Странные явления в русской крестьянской избе.

Странные явления в русской крестьянской избе.

13. Странные явления в русской крестьянской избе. Хороший мой приятель, под начальством которого я служил в Нижнем Новгороде, в палате государственных имуществ, П. Л. Бетлинг, проживающий ныне в отставке в своем имении Ардатовского уезда, Нижегородской губ., сообщил мне в январе 1889 года о замечательном случае, происшедшем совершенно неожиданно в селе Силине, находящемся от него в 15 верстах. Случай этот наделал в околотке некоторый шум, тем более, что крестьянская семья, невольная свидетельница этих явлений, была привлечена к уголовной ответственности и едва не поплатилась за дело, ей самой непонятное.

Сущность дела сводится к тому, что в селе Силине, в доме бывшего сельского старости Чеканова, с 23 сентября и по 1 ноября 1888 года, стали происходить странные явления: слышались стуки, бросались вещи и – что составляет главную черту явления – раздавались различные голоса, которые входили в беседу с членами семьи Чеканова и приходящими полюбопытствовать посторонними крестьянами. Замечательно, что явления эти, как и на медиумических сеансах, происходили в темноте, и обнаруживались только в присутствии десятилетней дочери Чеканова. Предположить тут обман нет никакого основания, ибо явления эти вскоре сделались источником неприятностей для хозяина, и он не знал, как от них отделаться, покуда не принял данного ему совета прибегнуть к молитве, о чем скажем ниже.

Теперь перейдем к подробностям.

Г. Бетлинг лично расспрашивал самого Чеканова и семью его, а также и зятя его, Миронова. Из показаний, записанных им с их слов и мне доставленных, я извлекаю следующее. Семья Чеканова состоит из хозяина, Ивана Тимофеева, 45 лет, старика отца, жены – Анастасии, 42 лет, и дочерей: Александры-14 лет, Анюты -10 лет, и младшей девочки -4 лет. Старшая дочь замужем за Мироновым, проживающим в соседней деревне. Анюта, румяненькая, темно-русая, сероглазая, недурная собой девочка, казалась очень миниатюрной и с виду не более 7-8 лет. По словам Чеканова дело началось так: однажды ночью, около 23 сентября, жена его Анастасия с обеими дочерьми спала к передней избе на конике (прилавке) около входной двери, сам же он, Иван Чеканов, спал в задней избе, а старик отец спал на дворе, так как было еще тепло. Ночью Анастасия заметила, что избная дверь растворилась сама собой; она заперла ее, но дверь отворилась опять. Тогда Анастасия длинным поясом своим привязала дверь за скобу. Пояс был развязан, и дверь опять растворилась. Она вторично ее привязала и, не смотря на то, дверь все-таки отворилась. Тогда в испуге она позвала мужа; в свою очередь, и он очень крепко, в несколько узлов привязал дверь, а та все-таки растворилась. Тут послышался стук в конике и в полатях точно палкой. Анастасия взяла 4- летнюю дочку, у которой с перепугу билось сердечко, на руки, Анюту уложила на переднюю лавку, а Иван пошел на печку. В это время послышались в избе точно вздохи; Иван решился спросить с печи: «что это, к худу или к добру? Не ты ль это, дедушка домовой?» Последовал ответ хриповатым голосом: «не бойтесь, это я – ваш дедушка домовой. Пусти меня погреться на печку». Когда Иван сошел с печи, чтоб лечь на лавку, где лежала дочь Анюта, то ее уже тут не было; Анастасия, сидевшая на конике против окон, сказала, что ей показалось, словно от лавки к печи прошло, и на печи уже оказалась Анюта, которая сама не знала, как туда попала, – ей «дедушка сказал, чтоб лежала». С этой поры в доме Чеканова начались разговоры, всегда по вечерами и продолжались час или два, всегда в темноте. Разговоры касались обычных крестьянских дел: то голос запрещал продавать лошадь, называя ее по масти; то запрещал Ивану делиться с отцом его, угрожая разорением; голос спрашивал Ивана: «ты староста?» – Я, отвечал Иван. – «ты не сажай крестьян под ареста; пусть сажает урядник». Как-то вечером хриплый голос сказал: «говорить больше не хочу, а вот придет Машенька», и в вскоре раздался тонкий, женский голос: «добро живете, Бог помочь». Слышно было, как будто говорившая унимала младенца, бывшего у нее на руках и по-детски плакавшего. «Не плачь – говорила она – я дам тебе сахарку». На вопрос бывшей тут однажды посторонней бабы: «твоя что ли дочка-то?» – «Бессовестная – ответил голос – разве у девиц бывают дети! Это моей матери дочь, моя сестра». – Машенька, по словам Чеканова, говорила чистым языком, господским, а дедушка прицокивал (букву ч произносил как ц). Когда другие в избе пели, то голоса подпевали. Голос с печи называл стоявших на улице людей под окном, и говорил так громко, что люди эти ясно слышали слова его. Чтоб это мог быть голос Анюты, этого слышавшим и помыслить было невозможно. Ответы имели большею частью шутливый характер, даже иронический. Так одному, на вопрос: «отчего хрипишь?» Голос ответил: «был на празднике»; другому: «устал, бревна ворочал». На уходе, прощаясь, говорили: «теперь пойдем – пора чай пить», или «пора ужинать».

Со слов другого свидетеля, Павла Михайлова Миронова, женатого на дочери Чеканова, и проживающего в дер. Звереве, в работниках уг. Я. И. X. – а, хорошего знакомого г. Бетлинга, сим последним записано следующее:

Явления в доме Чеканова начались за неделю до Сергиева дня (25 сентября); сперва, без всякой причины, слышались стуки в разных местах избы; стали отворяться двери сами собой; когда их притворяли, они вновь кем-то отворялись. Затем неизвестно кем стали произноситься слова: «вы меня не бойтесь, я ваш дедушка домовой». Голос слышался будто с печи, около десятилетней Анюты. Назвал он себя Иваном Ивановичем Варламовым. Явления происходили вечером, и только когда гасили огонь. Разговоры начинались только тогда, когда Анюта сидела на печи или на полатях. Говоривший имел к ней особенную приязнь; если ее в избе не было, то и голоса не раздавались; голос говорил, чтоб ей не давали шататься зря. Однажды семейные положили Анну спать на полу, и все легли сами около нее, тогда голос сказал: «что вы всю избу заслали, плюнуть некуда». В другой раз, когда Анну уложили спать на переднюю лавку, то ее перенесли ночью на полати. Говоривший сказал, что видит, все, что делается в избе. Как-то сестра Александра, 14 лет, ударила Анну по голове, во время обеда, вечером голос стал выговаривать за это, и сказал Александре: «ты зачем бьешь Анюту, я за это тебя сам скребком побью». Потом говоривший стал объяснять, что он не один, что у него есть отец, брат солдат, и сестра Машенька с ребенком; вслед затем все услыхали, что как будто кто-то вошел, и тотчас раздался женский голосок: «здорово живете». У Машеньки на руках, по видимому, был ребенок, который начал тонким голосом плакать; она его баюкала и утешала, говоря: «не плачь, на тебе сахарку». Как только вздували огонь, разговоры прекращались. Во время разговоров все находящиеся в избе слышали шум и возню. Как только голос раздавался, то слышно было, как кто-то идет на печь, где обыкновенно спала Анюта; она тоже это слышала, и об этом всегда заявляла домашним. Для Анны казалось, что голос исходил как будто из-за стены, тогда как для остальных он раздавался как бы в самой избе, в близком от них расстоянии, разговор велся всегда грубым, громким голосом. Кто-то из присутствующих предложил как-то надеть на говорившего крест, тот согласился; тогда надели крест на длинный гайтан (шнурок) и по слуху, откуда слышался голос, быстро накинули крест. Тотчас вздули огонь, но крест оказался на Анне, сидевшей на печи. Однажды голос просил напиться; налили в чашку святой воды и поставили на печь. Чрез несколько времени вздули огонь, и вода оказалась вылитой на порог. Когда вновь огонь загасили и спросили, зачем он вылил воду? Он ответил, что он воду не выливал, а выпил. Голос читал и повторял молитвы; когда же кто-то запел Херувимскую, то Иван Иванович подпевал толстым голосом; подпевал и девкам, когда те затягивали песни. В семье тестя Миронова, т. е. между отцом и сыном Чекановыми, перед Сергиевым днем было не ладно; они задумали делиться, но голос положительно запретил дележ, угрожая разорением.

В числе любопытствующих, бывших в доме Чекановых, был и кузнец с. Силина, Василий Ильич Читаногов; услыхав голос, он сказал: «что это такое? Дайте-ка мне ружье, я убью его!» – «Я те сам убью», был ему ответ, и в эту минуту в лицо его полетела портянка, лежавшая на полице (полке). Приходил и урядник; но когда услыхал стук на палатях, то тотчас попросил вздуть огня и ушел из избы. Когда приходили посторонние, то некоторым голос отвечал, другим – нет. На селе говорили, что должно быть мать «али прокляла свою дочку (Анюту), али дурно выбранила», что к ней увязались «нечистые», и на улице некоторые стали упрекать Анюту, обегать ее в игре и на гулянье. Отец Чеканова даже выгонял «их» местным способом – битьем по стенам липовыми лутошками.

Г. Бетлинг уговорил Чекановых приехать к нему, чтобы сделать опыт в его доме. Они действовали, как, люди привычные: отвели Анюту в темную комнату; она спокойно осталась одна, и отец ее стал звать дедушку домового поговорить с ним, но ответа не было, несмотря на все старание и разнообразные просьбы Чеканова: «да говори же, дед! Что же ты молчишь?» Жена его также принимала участие, но успеха не последовало. Анюту всячески обласкали, нашли ей сверстницу, с которой она охотно играла. Она держала себя, как сторонняя личность, как ничего непонимающий ребенок. Куклы ей понравились, и больше знать ничего не хотела. Из свидания своего с Чекановыми г. Бетлинг вынес впечатление, что они относились к происходившему совершенно просто, и в рассказах своих были вполне искренни.

На расспросы мои г. Бетлинг дополнял предшествующее следующими подробностями, полученными чрез сына местного священника, человека вполне благонадежного. Голоса раздавались возле девочки, большею частью с печи, на которой она находилась; если же она была на лавке, то над девочкой, у потолка, или под лавкой. Сначала слышался тихий, едва слышный старческий голос, потом он становился сильнее и громче, так что его слышали и в другой горнице. Слова произносились внятно, отчетливо, особенно голос Машеньки был звонкий. Зараз вместе с Анютой не говорили. Узнавали в темноте, где кто сидит. Один крестьянин, держа в кармане крестик, сказал Машеньке, что он принес ей яблочко. «Обманываешь, у тебя в кармане не яблоко, а крест» – ответила Машенька. На вопрос кр-на Павла Базаева: «чьи вы?» Машенька ответила: «мы здешние, Повалишинские» (часть с. Силина принадлежала гг. Повалишиным). – «Из какого дома?» – «Варламова». Такой дом в селе есть; но у Варламовых все было спокойно, и Машеньку там не помнят. Машенька также отвечала на вопросы и подпевала. «Дед» запел было «Солдатушки», да тут же и оборвал. В присутствии Анюты останавливались и пускались в ход часы, по приказу хозяина. С полатей бросали на пол одежду; но висевшую лампу не задевали. Стуки раздавались большею частью на полатях, и так сильно, что однажды была разбита доска. Этим стуком «дедушка» заявлял о своем присутствии, и тогда начинался разговор, но иногда крестьяне и сами вызывали его, спрашивая: «дедушка, здесь ли ты?»

Напуганный появлением урядника, который составил акт о привлечении Чеканова к ответственности на основании 37 ст. уст. о наказ., налаг. мир. суд., за распространение ложных слухов и возбуждение умов, – он не знал, как отделаться от напасти. 1 ноября вместе с женою и дочерью он поехал на богомолье в Понятаевский женский монастырь, где им посоветовали отслужить на дому молебен с водосвятием и усердно помолиться, что и было ими исполнено; молитва оказалась в подобном случае действительнее полицейских мер, и с того времени явления в доме Чекановых прекратились.

Между тем возбужденное уголовное дело шло своим порядком; приставом 2 стана Ардатовского уезда было произведено 13 ноября дознание, на основании которого крестьянин Чеканов был привлечен к ответственности за проступок, предусмотренный 37 ст. уст. о наказ., налаг. мир. суд. По распоряжению судебного следователя было произведено, 20 декабря, вторичное дознание, более подробное, в котором подтвердилось, в главных чертах, все изложенное выше. На основании этого дознания, судебный следователь нашел, что помянутый крестьянин мог бы подлежать ответственности лишь в том случае, если бы с его стороны был какой обман, но как свидетелями бывших в с. Силине явлений были и другие лица, подтвердившие то же самое, а необъяснимость явления еще не служит доказательством обмана, и так как не видно, чтоб Чеканов при рассказах об этих явлениях извлекал какую выгоду, а напротив старался от них избавиться, то судебный следователь и не усмотрел в настоящем деле признаков какого-либо преступления. На основании такого заключения, с которым согласился и товарищ прокурора нижегородского окружного суда, дело и было прекращено. Благодаря столь разумной и справедливой резолюции, Чекановы избегли угрожавшей им ответственности пред законом, ведающим изведанное. (См. «Ребус» 1889 г., № 20).

Данный текст является ознакомительным фрагментом.