Горячее лето в Эфесе

Горячее лето в Эфесе

Нам известен весь ход событий собора, мы знаем все его отвратительные подробности и грязные дела участников так же хорошо, как знаем, например, о закулисной политике США столетней давности. В V веке так же создавались подробные отчеты о ходе соборов, поскольку их участники были склонны к легализму и знали, что эти записи наверняка будут использоваться в позднейших спорах[220].

Предполагалось, что в работе собора примут участие представители разных восточных церквей, а также церквей Африки и Запада. В каком-то смысле Эфес был удобным местом для встречи, поскольку сюда было несложно добраться и морским, и сухопутным путями. Однако традиции этого города работали не в пользу Нестория. Эфес гордился тем, что связан с апостольским веком. Было принято думать, что святой Иоанн привез сюда Деву Марию после распятия Христа, так что это было не лучшее место для обсуждения вопроса о статусе Девы на небесах. Кроме того, епископ Эфеса Мемнон испытывал неприязненное отношение к Константинополю и потому имел причины радоваться низложению Нестория, так что с точки зрения церковной политики это также было невыгодно последнему[221].

Слыша выражение «Эфесский собор», мы думаем о хорошей структуре и организации, но в реальности ничего подобного не было. Прежде всего, мы представляем себе духовенство, собравшееся в определенный день в определенном здании, которое ведет дебаты и голосует. На практике труднее всего было собрать всех участников в определенный день – это стоило жизней в буквальном смысле слова. Одни группы прибывали на несколько недель раньше других, что во многом объясняется сложностями путешествия. Кто-то оказался на месте уже на Пасху, но многие другие все еще были в пути и на Пятидесятницу, семь недель спустя. Кирилл прибыл с гигантским отрядом из пятидесяти епископов, тогда как с Несторием их было только шестнадцать, другие епископы также приехали с подкреплением: Ювеналий Иерусалимский с духовенством Палестины, Флавиан из Филипп с македонцами[222].

Слыша выражение «Эфесский собор», мы думаем о хорошей структуре и организации, но в реальности ничего подобного не было

К концу заседаний на соборе собралось около 250 епископов, каждый в сопровождении двух священников и диакона. Это означает, что всего собралось около тысячи человек, если не считать слуг, работников, телохранителей и всевозможных иждивенцев, а также светских стражей порядка. Надо полагать, что тем летом город, куда приехало несколько тысяч человек, был переполнен. Это можно сравнить с нынешним грандиозным съездом в большом городе, хотя, вероятно, в Эфесе было куда сложнее обеспечить проживание прибывших.

Разновременный приезд участников объясняется не только трудностями путешествия. Епископы не без оснований боялись, что их могут подстерегать разные неприятности – что они могут сделать политически неверные шаги или навлечь на себя немилость властных группировок придворных. Иные из них справедливо опасались за свою жизнь и безопасность. Все слышали, как Кирилл с помощью толпы расправлялся с врагами в Египте, а он привез с собой свирепых египетских монахов, ревностных последователей аввы Шенуды. Угрозы насилия ярко отражены в официальной летописи Александрийского патриархата, что не с лучшей стороны характеризует Кирилла. Несторий, как известно из документов, выражал свои опасения императору: «Епископов много, и я боюсь, что они меня убьют». (В 449 году на соборе именно это произошло с Флавианом, преемником Нестория по константинопольскому престолу.) Противники Нестория клялись защищать ортодоксию до смерти, если это необходимо[223].

Феодосий II нашел опасения Нестория небезосновательными и послал с ним патриция Кандидиана, а также влиятельного чиновника комита Иринея с вооруженными стражами порядка, архиепископ же пригласил с собой «великую толпу своих приверженцев». Кандидиан играл на соборе противоречивую роль. Он действовал по приказу императора и должен был строго соблюдать нейтралитет, но некоторые источники описывают его как друга и защитника Нестория, который всегда стоял за его интересы. Его солдаты не слишком уважительно относились к епископам, сопровождавшим Кирилла и Мемнона. Фактически самые спорные решения Кандидиана можно объяснить стремлением сохранить нейтралитет, поскольку он пытался сделать все возможное, чтобы собор не превратился в шумный спектакль, поставленный египтянами. Александрийцы же видели в нем знакомый тип чиновника, который пытается приструнить церковь, но в итоге должен будет сдаться, если столкнется с серьезным сопротивлением. Они вспоминали префекта Ореста, которого Кирилл успешно поставил на место за несколько лет до того. Они были искренне изумлены, увидев, что Кандидиан не уступает, и стали воспринимать его как слугу дьявола. Это отозвалось на судьбе позднейших соборов, куда египтяне стали приезжать со своими вооруженными сторонниками, думая, что это необходимо для самозащиты[224].

Но куда более важной фигурой из оппозиции египтянам был Иоанн из Антиохии, и ожидание его приезда стало главной темой переживаний собравшихся в Эфесе. 6 июня он послал весть, что прибудет через пять, в крайнем случае шесть дней, но он еще не приехал и 21 июня, как и большинство его епископов, и его отсутствие много для всех значило. Оно давало Несторию прекрасную возможность отложить начало слушаний: как может собор считать себя голосом церкви, если на нем не присутствуют важнейшие представители Сирии и Востока? Кандидиан согласился с тем, что собор без представителей важнейших восточных епархий незаконен, так что надо отложить его открытие[225].

Однако многим епископам не нравилась перспектива жить в Эфесе в неопределенности, вдали от своих родных мест, пользуясь незнакомой и негигиеничной пищей и водой. Это была территория нынешней юго-западной Турции в самый разгар жары, так что епископы стали вымирать в буквальном смысле этого слова. Следует также вспомнить, что в ту эпоху римский мир с его многочисленными банями и благовониями уступил место аскетическому христианству, самые святые и ревностные приверженцы которого из благочестия отказывались мыться. Монахи, особенно собранные в большом количестве, должны были пахнуть так сильно, что современный западный человек не мог бы этого перенести. Сторонники и противники Нестория смотрели друг на друга, задавая себе один вопрос: какая сторона сломается первой? Участникам стало казаться, что Иоанн прибудет в неопределенном будущем – как будто речь шла о Втором пришествии Христа.

Перспектива жить в Эфесе в неопределенности, вдали от своих родных мест, пользуясь незнакомой и негигиеничной пищей и водой, не нравилась многим епископам. В самый разгар жары они стали вымирать в буквальном смысле этого слова

Наконец, силы противников Нестория одержали победу, так что 22 июня собор был открыт, несмотря на отсутствие Иоанна. В нем участвовало 155 епископов, тогда как 68 прочих подписали прошение к Кириллу с просьбой не начинать без участия Антиохии. Однако большинство взяло верх. Они собрались в зале, где на главном почетном месте лежало Евангелие как знак присутствия Христа. Но практически собрание возглавил Кирилл, который действовал как от своего имени, так и от имени папы, который официально одобрил расследование дела Нестория. Как обычно, для укрепления своей позиции Кирилл щедро одарил всех нужных действующих лиц[226].

Однако законность заседаний собора вызывала сомнения, и дело было не только в том, что на нем не присутствовало большинство епископов Сирии. С одной стороны, папа передал собравшимся определенные полномочия, но с другой – действовал порядок, предписанный императором, и даже самые амбициозные церковные деятели признавали, что император весомее папы. Нельзя также было сказать, что здесь было сохранено равновесие между партиями противников и сторонников Нестория. Это не был честный поединок двух соперников, где каждый обладал законным статусом и где они могли бы открыто защищать свои позиции. Формально Несторий был уже отлучен от церкви, поскольку он не выполнил условия ультиматума, присланного ему папой в прошлом году. Следовательно, его слова ничего не значили и (во всяком случае, при жестком следовании правилам) он вообще не должен бы был заседать на соборе. Епископ Эфеса Мемнон уже закрыл свои церкви для сторонников Нестория, которые утратили статус добрых христиан[227].

Однако законность процедуры требовала присутствия Нестория и его сторонников, но он отказался явиться. По большей части Несторий и его друзья не участвовали в заседаниях собора, отказываясь признать его легитимность, поскольку на нем не было духовенства Антиохии и некоторых представителей церквей Запада. Они пытались представить собор как чистую самодеятельность отдельных епископов. Кандидиан также заявил свой протест и отослал жалобу императору.

Некоторое время борьба партий продолжалась в такой форме. Несторий сидел у себя дома со своими союзниками, куда к нему постоянно приезжали делегации от собора. Критики говорили, что он прячется за крепкими стенами под защитой вооруженных людей Кандидиана, как если бы Несторий вел войну с собором и со всем миром, но ситуацию можно было понимать по-разному, в зависимости от того, к какой партии ты принадлежишь. Сам Несторий уверял, что солдаты присутствуют не для запугивания заседавших епископов, но для его защиты. «Вокруг моего дома пришлось поставить солдат для охраны, чтобы они не могли применить ко мне насилие и лишить меня жизни!»[228]

Поскольку Несторий самоустранился, собором дирижировал Кирилл. Несторий сетовал: «Разве не ясно даже глупцу, что он вмешивался во все?» Кириллу помогали Мемнон, а также Ювеналий Иерусалимский, причем последний исполнял функцию заместителя главы собора. Это был рискованный ход, поскольку Ювеналий, хотя он и был патриархом, должен был подчиняться митрополиту Кесарии и антиохийскому патриарху. Однако он действовал на равных с «настоящими» патриархами. По иронии судьбы, в прошлом сам Кирилл спорил с Ювеналием, считая, что последний высказывает чрезмерные претензии на почетный статус Иерусалимского престола. Но в данном случае Кирилл имел в его лице ценного союзника[229].

Поскольку всем заправляли люди Кирилла, результат собора был предопределен. Секретарь Кирилла зачитал собору ряд обвинений, в том числе переписку александрийского патриарха с Несторием. Собор должен был решить, кто из них верен учению церкви, отраженному в писании и в решениях предыдущих соборов. Естественно, в данных условиях все поддержали Кирилла, после чего раздались крики: «Анафема Несторию!» Двое людей, которых считали друзьями Нестория, доложили о своих недавних беседах с ним. Первый, епископ Акакий, вызвал потрясение собрания, пересказав слова Нестория о том, что ребенка двух-трех месяцев от роду не следует называть Богом. Затем были зачитаны соответствующие отрывки из Писания и отцов церкви, которые подкрепляли точку зрения александрийцев[230].

Затем собор одобрил письмо папы об отлучении Нестория. Кроме того, собравшиеся отметили, что Несторий не принял их приглашения прийти и «не принял святейших богобоязненных епископов, которых мы к нему послали». Мы были вынуждены, продолжали они, исследовать его нечестивые мысли в его отсутствие. И, основываясь на всем этом, мы, «со многими слезами», поняли, что не можем не согласиться с приговором об отлучении. Несторий был лишен епископского сана. Под решением стояли подписи двухсот епископов (включая подписи за отсутствующих по доверенности). Нестория известили об этом письмом, где его фамильярно называли «новым Иудой»[231].

Данный текст является ознакомительным фрагментом.