6. Амалекитянские кошмары

6. Амалекитянские кошмары

Противостояние Амалека свету Израиля неизбежная вещь, и здесь нет иного лекарства, кроме уничтожения, которое снимает величайшее препятствие с пути истории евреев.

Всем известно, как христиане использовали Писание для оправдания насилия, и все знают, что так же поступают и мусульмане. Но мало кто знает о том, что подобное существовало в иудаизме, где некоторые люди использовали Писание для оправдания насилия и войны и иногда для того, чтобы призвать верных взять в руки оружие.

В истории иудеи и христиане, наследники общей библейской традиции, отличались в своем понимании кровавых текстов Писания. Христиане видели в рассказах о покорении Ханаана и победе над амалекитянами оправдание имперским завоеваниям, а иудеи воспринимали Амалека как самое полное воплощение зла, как вечного врага, с которым следует сражаться всегда. Это дуализм, поскольку за ним стоит представление о сражении сил добра с силами зла. Эта доктрина использовалась в еврейской истории для объяснения погромов и гонений, она придавала космический смысл страданию людей. Обычно Амалек воспринимался (и воспринимается сейчас) как духовный враг, но иногда под битвой с Амалеком понимали насильственные действия в реальном мире, включая акты экстремизма и самосуда. Сегодня такую традицию поддерживают некоторые сообщества, институты и движения.

Конечно, подобные тенденции встречаются лишь у малой части евреев, живущих в Израиле или в других странах, большинство евреев удивилось бы, столкнувшись с такими идеями, и осудило бы их. Тем не менее некоторые еврейские экстремисты культивируют идеологию, которая оправдывает насилие, опираясь на подлинные священные тесты. В современном государстве Израиль подобные тексты – скажем, проклятие в адрес амалекитян или история Финееса – подливают топливо в огонь политических споров, а такие тексты, как Книга Чисел и Книга Иисуса Навина, прямо связаны здесь с повседневной политикой. Для любого человека, даже не для еврея, если сегодня его назовут амалекитянином или союзником Амалека, это будет тяжким оскорблением, которое может иметь самые трагические последствия.

Священная война

Идея войны, священной или простой, обычно предполагает наличие государства, а на протяжении большей части двух последних тысячелетий государства евреев не существовало. Тем не менее иудейские представления о священной войне сохранились и после падения старого царства и переселения в Вавилон. В 160 году до н. э. семья Маккавеев возглавила националистическое восстание против языческих оккупантов – воинов эллинистической империи. Когда Иуда Маккавей взял город Каспин, его воины «произвели бесчисленные убийства», так что близлежащее озеро казалось наполненным кровью; восхищенный доблестью Иуды повествователь сравнивает эту победу со взятием Иерихона во дни Иисуса Навина. Династия Маккавеев (Хасмонеев) была у власти со 140 по 37 год до н. э., и некоторые ее представители действовали как религиозные вожди, так что даже насильственно обращали в иудаизм окрестные народы. Хотя в итоге это царство не устояло перед натиском римлян, это боевое благочестие никуда не делось и в какой-то момент породило великое восстание против Рима в 66 году н. э{231}.

На протяжении долгих лет оккупации религиозные авторы продолжали мечтать о священной войне, которая закончится изгнанием языческих захватчиков. Среди свитков, найденных в Кумране, есть так называемый Свиток войны, где говорится о жестокой священной войне сынов света против киттим , языческих оккупантов. Эта битва, что не удивительно, напоминает библейские войны YHWH, хотя в несколько осовремененной версии, поскольку нужно было учитывать тогдашние тактики римлян{232}. Ощущение того, что народу грозит исчезновение, сделало популярными произведения апокалиптического жанра, где красочно описывалась последняя космическая битва между силами добра и зла. Подобные тексты, которые получили широкое распространение на протяжении двух последующих столетий, свободно использовали библейскую традицию войны по законам херема , а это повлияло и на христианскую апокалиптику{233}.

Традиция херема продолжала оказывать влияние на реальную политику в тех случаях, когда после массовых восстаний на какое-то краткое время снова возникало еврейское государство. Во время великих восстаний против Рима евреи стремились уничтожить всех язычников, живущих на Святой земле, или изгнать их. В VII веке под действием того же импульса началась масштабная война против христианского населения Палестины, сопровождавшаяся массовыми убийствами{234}. Хотя мы не можем утверждать, что за этим событием стояли особые религиозные мотивы, возможно, здесь последний раз в истории вооруженные евреи попытались осуществить на практике правила войны из Второзакония. Позднее херем (или запрет) стал в иудаизме религиозной санкцией, запретом, который по своей силе аналогичен отлучению в Католической церкви. Смелый мыслитель XVII века Барух Спиноза был подвержен бескровному херему такого рода.

Идея священной войны оказывала сильное влияние на некоторых евреев в эпоху Второго храма, и отдельные акции самосуда, связанные с именем Финееса, стали встречаться все чаще в то время, когда евреями правили эллинистическая и затем Римская империи. В Книге Сираха (созданной во II веке до н. э.) Финеес – «третий по славе» после Моисея и Аарона. Когда Маттафия, отец Иуды Маккавея, перебил чужеземных царских чиновников и поднял всенародное восстание, Книга Маккавеев сравнивает его с Финеесом. Тот же Финеес был образцом для фанатичных членов антиримского движения зелотов под названием Канаим {235}.

Долгие годы спустя после разрушения Иерусалима еврейские мыслители прославляли Финееса как пример ревностного служения Божьему делу. В одном Таргуме (переводе с дополнениями к оригинальному тексту) на соответствующий отрывок в главе 25 Книги Чисел Бог дает такое обетование: «Я сделаю Финееса ангелом завета, чтобы он мог жить вечно и возвестить об избавлении при конце дней». Как мессианская фигура Финеес не уступал по своей популярности в народном сознании Илии. Благодаря этой традиции идея о насилии во имя Божье сохранялась: «Если кто-то прольет кровь нечестивого, он этим как бы приносит жертву Богу». В одном талмудическом тексте перечисляются самые тяжкие нарушения священного закона, которые требуют немедленного жестокого наказания от руки современного Финееса, который там назван Канаи бен Канаи – Зелот, сын Зелота, – который должен удовлетворить гнев Божий. Среди таких самых тяжких грехов для иудея назван и такой, как сексуальная связь с сирийской женщиной (язычницей){236}.

Вечный амалекитянин

Позднее, сталкиваясь с жестокими текстами, еврейские мыслители мучительно решали поставленные ими проблемы: здесь Всевышний решительно не походил на справедливого и любящего Бога, в которого они верили. Как я покажу, они пытались смягчить суровость этого текста, чтобы новые зелоты не подражали древним героям, совершавшим акты насилия. Иногда они находили простые и очевидные решения, а в иных случаях были крайне изобретательны. Например: даже если Бог повелел не щадить ханаанеев, говорили они, это никак не может повлиять на жизнь последующих поколений, поскольку ханаанеев уже нет{237}.

Но с амалекитянами дело обстояло иначе. Как мы помним, Моисей не просто проклял Амалека, но сослался на два повеления Бога по этому вопросу: сам Бог обещал, что война с Амалеком будет длиться вечно и что он сотрет из памяти имя этого народа. И эта тема не была изолированным странным высказыванием в Писании, но еврейская традиция к ней постоянно возвращалась{238}.

Рабби Норман Ламм, казначей Нью-Йоркского Иешива-Университета, пользующийся большим уважением нынешних ортодоксальных иудеев, показал, какую нравственную головоломку этот вопрос представляет. Вообразите себе, говорит он, что какой-либо молодой еврей приходит к раввину и заявляет, что некое абсолютно надежное генетическое исследование позволяет ему утверждать, что один из его соседей – прямой потомок амалекитян. Что должен раввин посоветовать этому юноше? Должен он ему сказать: «Повинуйся библейской заповеди и пойди убей соседа?» Чем тогда такой раввин будет отличаться от мулл исламистов, оправдывавших теракты 11 сентября?{239} Рабби Ламм, конечно, не думал, что какой-нибудь нынешний раввин столкнется с подобным мучительным вопросом, хотя бы потому, что такого генетического доказательства наличия амалекитянской крови не существует. Он просто хотел продемонстрировать на этом примере, что иногда прямые указания закона входят в противоречие с нравственными стандартами иудаизма, которые создавались тысячелетиями. В частности, отрывки об амалекитянах противоречат правилам войны, которые выработали позднейшие иудейские мыслители. Похоже, это банальный пример той ситуации, когда закон противоречит нравственности, и Ламм просто постарался разъяснить его нравственный и интеллектуальный аспекты.

Однако этот автор, несомненно, прав, когда он говорит о существовании сильного течения в иудейской традиции, которое свидетельствует о враждебном отношении к определенной расе и предписывает использовать насилие для борьбы с ней. Об этом говорит не только один отрывок из Книги Исхода, но и традиция толкования Книги Эсфири. В последней книге мы находим историю о злом советнике Амане, замыслившем истребить евреев, и о том, как мудрый Мардохей и добрая царица Эсфирь смогли предотвратить гибель своего народа. Это во многом удивительная книга: она уникальна в Библии тем, что здесь ни разу не звучит слово «Бог», кроме того, в ней также впервые употребляется термин «иудей» (jew). Как бы там ни было, история Эсфири всегда пользовалась популярностью, и ей посвящен важный праздник Пурим. Евреи всего мира знают, что это день радости, когда следует наряжаться и делать глупости. Даже суровый Талмуд призывает в этот день напиваться вином до такой степени, что ты уже не сможешь отличить « арур Аман » («да будет проклят Аман») от « барух Мардохей » («да будет благословен Мардохей»){240}.

Неискушенный читатель может не обратить внимания на связь между Книгой Эсфири и историей Амалека. В книге Аман назван «агагитянином». Возможно, этот термин указывает на место его рождения, но позднейшая традиция понимала это в том смысле, что он был потомком царя Агага, а значит – амалекитянином. Сегодня во время чтения Книги Эсфири иудеи используют громкие трещотки, чтобы делать шум всякий раз, как звучит имя Амана, тем самым буквально осуществляя повеление об уничтожении имени Амалека. В Мидраше Аман пересказывает всю историю Моисея и Иисуса Навина с точки зрения амалекитян, которая достигает кульминации в момент убийства «моего предка Агага… которого [Самуил] подверг неестественной смерти». В ответ на это древнее убийство Аман, жаждущий мщения, захотел истребить всех евреев; он ведет против Израиля вечную войну, подобную той, которую Бог повелел своему народу вести против Амалека. В субботу накануне Пурима в синагогах ортодоксов читается рассказ о Сауле и Агаге{241}. При таком понимании Книга Эсфири повествует о многовековой расовой войне, которая заканчивается ужасным кровопролитием, хотя сегодня о нем во время празднования Пурима почти не вспоминают{242}.

Это понимание поддерживали величайшие иудейские мыслители, а не только авторы определенных библейских текстов. Как написано в Мидраше Рабба, когда израильтяне вошли в обетованную землю, им надлежало выполнить три главные заповеди: уничтожить память об Амалеке, поставить над собой царя и построить Храм. На первом месте здесь стоит распоряжение об Амалеке{243}. Иудейские мудрецы, рассуждавшие об этих заповедях, сделали из них некоторые далеко идущие выводы. Мехилта, толкование на Книгу Исхода, делает ненависть к Амалеку вопросом космического масштаба. Там говорится: «Ни имя, ни престол [Бога] не завершены, пока не уничтожено семя Амалека». В XII веке н. э. Маймонид призывал евреев никогда не забывать о том, как Амалек напал на Израиля в пустыне: «Мы должны говорить об этом всегда и призывать людей воевать с ним и ненавидеть его так, чтобы ненависть к нему не ослабевала и не уменьшалась с течением времени». В схватке с Амалеком следует вести себя по цивилизованным правилам: сначала евреи предлагают Амалеку принять общечеловеческие законы, переданные Ною, и выплатить особую дань еврейскому народу, и тогда врагов можно оставить в живых. Но если они отвергнут это предложение, в будущем (Маймонид думает об этом вполне серьезно) начнется не духовная, а вполне реальная схватка Израиля с Амалеком{244}.

Другие мудрецы использовали историю Агага, чтобы предупредить евреев: не будьте чересчур скрупулезными, исполняя прямые повеления Бога. Позднейшие поколения, говорили они, не должны быть «чрезмерно праведными». Некоторые комментаторы предупреждали, что излишняя нравственная мягкость может со временем породить великие проблемы. Рабби Шимон бен Лакиш говорил: «Кто проявляет милосердие там, где требуется быть жестоким, будет действовать жестоко там, где нужно милосердие»{245}. Если ты веришь в то, что Бог повелел тебе совершить акт насилия, здесь не место нравственным колебаниям, в подобной чрезвычайной ситуации сострадание было бы кощунственным непослушанием.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.