константинополь понял, что православный мир организуется по–новому и что в новой системе национальные Церкви будут уже представлять лишь самих себя. В 1902 году Иоаким III, в том же послании, где он призывал к сближению между христианами, предлагал Церквам–сестрам консультироваться друг с другом каждые два года. Однако потребовалось потрясение, вызванное Первой мировой войной и Русской Революцией, чтобы Церкви расстались со своей инерцией. Патриарх Мелетий IV собрал в 1923 году в Константинополе Первую Всеправославную Конференцию, на которой по случаю 1600–летия Никейского Собора решено было созвать собор в 1925 году. Но политические обстоятельства вынудили отложить собор, а затем и отменить его. Предварительная конференция, состоявшаяся на Афоне в июне 1930, решила созвать 626

предсоборное совещание в 1932 году. Но и это намерение не увенчалось успехом, однако оно сделало возможным проведение в Афинах, в 1936 году, Всеправославной богословской Конференции. Общая слабость всех этих конференций заключалась в том, что Русская Церковь не могла в них участвовать, ввиду ее трагической ситуации и раздиравших ее расколов.

Вторая мировая война вынудила советский режим к поиску «морального единства» русского народа, что позволило реорганизовать Московский патриархат и справиться с расколами. Восстановление единой и весомой Русской Церкви, многие руководители которой, вслед за режимом и народом, были приверженцами ревнивого патриотизма, как бы оживило старую тему Третьего Рима и поставило Православие в затруднительное положение. Так сложилось «православие Востока», координируемое Московским патриархатом, настаивавшим на независимости и полном равенстве всех «автокефалий», отказывавшим Константинополю в какой–либо прерогативе, кроме первенства чести и, наконец, считавшим Всемирный Совет Церквей, основанный в 1948 году, инструментом западного империализма. С другой стороны, существовало «православие Запада», признававшее, правда, не без оговорок, ту роль «центра согласия», которая принадлежала Константинополю, и продолжавшее участвовать в экуменическом движении.

Москва реорганизовала по–своему Церкви Польши и Чехословакии, которым Константинополь, ссылаясь на свою всеправославную ответственность в исключительных условиях — в промежутке между двумя войнами — предоставил Автономию. Москва отказалась признать аналогичную автономию, которую Фанар предоставил Финской Церкви. Она не согласилась признать для наиболее многочисленной русской эмиграции в Западной Европе и создание в 1932 году «русского экзархата» Константинопольской Церкви. Это попечение считалось «временным», оно дало возможность свободно развиваться русской религиозной философии, принесшей тогда свои наиболее зрелые плоды, и внести свой вклад в рождение экуменического движения. Однако возражение Москвы было обоснованным: как можно называться «русским православным» за пределами Русской патриаршей Церкви, не отметая ее по политическим мотивам?

Сталкивались два понимания Церкви: с одной стороны — современная концепция полной независимости Церквей–сестер, с другой — традиционное понятие о первенстве, не в плане юрисдикции, а как попечительной заботы об их общении в Церкви вселенской.

Избрание Афинагора I только усугубило эту ситуацию. Новый патриарх прожил шестнадцать лет в Соединенных Штатах, он стал американским гражданином и не скрывал дружеских связей с президентом Трумэном. Его послание 1950 года по случаю Торжества Православия было очень недоброжелательно воспринято Церквами на Востоке, где поднялся крик о неопапизме. Вселенский патриарх признал в 1945 году болгарскую автокефалию. В 1953 году глава этой Церкви, носивший титул экзарха, был возведен в сан патриарха без всякой консультации с Константинополем, однако при полном одобрении Москвы. Константинополь выразил свое удивление. Но все так и осталось.

Дата 1953 года имеет особое значение: Афинагор I решил положить конец процессу, который грозил привести к расчленению Православия. Здесь сказалось подлинное его величие: этот человек любил Соединенные Штаты, где процветала греческая диаспора, само избрание его произошло отчасти в рамках политики «сдерживания» советского напора, он рассчитывал на американскую поддержку в деле примирения греков и турок и соблюдения интересов православного меньшинства в Константинополе. И в то же время, будучи верен своему призванию «председательствовать в любви», он понял, что Православие возвышается над идеологическими границами, что не может произойти сплочения Православия без русских или против них.

* * *

Он

Действовать без Русской Церкви было и всегда будет чревато расколом. Чтобы избежать этого, нужно было не только бескорыстно, но и через тяжкие жертвы, вовлечь эту Церковь в процесс православного объединения и движения к единству всех христиан, что значило сделать этот процесс, в котором должны участвовать все Церкви–сестры, необратимым. Русская Церковь, несмотря на все превратности и искушения, бывшие в ее истории, всегда сохраняла связи с Константинополем, от которого Россия восприняла христианство. Русская душа остается озаренной тем видением божественной красоты, которая коснулась посланцев великого князя Владимира в храме Святой Софии. Святой Григорий Палама был богословом света, но только русский, Андрей Рублев, сумел выразить этот свет в живописи. Вплоть до XIX века русская православная мысль питалась греческой мыслью, Но так было, пока русские сами не стали первыми в богословии и религиозной философии. Вспомните о роли Максима Грека в XVI веке, о братьях Ликудах в XVII, о «Добротолюбии» святого Никодима Святогорца в XVIII и XIX веках… Даже после пробуждения великой русской мысли, Хомяков с энтузиазмом встретил послание 1848 года, найдя в нем импульс и питательную среду для свой идеи свободного церковного общения. В течение всего оттоманского периода русские с неиссякаемой щедростью помогали нашему патриархату. Со своей стороны Константинополь помог братствам мирян успешно сопротивляться натиску униатов в западно–русских землях, когда они находились в руках Польши. Русский народ мечтал о «Царьграде», его паломники и монахи веками наполняли Афон. А на юге России были и еще остаются многочисленные и процветающие греческие колонии.

Греки, как я вам говорил, нередко относятся критически к моей любви к русским. Но я люблю Святую Русь, которая сегодня остается потаенной, но которая когда–нибудь вернется к своей духовной миссии на исторической сцене. Я люблю ее за ее святых, за ее богословскую мысль, но в особенности за ее мучеников… Вот почему нужно, чтобы Русская Церковь была с нами.

Я

Но можно ли доверять тем, кто руководит ею, решив спасти то, что можно спасти в рамках системы, которая методически стремится превратить христианство в суеверие для того, чтобы удобнее было расправиться с ним.

Он

Я знаю, что есть проблемы и внутри Русской Церкви. Но будьте уверены, большинство русских епископов думает прежде всего о том, как лучше служить Церкви. Я вам уже говорил: для меня, русские христиа–630

не уже победили коммунизм в своей стране. Я говорю не о социальной системе, ибо Церкви нечего говорить на эту тему, но об атеистическом тоталитаризме. Они победили его своим страданием, своим умением страдать. Внешне этого пока не видно. Но атеистическая идеология смертельно ранена, и потому сильные мира сего упорно защищают свою власть и ищут козлов отпущения: интеллигентов, евреев, может быть христиан! В этой труднейшей переходной ситуации некоторым людям на вершине Русской Церкви приходится приносить себя в жертву. Поверьте мне, мучеников в России предостаточно.

В 1951 году в послании, адресованном Церквам–сестрам, патриарх выразил желание собрать общий собор. Однако ему пришлось ждать до 1959 года, чтобы предложить предварительное совещание. Чтобы лучше подготовить его, он решил отправиться в паломничество по различным православным Церквам. Он начал с апостольских патриархатов Ближнего Востока, древнейших свидетелей пентархии.

В ноябре 1959 года впервые за несколько веков Вселенский патриарх покидает Фанар, 17 числа его принимают в Алепе городские власти и Архиепископ. По дороге на юг он с совершеннейшей простотой посещает деревни с православным населением. Тысячи верующих встречают его в Омсе, древнем Эмесе.

Перед Дамаском навстречу ему выезжает патриарх Феодосии Антиохийский и министры сирийской провинции (Сирия в то время была частью Объединенной Арабской Республики), христианские и мусульманские религиозные деятели. В своей речи на патриаршем соборе он говорит о славном прошлом Антиохийской Церкви и тесном сотрудничестве между дву мя кафедрами:

«Наш Вселенский и апостольский Престол на осно. ве исторических связей, соединяющих его с Антиохий–ской кафедрой, придает самое большое значение общему поиску в разрешении проблем, которые волнуют православную Церковь и мир в целом, и которые от всех требуют изучения и пристального внимания Проблемы эти стояли на повестке дня предсоборногс совещания; оно не смогло состояться ввиду тех условий, в которых находятся автокефальные Церкви, но его созыв стал необходим и безотлагателен. Сегодня эти проблемы могут стать предметом особого изучения на конференции, которая должна собрать прежде всего православные Церкви».

На следующий день Афинагор I принимает представителей различных конфессий и религиозных учреждений, а затем отправляется для молитвы в монастырь Рождества Богородицы в Сайдная, одно из наиболее почитаемых мест христианской Сирии. В воскресенье 22 ноября он сослужит с патриархом Феодосием и другими антиохийскими епископами. Он принимает представителей движения православной молодежи, выразив при этой встрече надежду, что из среды Движения выйдут молодые епископы, которые сохранят контакт с молодежью. Он объявляет о созыве съезда православной молодежи. Подобные съезды собираются с тех пор регулярно в рамках Синдесмоса, т. е. «связи», существующей между различными православными молодежными движениями в разных странах {Поскольку подобных движений не существует в странах Восточной Европы, на эти съезды обычно приглашаются представители Духовных Академий.}.

23 ноября Афинагор отправляется в Иерусалим, где Патриарх Венедикт принимает его у Гроба Господня. Он посещает Иерихон, берега Иордана, Вифлеем, мечеть Омара.

Ближневосточные христиане, которые совершили паломничество к Иордану, обновив свое крещение в водах, куда погружался Христос, носят титул хаджи подобно мусульманам, совершившим паломничество в Мекку. Этот титул служит как бы объективным свидетельством о святости…

2 декабря Афинагор прибывает в Александрию, где в церкви Благовещения его встречает патриарх Христофор. Здесь Афинагор вспоминает о том, чем обязано христианство Александрийской мысли. 7 декабря он посещает Синай и монастырь Святой Екатерины, самую маленькую, но одну из самых почитаемых православных Церквей. 10 декабря Вселенский патриарх в Каире, где устанавливает, как мы говорили, рабочие контакты с коптской Церковью. 11 декабря он в Бейруте, где после встреч с президентом Республики, главами Церквей, членами дипломатического корпуса, представителями православных организаций, он встречается с представителями православной молодежи, а также посещает больницу и разговаривает с каждым больным в отдельности…

Его паломничество, даже в наиболее официальной своей части никогда не напоминало визиты по протоколу. Патриарх непрестанно проповедует объединение православных и единство всех христиан, единство, которое может легко осуществиться прежде всего в отношении нехалкидонских Церквей. Повсюду он говорит о непобедимости любви. О. Георгий Ходр, генеральный секретарь Движения православной молодежи и, наверное, самая яркая личность арабского Православия, сказал о нем так: «У каждого, с кем он вступал в контакт, патриарх оставлял впечатление человека смиренного и простого, «владыки, не утратившего души пастыря». Мы убедились, что в Константинополе царит сегодня подлинно экуменическая атмосфера, далекая от всякой политики. Новым ветром повеяло над этим древним христианским народом».

* * *

Если проект Всеправославной Конференции не смог осуществиться в 1960 году из–за уклончивых ответов некоторых Церквей, к концу года ситуация изменилась в лучшую сторону. Патриарх Алексий Московский, на обратном пути из Святой Земли, останавливается в Стамбуле и сослужит Рождественскую литургию вместе с патриархом Афинагором. Он получает заверения в том, что решения Всеправославной Конференции будут свободны от всякого антикоммунизма и что спорные вопросы между Москвой и Константинополем мало–помалу разрешатся. Москва признает независимость Финской Церкви в юрисдикции Вселенского патриархата, который, со своей стороны, признает Болгарский патриархат. В 1966 году Константинополь упраздняет временный экзархат для русских приходов в Западной Европе.

Со своей стороны патриарх Афинагор получает обещание, что Восточноевропейские Церкви будут участвовать в конференции с согласия своих правительств, но без слишком сильного политического давления с их стороны. В то время коммунистические правительства, не оставляя своих усилий к удушению Церкви изнутри (в особенности в течение всего периода правления Хрущева), предоставляли им больше свободы на международной арене в рамках политики «мирного сосуществования». Таким образом, было решено, что Всеправославная Конференция сможет собраться. Несколькими неделями позднее, на ассамблее в Нью–Дели, православные Церкви Восточной Европы вступят во Всемирный Совет Церквей.

Успех второго созыва конференции в 1961 году вознаграждает упорство и самоотверженность Афинагора. Подготовка и проведение конференции показывают, что может значить примат, ставящий себя на служение единству всех. Патриарх лишь предлагал, никогда ничего не навязывая, принимал решения, но лишь с согласия всех Церквей–сестер и всегда преследуя общие интересы, и тем самым побеждал недоверие. Вселенский патриарх созвал конференцию по своей инициативе, разослал приглашения, составил ее программу, установил распорядок, председательствовал на сессиях, и все это без всякого давления авторитета, но лишь после консультации с Церквами–сестрами, как бы выражая их согласие.

* * *

«Впервые, — говорит заключительное послание, после длительного периода, Православие собирается на конференцию, в которой выражается вся его полнота». Или, если сказать точнее, впервые православное единство проявляет себя в новых структурах, которые выявились в современном Православии, в особенности в XIX веке, в связи с движением национальностей. Что бы ни было, сам факт этого собрания остается решающим.

В состав делегации каждой Церкви, состоявшей из шести или семи человек, входили три епископа автокефальных Церквей (два для автономных Церквей), два богослова (священника или мирянина), чаще всего профессора Духовной Академии, и два советника (священника или мирянина). Следует отметить подчеркнутое присутствие мирян.

Делегаты прибыли на Родос без спешки, как паломники, посетив сначала остров Тинос, где находится одна из почитаемых святынь, посвященных Богородице, и остров Патмос, отмеченный памятью об Иоанне Богослове. На Родосе публичные заседания происходили в большой церкви Благовещенья, построенной во времена итальянской оккупации и после освобождения украшенной великолепными фресками в византийском стиле, созданными Фотием Контоглу, который обновил священную живопись в современной Греции. Заседания при закрытых дверях происходили в самой малой из церквей митрополии, комиссии работали в административном корпусе митрополита, находящемся в непосредственном подчинении у Константинополя. Тремя официальными языками были греческий, русский и арабский.

Сильные и лукавые мира сего были на страже. Для них Восток и Запад должны были непременно еще раз столкнуться. Сразу после конференции, которая рекомендовала паломничества к самым чтимым святыням Православия, греческое правительство под предлогом избирательной кампании, воспротивилось паломничеству на Афон, к которому стремилась русская делегация с благословения Вселенского патриарха. Политики умеют убедить самих себя в обоснованности своих страхов. Однако энергичные протесты Вселенского патриархата и Греческой Церкви показали, что произошло нечто, чего не ожидали политики.

Это «нечто» было тем, что митрополит Митилен–ский Иаков назвал «чудом единства». Начиная с того момента, когда главы всех делегаций сослужили по обычаю древних соборов великую вечерню св. Пятидесятницы, «любовь изгнала страх», по выражению Писания, которое так нравилось Вселенскому патриарху, и получила свое окончательное выражение в 636

итоговом послании. Национальные и политические проблемы, противостояние Востока и Запада, не исчезнув окончательно, были в достаточной мере релятивизированы. Политические проблемы ни разу не оказывались в центре внимания. Разумеется, недоверие играло свою роль. Но оно не помешало всем работать вместе.

Великой загадкой на этой конференции была позиция, занятая митрополитом Никодимом, председателем Отдела внешних церковных сношений Московского патриархата и главой русской делегации. Он показал себя прежде всего человеком Церкви: сговорчивым, способным к уступкам, как и молодой и напористый представитель Константинополя, митрополит Хризостом Константинидис. Конечно, на первом заседании владыка Никодим выступил с заявлением в строго советском духе — о мире, разоружении, колониализме. Но этим он и ограничился, и в итоговом документе конференции говорилось лишь о «мире Христовом, о мире Господа нашего».

Но если политические соображения сиграли в конечном итоге лишь второстепенную роль, проблемы экклезиологические вызвали серьезные дискуссии на первых же заседаниях при закрытых дверях. Константинополь, проявивший инициативу созыва конференции, стремился, в силу своих прерогатив, к председательству на конференции. Русские и румыны, напротив, считали, что каждая из поместных Церквей должна председательствовать в течение одного дня. Возникла опасность обычного противостояния двух концепций — единства, основывающегося на некоторой дисциплине, и слишком ревностной приверженности к многообразию. Синтез был обретен благодаря умеренности Вселенского патриарха: Константинополь будет председательствовать. Но при его представителе учреждается коллегия из шести членов, в которую входят представители старых восточных патриархатов и двух автокефальных Церквей, которые следуют по старшинству за древними патриаршими кафедрами: Церковь Русская и Церковь Сербская… Итоговый документ был выработан Константинополем, но затем подвергся переработке на коллегии и конференции.

* * *

Работа конференции заключалась в выработке «повестки дня» для предсоборного совещания. Греки в целом проявили себя консерваторами. Они удалили из этой повестки упоминание о возможности вступления в брак священникам после рукоположения, на чем особенно настаивал патриарх Афинагор, не считавший себя, однако, побежденным. Некоторые из греческих делегатов не решались даже прикоснуться к догматическим проблемам, ибо в этой области все уже было сказано… Владыка Никодим, консерватор в литургической области, проявил открытость в других областях. Вселенский патриархат стремился к открытию новых путей и к творческому обновлению святого Предания.

В том, что касалось собственно жизни православной Церкви, конференция провела важную работу по осмыслению и уточнению ее принципов с опорой на библейские истоки, святоотеческое наследие и традиционную экклезиологию. Мы, разумеется, не можем воспроизвести здесь перечень обсуждавшихся вопросов. Отметим, что комиссия «Вера, догмат и богослужение» подчеркнула, что Писание — это выражение Откровения, и что необходимо отличать Предание (как живое восприятие истины в Духе Святом) от имеющих различную значимость церковных традиций. Конференция решительно высказалась за осуществление научного издания византийского текста Нового Завета. Она высказалась за то, чтобы Библия чаще и вразумительнее звучала во время богослужения, чтобы евангельские чтения были лучше распределены, а также за введение регулярных ветхозаветных чтений (эти чтения, столь распространенные в древней Церкви, были оттеснены на задний план из–за расцвета гимнографии). Наконец она поставила проблему возврата к более широкому участию мирян и в литургической жизни и вообще во всей Церковной жизни.

Комиссии, работавшие над проблемами «церковного управления и устройства» и «взаимоотношений православных Церквей между собой», выразили пожелание, чтобы избрание епископов и предстоятелей вновь совершалось в большем согласии с преданием, и чтобы поместные Церкви согласовывали свои действия с Церковью вселенской. Они коснулись важнейших проблем: о церковных провинциях, автокефальных Церквах и об «отношениях автокефальных Церквей между собой и сВселенским патриархатом в согласии с канонами и историей».

* * *

Другая часть работы конференции, если оставить в стороне экуменические отношения, о которых говорилось в предыдущих главах, была посвящена отношениям Православия с современным миром (комиссия «Православие и мир»). Здесь опасались столкновений между Церквами, находящимися по разные стороны железного занавеса. Но ничего подобного не произошло. В программу предсоборного совещания, составленную Вселенским патриархатом, русские добавили упоминание о «вкладе Церкви в укрепление идеалов мира и братства народов», о «Православии и расовой дискриминации» и о «долге христиан в развивающихся странах». Они заменили «развитие миссий» на «распространение евангельского учения», ибо слово «миссия», по их словам, устарело в силу «колониалистического» злоупотребления в прошлом. Наконец после упорной борьбы они заменили формулировку «методы борьбы против атеизма» на слова «методы распространения православия в мире». Это удачное выражение означало изменение оборонительной зиции на положительное утверждение веры.

* * *

Конференция выявила искреннее и единодушное желание начать процесс подготовки к Собору, первым этапом которого должно стать предсоборное совещание. Итоговый документ, где так чувствуется влияние Вселенского патриарха, открывается прославлением св. Троицы, ибо Церковь есть «единство любви при исполнении нового закона», созданная «по образу единства св. Троицы». «Церковь наша создана не из стен и крыш, но из веры и жизни». Она молится «о людях», сотворенных «от одной крови», и обо всех христианах, «дабы они были едины». Послание завершается Иоанновым благословением: «Да будет с вами благодать, милость, мир от Бога Отца и от Господа Иисуса Христа, Сына Отчего, в истине и любви» (2 Ин З).

Данный текст является ознакомительным фрагментом.