11. Только Писание?

11. Только Писание?

Буква убивает, а Дух животворит.

В начале этой книги я говорил о ситуации, которая, на первый взгляд, позволяет напрямую связать Писание с насилием в реальном мире. Террористы, захватившие самолеты 11 сентября, несомненно, изучали тексты Корана, призывавшие воевать с неверными, и для них эти тексты служили оправданием того, что они совершили. Террористические группы исламистов, такие как Аль-Каида, постоянно используют Коран для формулировки своей программы и для пропаганды. Вправе ли мы в этом случае сказать, что Коран порождает насилие и ненависть в современном мире? Однако, как я показал, за самим таким вопросом кроются сомнительные идеи об авторитете в религии и особенно о роли священных текстов.

Сами по себе священные тексты не порождают ни доброго, ни злого среди тех, кто их почитает. Бывали случаи, когда и христиане, и иудеи обращались к Моисею и Иисусу Навину, чтобы оправдать насилие, но в целом на протяжении большинства эпох и в большинстве сообществ подавляющее большинство верующих этого не делало. Мы, члены общества, основывающегося на иудеохристианской традиции, не считаем, что геноцид и массовые убийства отражают волю Божью. Большинство верующих в состоянии пользоваться жестокими священными текстами, не исполняя их предписаний, даже если эти тексты содержат самые кровожадные повеления.

В своей известной книге Джон Коллинз задает вопрос: «Оправдывает ли Библия насилие?» Ответ здесь простой: если обстоятельства жизни вынуждают тебя искать подобные оправдания, ты их найдешь. Если же они тебе не нужны, ты их не найдешь. То же самое можно сказать и о Коране{380}.

Писания и опыт

Представление о том, что священный текст содержит в себе гены, однозначно определяющие формирование всей религии, не очевидно и не все его разделяют. Многие религии, тем не менее, наделяют некоторые тексты уникальным священным статусом, а христиане протестантской традиции считают, что их каноническое Писание есть наиважнейший источник их веры и практики. Как всем известно, Мартин Лютер провозгласил, что только Писание, sola scriptura, есть мерило веры – хотя в то же время, как мы видели, он сам не считал, что каждое слово Библии обладает равной ценностью для современных верующих.

Протестантская традиция приучила позднейших авторов думать, что священные писания других религий также представляют наивысший авторитет для верующих. По мере того как Запад сталкивался с другими верами в эпоху империализма, ученые публиковали антологии священных текстов разных народов, что позволило сравнить между собой разные писания великих религий. За этим стояла следующая негласная предпосылка: если ты знаешь священные тексты религии, ты понимаешь эту религию – хотя часто издатели спорили о том, какой же именно текст играет для данной религии такую же роль, какую Библия играет для христианства или иудаизма. Лишь после встречи с христианами индуисты решили, что их веру кратко и достаточно верно излагает Бхагавад-гита, некий аналог Нового Завета, который нередко раздавали миссионеры. Когда в 1944 году Роберт Баллу опубликовал свой сборник священных текстов, он утверждал, что его книга позволит читателю «постичь суть восьми самых значимых мировых религий, представленных их основными священными текстами»{381}.

Но в самом ли деле священные тексты разных вер содержат суть, самое ядро данной религии? Составители антологий подобных текстов считали именно так. Однако их представления о том, в чем заключалась эта суть и что «открывали» писания, страдали крайним субъективизмом. Большинство издателей тщательно отбирало и выделяло те отрывки, которые, как им казалось, лучше всего демонстрировали этическую и мистическую высоту данной религии; они предполагали, что люди разных вер могут объединиться вокруг общих целей, несмотря на свои различные обычаи и обряды. А на практике могло показаться, что все религии мира представляют собой просто разные версии либерального протестантизма{382}.

Какие бы благие намерения ни отражал такой подход, он имеет мало отношения к повседневной реальности любой религиозной традиции, которая определяется ее историческим опытом и культурным наследием. Представим себе гипотетического антрополога из совершенно иного общества или даже с иной планеты, который пытается понять христианство: сильно ли ему в этом поможет самое прилежное изучение Библии? Допустим, наш антрополог вникает в каждое слово Писания, находит его ключевые темы и в итоге приходит к убеждению, что теперь он понял все нюансы христианства (а также иудаизма, в качестве бонуса). После этого он пытается понять смысл католической мессы в Чикаго, или паломничества на Филиппинах, или собрания квакеров в Лондоне – и оказывается, ему совершенно ничего не понятно.

Так наш антрополог сможет усвоить одну важную вещь: оказывается, в разных частях земного шара представители одной и той же религии ведут себя по-разному. Скажем, в какой-то стране христиане по своему мышлению и поведению больше напоминают своих мусульманских соседей, чем христиан других стран мира. Он поймет, что стереотипы восприятия в религии часто неверны и что здесь лучше рассматривать такие формы поведения, которые выходят за рамки отдельных религиозных традиций. Он может найти, например, немало общего между христианскими и буддистскими монахами, несмотря на то что они опираются на совершенно разные духовные основы. Или он может с удивлением отметить, что христианское богослужение пятидесятников напоминает экстатические практики других традиций, в частности суфизма в исламе.

Наш инопланетянин удивится и тому, как менялся христианский опыт с течением времени, так что в различные эпохи центральное место занимали совершенно разные представления. Когда какая-то часть верующих считает, что данный предмет или данная позиция имеют ключевое значение, можно найти других христиан, для которых эти вещи ничего не значат; при этом, чтобы найти самые существенные отличия, антропологу не обязательно исследовать малочисленные секты или маргиналов. В таком-то веке большинство христиан думало, что наивысшими добродетелями являются безбрачие и отречение от мира, а их потомки утверждают, что выше всего стоят семейные ценности. В одну эпоху большинство христиан с энтузиазмом принимают идею священной войны, в другую эпоху их потомки не менее энергично эту идею отрицают. И в каждый период большинство верующих считало альтернативные представления нехристианскими или антихристианскими. Причем верующие всегда считали, что верны одному и тому же Писанию, хотя толковали они его по-разному. Определенные библейские тексты и истории были чрезвычайно важны для одной эпохи, а в другой период о них уже никто не вспоминал. Изучая как прошлое, так и настоящее, довольно трудно найти «суть» христианства, и не менее трудно связать его облик с его Писанием.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.