А) ЕСТЬ ЛИ?
А) ЕСТЬ ЛИ?
Переживя второй этап веры, так называемый “разумный”, кажется, можно было бы на нём остановиться и успокоиться: ведь теперь ум уже не страшит меня, он помог мне освободиться от ложного страха перед ним, он открыл свободу пути к тайнам, чудесам, непостижимому, он даже помог мне на этом пути разными способами.
И теперь оставалось бы принять и веровать попросту. Теперь легко стало жить “простою верою”, которой я жил с детства, но за прочность которой прежде я ещё боялся. Теперь сам ум, сама “наука”, дали мне “право” веровать “по-детски”. Разница была лишь в том, что детская простота была ещё “не оправдана умом”, а теперь я и по “науке” знаю, что настоящая вера и есть законная действительно умная вера, что только понявший соблазн “ума” и отвергнувший его может веровать уже “сознательно”. И иногда я позволял себе говорить, что теперь я верую “просто, как рядовая поселянка”, но с тою разницей, что я отвоевал умом себе право на эту простоту; а потому могу сказать, что верую “сознательно просто”, что моя вера – от “убеждения”, “убеждённая вера”. Я теперь ясно вижу, что со стороны ума препятствий к вере уже нет. Даже есть значительная помощь от него. Путь веры свободен: “можно”!
Но всё же я ещё не удовлетворяюсь этим. И вот почему. Могу сказать три мотива.
Во-первых, я знаю, что если ум и не препятствует, а немного даже и “доказывает”, но не показывает, не открывает мне сверхъестественного мира в реальности, да и не может показать, так как я хорошо знаю бессилие ума и земного опыта в области иного мира. Хорошо я знаю и то, что все вещи, всякое бытие подлинно познаются лишь через непосредственное откровение его тому или иному нашему восприятию. Поэтому нищета ума не дала ещё мне и не может дать богатства веры, реального ощущения сверхъестественного бытия. И я знаю теперь, что от ума мне больше и нечего требовать. Оставалось, так сказать, поблагодарить прежнего мнимого врага за теперешнюю дружбу.
А что ж дальше? Кто меня поведёт к высшим путям? Кто теперь мне уже не “докажет”, а покажет Самого Бога? Как несомненно удостовериться в Его реальности? Этот вопрос и стал на моем, уже теперь свободном пути.
Целесообразность, польза тоже “доказывали” или побуждали верить; но – как я уже писал – даже от целесообразности ещё нельзя делать выводы о бытии. Бог нужен, но есть ли Он? “Нужда мне лишь говорила: хорошо было бы, если Он есть. Но “доказать” Его и она была не в состоянии. Кто же это может “дать”?
В-третьих, я всегда любил и хотел веровать и веровал. Но ведь говорят же, что это субъективное наше настроение, ублажающее маленьких, немощных людей, коим хочется найти какую-нибудь опору в “сильном”, что это – плод прискорбностей земной юдоли, от которых мы ищем успокоения и отрады в “другом” блаженном мире. Иначе говоря, будто вера есть наш продукт, а совсем не ощущение подлинного объективного бытия. Хотеть, любить – ещё не значит уже и “иметь” любимое и желанное. И я сознавал большую основательность в таких возражениях, и их сам ясно видел и понимал. И искал выхода к “есть”.
Итак: препятствий нет, и нужно, и хочу верить; но всё это ещё не есть – “ЕСТЬ”.
И при всей моей вере я чувствовал внутреннюю неудовлетворённость, мне хотелось большего, я жаждал последнего ответа – откровения, действительного удостоверения, явления. Явися мне разумно, явно, Господи!
Но я сознавал свое нравственное ничтожество и недостоинство, и потому не смел дерзать на непосредственное откровение.
А кроме того, я испытывал – одновременно или в другое время – совершенно обратное желание: не хочу испытывать Господа моего!
Ведь это есть вид уже неверия, маловерия; а оно мне противно и Богу неугодно… Да и без этого дополнительного соображения я “инстинктивно”, сердцем отталкивался в такие моменты от пытливых исканий. Мне “хотелось” веровать просто, хотя бы по доверию к достовернейшим свидетелям, потому что мне “хорошо” было с верой, мне нравилась непытливая, простая вера…
Странное и сложное существо человек: и хочется, и не хочется. Или так скажу: “умом” хочется, а сердце не хочет искать. “Ум” не был до конца удовлетворен: ему все еще хотелось, как Фоме, “осязать”, “увидеть”. Я не говорил, как Фома, “если не осяжу, то не поверю”. Я уже веровал. Но хотел большего: и осязать. А иногда и этого не хотел, а радовался с другими, потому что они раньше меня “видели” уже.
В такой моей психологии, – т. е. в нежелании испытывать, – было что-то загадочное: отчего это? Что мой “ум” все больше хочет убеждаться, удостоверяться, это понятно всякому – таково его свойство: человек хочет все познавать. Понятно это и с другой стороны, вопрос о Боге – слишком важный, собственно, единственно важный: все прочее без Него для меня – нуль. А в самом важном особенно нужно крепко и убедиться. Здесь ведь стоит вопрос не только о смысле этой жизни, а еще важнее – о вечности. Но даже и без таких побочных мотивов важно до конца удостовериться в самом главном, дорогом, “единственном”, – в Боге.
А тут еще и положение учителя, священнослужителя заставляло думать: а как дать ответ требующим его? Особенно остро этот вопрос становится для нашего времени: интеллигентский нигилизм навалился уже всей тяжестью своей на нас, верующих… А дальше стоял в дверях грозный призрак воинствующего безбожия, который налетел на Россию небывалым ураганом, сокрушительным смерчем! Нужно было как-то защищаться от него. Теперь уже не спрячешься в простую детскую веру, не удовлетворишься и “отрицательному” опыту ума, его несопротивлению вере. Нужно было самому нападать, наступать на противника, чтобы не только не быть разбитым, но и победить его. А для этого нужна была большая вера в свои силы, нужна была очевидность собственной правды. И Моисей, перед изведением Израиля, увидел Купину горящую, но несгораемую, и из нее услышал глас Самого Сущего: “Разуй сапоги! Место, на котором стоишь, свято!” (Исх. 3, 5, 14).
Все это побуждало меня искать последнего основания веры – реального, действительного откровения мне того мира.
Однажды мне пришлось говорить и с теми, кто называет себя безбожниками.
– Почему вы не веруете?
– Мы люди реальные и признаем лишь реальное; а вера – это не реальное.
– Я тоже хочу реального, а не фантазий. Да и верую, собственно, потому, что считаю это самым реальным, иначе бы и не верил, – ответил я.
– Но как вы докажете, что тот мир действительно есть? Ведь этот мир мы постоянно опытно ощущаем, как реальный, а вы?
– Ваш вопрос – законный, – говорю я. – Имеете полное право требовать на него ответа от нас, верующих.
И я стал говорить об опытном зрении того мира святыми; особенно же о Христе, потом – об обращении Савла, о видениях св. Серафима Саровского и даже о своем ничтожном опыте… На это услышал довольно деликатное замечание противника, не желавшего обрывать грубо меня:
– Вы живете этими мыслями, и потому образовался у вас опыт, кажущийся вам реальным, а на самом деле он – плод вашего воображения, а не реальность.
– Нет, я подлинно знаю, что этот опыт – не галлюцинации и мечты, а восприятие реального мира.
Дальше трудно было говорить. Мы мирно разошлись. В другой раз противник мой был более ученый. Он пустил в ход и знание философии, и собственное остроумие, а главное – душевный напор “убежденного безбожия”. И он также напирал на “реализм” познания, доказывая известный принцип: “небытие – от сознания идеологии, а сознание – от бытия”.
– Я совершенно приемлю этот принцип и в применении к моей вере. Верую потому, что бытие моей веры – реально; и самая вера моя – от этого Бытия.
Но напрасны были мои доказательства. После долгого прения противник с развязной самоуверенностью “учителя”, все знающего, говорит:
– Вы (я) еще не додумались до конца и живете прошлыми традициями, в которых воспитывали вас. А если будете самостоятельно думать, то дойдете до наших выводов.
– Я уже 70 лет думаю об этом!
Но противник оказался ничуть не поколебленным. И я тут понял, что никакими спорами, никаким умом ничего не докажешь человеку, если он не желает этого. Нужны иные методы опровержения (для таких людей): не слова, а дела; не знания, а страдания за веру. Да и тогда еще нельзя их убедить, а разве лишь заинтересовать; и в лучшем случае можно подорвать в душе их упорство, сломить лед отрицания и затеплить симпатию к себе и своей вере. А придет ли еще вера в них, и как она придет? Это большой и трудный вопрос. И думаю, что он даже не в нашей воле, – тоже в непосредственном откровении им иного Бытия.
Но если уж мы не в силах дать им такое опытное восприятие, то, по крайней мере, сами должны быть реально убеждены в реальности сверхъестественного мира. А это больше всего возможно – через реальное самооткрытие его нам, непосредственному нашему опыту.
Возможно ли это?
Несомненно, возможно. И по простому соображению, которое легко понять. В самом деле, если какое-либо бытие вообще существует и если у нас есть органы для восприятия его, то оно может быть познано рано или поздно, если только само откроется ищущему субъекту. Если есть Бог и если мы имеем способы познания Его, то не может Он остаться сокровенным. Даже больше того: Он-то особенно захочет и должен открыть Себя человеку, ибо важнее и выше Его ничего нет. И было бы совершенно непостижимым, непонятным, странным, если бы нам открывалось всё, кроме единого главного: Бога! Кроме того, Который Сам Себя благоволил наименовать Моисею, когда тот спросил Его: как имя Твое? – “СУЩИЙ”. “Аз есьм Сый” (Исх. 3, 14).
Так и скажи сынам Израилевым: “Сущий послал меня к вам”.
И если Он открывал Себя в Ветхом Завете, неужели скроет “Лице Свое” в Новом? Открывался ли? Открывается ли реально? Может ли открываться? Если да, то как? Вот какие вопросы возникают иногда в душе моей… Ведь это всё – живое, не вымышленное. Я, как живой человек, жизненно должен был бы и ответить хотя бы самому себе, если уж не другим. Я должен был сказать и себе: не только хочу Его, а Он есть: Он – Сущий.
Что же смог я в таком важном и чрезвычайном вопросе?
Расскажу теперь, что было, как именно я удовлетворил себя и удовлетворяю и доселе. Пусть это будет малозначительно, невольно; я знаю, что есть высота высочайшая, доступная для людей святых; о ней я лишь могу потом упомянуть: не дерзаю даже и искать её! Но в свою меру я нашёл ответы. А если и другие меры подобны моей, то, может быть, мой опыт будет не бесполезным для них, с Божьей помощью. А кто имеет опыт более высокий, те пусть поделятся им с другими. В крайнем случае, пусть хоть помолятся о моей бедности духа, а главное – о спасении грешной души моей… Это ведь важнее, нужнее всего мне!
Данный текст является ознакомительным фрагментом.