Битвы за Иисуса

Битвы за Иисуса

В первые века христианства существовала мощная тенденция делать Христа более божественным и небесным. Во всех религиях самые первые пророки и основатели оказываются на высоком пьедестале. Будда, обращаясь к ученикам с последними словами, велел своим последователям не полагаться ни на каких внешних спасителей, но через несколько веков Будда стал божественным существом из иного мира, так что его останки окружили почетом и чуть ли не поклонялись им как самостоятельной святыне. Перед христианами также постоянно стояло искушение превратить Христа в божественную личность, свободную от всего человеческого. Когда христианство становилось законной верой и господствующей религией в империи, верующие обычно начинали воображать себе небесного судью или правителя вселенной, всевластного pantokrator, который взирает на людей с купола грандиозной базилики, так что крайне трудно увидеть в нем что-либо человеческое.

В недавние годы слишком человеческие образы Христа воспламеняли ярость в тех, кому трудно себе представить, что он погружен в мирские заботы. В 1980 году образ Иисуса, имеющего жену и детей, вызвал обвинения в богохульстве в адрес фильма «Последнее искушение Христа». Многих людей исполняет негодованием сама мысль о том, что основоположник христианства мог испытывать человеческие страсти и слабости, сомневаться в своем призвании или мучительно думать о своей миссии. Человеческая сексуальность относится к тем вещам, которые никак невозможно соединить с чисто божественным существом. Христос ходит среди людей как некий божественный турист[11].

И тем не менее, на протяжении веков другие христиане боролись за то, чтобы сохранить человеческий лик Иисуса, и помещали его на поверхность земли и в среду людей. Отчасти это объясняется распространенной потребностью людей в доступном божестве, в том, кто понимает нашу жизнь и слышит наши молитвы. И даже там, где Христа помещали в недостижимую для людей сферу, появилась его замена в виде любящей Марии, девы и матери. Тем не менее образ Иисуса как человека ярко представлен в Новом Завете. Верующие никогда не могли забыть о жителе Галилеи, который страдал от физических мук, который знал сомнения и искушения, который стал братом и образцом для страдающих людей. Они знали, что Иисус плакал[12].

На протяжении двух тысячелетий христиане снова и снова пытались решить вечный конфликт между христологией сверху и христологией снизу, но именно во время соборов V века споры шли о самой сути христианства. В некоторые десятилетия той эпохи могло показаться, что церковь неизбежно откажется от веры в человеческую природу Христа и будет смотреть на него исключительно как на божественное существо[13].

Образ Иисуса как человека ярко представлен в Новом Завете

Если оставить в стороне детали, эта история достаточно проста. За всеми богословскими спорами стояла борьба между великими патриархатами – Александрийским и Антиохийским, – а Константинополь был здесь главным полем битвы. Антиохия подчеркивала реальность человеческой природы Христа; Александрия отвергала любые формулировки, которые отделяли человеческое от божественного. В 20-х годах V века монах Несторий, ставший архиепископом Константинополя, привез с собой сюда антиохийское учение, а за этим последовала катастрофа. На Первом Эфесском соборе 431 года Несторий был осужден за то, что учил доктрине двух природ, разделявших божественное и человеческое[14]. (См. приложение к данной главе «Великие соборы церкви».)

После низложения Нестория сторонники одной природы попытались с новой силой добиться признания своего учения при мощной поддержке со стороны александрийских патриархов. В 449 году партия единой природы совершила «военный переворот» на Втором Эфесском – «Разбойничьем» – соборе, провозгласив правоту своей доктрины, но порвав при этом отношения с римскими папами. На протяжении последующих двух лет партия ортодоксов-кафоликов удивительным образом укрепила свои позиции. Прежде всего, они объединились вокруг одного текста – послания папы Льва, которое носит название «Томос». Кульминацией их политического воскресения стал Халкидонский собор 451 года, который признал Томос как верное руководство по христологии. Постепенно – на это ушло около одного столетия – Халкидон стал краеугольным камнем ортодоксии империи[15].

Несколько десятилетий спустя после собора один писатель латинского Запада суммировал выводы собора в виде серии богословских положений, снабдив их грозным заключением. Дав детальное описание эдиктов Халкидона, Афанасьевский символ веры (который на самом деле не имеет никакого отношения к почитаемому святому Афанасию) провозглашает: «Это – кафолическая вера. Тот, кто искренне и твердо не верует в это, не может обрести спасения». Здесь в буквальном смысле сказано следующее: твое вечное спасение зависит от точного исповедания правой веры – от тех определений, которые были предложены в 451 году[16]. (См. Таблицу 1.)

Таблица 1

Афанасьевский символ веры

…Кроме того, для вечного спасения необходимо твердо веровать в воплощение нашего Господа Иисуса Христа.

Ибо праведная вера заключается в том, что мы веруем и исповедуем нашего Господа Иисуса Христа Сыном Божиим, Богом и Человеком.

Богом от Сути Отца, порожденным прежде всех веков; и Человеком, от естества матери Своей рожденным в должное время.

Совершенным Богом и совершенным Человеком, обладающим разумною Душою и человеческим Телом.

Равным Отцу по Божественности и подчиненным Отцу по Своей человеческой сущности.

Который, хотя и является Богом и Человеком, при этом является не двумя, но единым Христом.

Единым не потому, что человеческая сущность превратилась в Бога.

Полностью Единым не потому, что сущности смешались, но по причине единства Ипостаси.

Ибо как разумная душа и плоть есть один человек, так же Бог и Человек есть один Христос…

Это – кафолическая вера. Тот, кто искренне и твердо не верует в это, не может обрести спасения.

ИСТОЧНИК: J. N. D. Kelly, The Athanasian Creed (New York: Harper and Row, 1964).

Таким образом, Первый Эфесский и Халкидонский соборы определили форму христианского богословия до нынешнего дня, заявив, что из правильного представления о Христе невозможно устранить ни божественный, ни человеческий аспекты. Христос не просто происходит из двух природ; он существовал в двух природах. Как писал папа Лев, быть голодным и жаждать, утомляться и спать – это явно человеческие проявления; но не менее очевидна божественность Христа, который мог напитать пять тысяч и ходить по воде или приказывал буре умолкнуть. Иисус как человек плакал о своем друге Лазаре, и здесь же божественный Христос произнес слова, которые воздвигли его друга из мертвых. Папа Лев заключает: «Ибо его человечество, которое меньше Отца, исходит от нашей стороны; его божество, которое равно Отцу, исходит от Отца». Мы уже настолько свыклись с победой Халкидона, что эти слова Томоса кажутся нам простым и даже утешительным выражением христианской веры. Тем не менее, Томос, хотя его автор искал верные и уравновешенные формулировки, вызвал гневные протесты в старейших центрах христианской веры[17].