9. Что удалось спасти

9. Что удалось спасти

Нам надо постоянно возвращаться к этой формулировке [Халкидона], ибо как только нам нужно кратко выразить то, с чем мы сталкиваемся в этой неописуемой истине нашего спасения, нам всегда нужно полагаться на ее скромную и трезвую ясность. Но нам нужно действительно на нее полагаться (а это не то же самое, что просто ее повторять), поскольку это для нас не только конец, но и начало.

Карл Ранер

В конце VI века византийский автор записал историю об одном святом монахе по имени Кириак, жившем неподалеку от реки Иордан. Паломник Феофан навестил инока, чтобы попросить у него совета, и был так впечатлен увиденным, что решил остаться тут, чтобы учиться. Но этому мешало то, что Феофан находился в евхаристическом общении с несторианами. Кириак был возмущен. Как может его посетитель держаться за столь ужасное учение, отрицающее Матерь Божию? Все это я слышал, ответил Феофан, однако каждая группа говорит одно и то же: если ты не находишься в общении с нами, ты будешь проклят. Как я могу понять, кто из них прав?

Каждая группа говорит одно и то же: если ты не находишься в общении с нами, ты будешь проклят

К счастью, Кириак мог ответить на этот вопрос. Войди и посиди в моей пещере, ответил он, и Бог откроет тебе правду. После продолжительной молитвы Феофан сподобился видения: он увидел «темное и зловонное место, освещенное пламенем, и в огне находились Несторий, Евтихий, Аполлинарий, Диоскор, Севир, Арий, Ориген и прочие, подобные им». Сопровождавший его ангел объяснил, что это место, предназначенное для еретиков, богохульников и тех, кто им следует. Если Феофан хочет попасть в более отрадное место в вечности, ему надлежит скорее вернуться в лоно матери-церкви, той святой кафолической и апостольской церкви, которая следует учению Халкидона. «Ибо говорю тебе, – добавил ангел, – что даже если человек сотворит все возможные добродетели, без правой веры он все равно отправится на мучения в это место»[444].

Позднейшие поколения христиан могут позавидовать Феофану. Хотя он услышал суровое предупреждение, ему было совершенно понятно, как следует поступить. Он не только жил в мире, где существовало истинное и ложное богословие, но вдобавок получил неопровержимое доказательство истинности определенной версии. Ангел не пытался объяснить ему, каким долгим путем церковь шла к этим формулировкам. Почему, скажем, в аду оказались Несторий и Диоскор, но не Флавиан или папа Лев? За несколько веков до того все это было отнюдь не так очевидно – и размышления об этом подводят к вопросу о том, почему церкви держатся такой, а не иной веры.

Если мы окинем взглядом историю, то увидим, что ортодоксия во многом складывалась под влиянием политических случайностей – от того, кто становился императором, от победы или поражения в битве, от богословских пристрастий важнейших властителей. И у нас появляется искушение сказать: если бы ход событий был таким-то или сяким-то, все сложилось бы иначе. В этой истории есть множество всяких «если», и все действительно могло бы пойти по-другому.

Этот вывод должен научить позднейшие поколения христиан – и, по аналогии, приверженцев других религий – смирению. Христианский опыт включает в себя самые разные вещи и разные интерпретации, и почти всем им можно найти хотя бы какую-то поддержку в Писании или предании. Великое множество таких альтернативных вариантов в истории называли ересями или старательно изгоняли из христианского мировоззрения, но не так просто понять, почему одно течение одерживает победу над прочими. Хотя церкви стремились создавать институты или структуры для определения истины, полагались на авторитет предшественников или искали консенсуса, они никогда не могли избежать влияния таких мощных факторов, как личные амбиции и политический интерес. Так что, по меньшей мере, это учит нас терпимо относиться к разнообразию представлений о вере, касающихся не самых ключевых вопросов. История говорит нам о том, что победу могли бы одержать иные версии – или что подобное может произойти в будущем.

В то же время признание того, что эти внешние силы оказывают влияние на веру, не равносильно цинизму, примитивному утверждению о том, что «веру создает власть». Многие могущественные властители изо всех сил пытались навязать свои мнения церквам – и у них ничего не получалось. Внешние люди – даже такие сильные, как Константин, – никогда не могли подчинить церковь своим представлениям, если их пожелания не соответствовали желаниям весомых группировок в христианском сообществе. Несмотря на все политические интриги церкви в V веке решали вероучительные вопросы с помощью споров и компромиссов между членами церквей, духовенством и мирянами. Одни христиане сражались с другими христианами, пока не находили того, что им представлялось истиной.

Кроме того, в христианской традиции – как и в традициях иных религий – нет веры в слепую случайность. Писания иудеев и христиан пронизаны представлением о провидении, о том, что Бог вмешивается в историю, иногда используя для этого самых неподходящих деятелей. Халкидон является ярким подтверждением этой идеи для тех, кто в нее верит, хотя бы потому, что такой итог тех религиозных споров не казался вероятным. В ту эпоху казалось, что силы, которые стремятся сделать образ Христа чисто божественным, побеждают, хотя бы потому, что для тогдашних людей, только что оставивших язычество, представление о боге-человеке было куда понятнее. Об этом свидетельствуют практика благочестия и иконография, прославляющие Христа как божественного Вседержителя и его Мать как богиню. К тому же веру в одну природу поддерживали древнейшие и величайшие христианские центры, давшие миру самых ярких богословов. Полвека спустя после Халкидона, когда центр тяжести империи все больше смещался к Востоку, только безрассудный пророк мог думать, что у Халкидона есть хоть какой-то шанс на будущее. Но, несмотря на все препятствия, о Халкидоне снова вспомнили и его определения одержали победу после многих десятилетий, когда казалось, что они обречены на забвение.

Каким-то удивительным образом церковь сохранила веру в то, что Христос был не только Богом, но и человеком. И сегодня это представление стало нормой для великого большинства христиан – всех католиков и православных, а также практически всех протестантов.