Проповедническая деятельность св. апостола Павла среди иудеев, по Деяниям Апостольским

Проповедническая деятельность св. апостола Павла среди иудеев, по Деяниям Апостольским

П . Виноградова.

1) Снисходительное отношение святого апостола Павла к иудеям. — Ложный взгляд некоторых писателей на такое отношение.  — Характер первоначальной проповеднической деятельности святого апостола Павла в синагогах. — Обрезание Тимофея и обряд собственного очищения в Иерусалиме.

Бросив иудейство, святой апостол Павел не вдруг, однако ж, стал указывать на несостоятельность его в сравнении с христианством, хотя красноречивее всего и говорил уже об этом своим собственным обращением. Вместо того он оказывал иудеям заметное снисхождение, особенно в первое время своей апостольской деятельности. Те гнали его из города в город, а он, невзирая ни на какие преследования, снова шел к ним со своею проповедью. Те считали его нарушителем закона (Деян. XVIII, 13; XXI, 21), а он часто не выказывал и одного слова против веры своих отцов, по собственному усмотрению обрезал спутника своего Тимофея и даже над самим собою допустил обряд очищения, по обычаю иудейскому. В Иерусалиме, перед лицом проконсула Феликса, в присутствии множества иудеев он признавался, что его учение во всем согласно с законом и пророками, что перед синедрионом он не виноват ни в чем, как разве только в том, что произнес слово о воскресении мертвых, за которое теперь и судится (Деян. XXIV, 12-21). К большому удивлению, по-видимому, он разделял партикуляристические мнения иудеев о преимуществе их перед всеми другими народами. Это выразил он, например, в своей проповеди к иудеям в Антиохии Писидийской, когда прямо сказал им вам слово спасения сего послася (Деян. XIII, 26). В послании своем к Римлянам он так восхваляет иудеев: быть иудеем — великое преимущество во всех отношениях, а наипаче в том, что им вверено слово Божие. Если некоторые и неверны были, неверность их уничтожит ли верность Божию (Римл. III, 1-3)? Израильтянам принадлежит усыновление, и слава, и заветы, и законоположение, и богослужение, и обетования; их и отцы, и от них Христос по плоти, сущий над всеми Бог, благословенный во веки, аминь (Римл. IX, 4-5). Еще больше апостол превозносит иудеев в следующих выражениях: если начаток свят, то и целое, и если корень свят, то и ветви. Если же некоторые из ветвей отломились, а ты, дикая маслина (язычники), привилась на место их и стала общником корня и сока маслины, то не превозносись перед ветвями. Если же превозносишься, то вспомни, что не ты корень держишь, но корень тебя (Римл. XI, 16-18). Словом, в таком отзыве апостола Павла об иудеях слышатся слова пророка Иеремии: Свят Израиль Господеви, начаток плодов его: вси поядающии его согрешат: злая приидет на них (Иерем. II, 3), — слова чисто ветхозаветного теократического характера.

Некоторые писатели видят в этом отношении святого апостола Павла к иудеям разные недобрые мысли. Говорят, будто он не вдруг пришел к сознанию чистых христианских истин, а постепенно развивался в познании их, только со временем, после нескольких фазисов христианского развития, выработал себе понятие о христианском универсализме — и старался как-нибудь помирить с ним иудейский партикуляризм. Такой взгляд на святого апостола Павла имеют, между прочим, разные последователи так называемой новой тюбингенской школы (Штраусе, Целлер, Швеглер и другие). Эти же писатели высказали и такой решительный взгляд на апостола Павла, будто он на развалинах иудейства создал христианство, на месте синагоги воздвиг новое здание христианской Церкви, будто до него христианство было только иудейскою сектою. Вот как рассуждает об этом Швеглер. «Видно, — говорит он, — что христианство никогда бы не отделилось от иудейства, если бы осталось на той степени развития, на которую поставили его апостолы. Несомненно, оно осталось бы иудейскою сектою… оно бы никогда не было тою победоносною силою, какою видим мы его в истории… Какими же обстоятельствами и личностями отделено оно от иудейства? Как случилось, что его приняли за новую и самостоятельную Религию, хотя органически и связанную с древнейшей историей? Кто довел до всеобщего признания идеи автономии и универсализма христианства? Кто вместе с тем перевел во всеобщее сознание те воззрения, которые наполняли внутреннюю духовную жизнь Иисуса Христа и которые оставались сокрыты для Его учеников? Ответ простой: все это историческое дело апостола Павла». Баур говорит, что «начинающееся развитие христианства, по смерти Христа, имеет в Павле исходный пункт», и далее доказывает, что им впервые высказан христианский универсализм. Еще решительнее выражается Планк. «До Павла, — пишет он в своей «Церковной Истории», — христианство было только иудейскою сектою, а через него сделалось универсальною религиею». Между французскими писателями в таком же решительном тоне выражается об апостоле Павле Лоран. «Для основания истинного христианства, — по его словам. — Бог воздвиг нового апостола». В другом месте говорится у него: «Богу угодно было призвать нового ученика: это был святой Павел, основавший христианство». «Это как бы второе откровение, пришедшее восполнить откровение Христа». Но ни с одним из всех этих взглядов нельзя согласиться. Нужно признать за несомненное то, что перемена убеждений апостола Павла была совершенно крутая, неожиданная и всецелая. Пока был иудеем, он мыслил строго по-иудейски. Но со времени чудесного обращения ко Христу, он сделался христианином в полном смысле этого слова и вместе апостолом с одними и теми же убеждениями, с какими принял и мученическую кончину. Напрасно Ренан, на основании 2 Кор. V, 16 и Гал. V, 11, делает заключение, будто «в первый период своей проповеди Павел учил об обрезании». В первом месте апостол высказывает ту мысль, что, как апостолы до дня Пятидесятницы, так и он, до обращения ко Христу, питали плотские надежды на Мессию. Во втором месте он жалуется на преследование против себя со стороны врагов и говорит в предположительном тоне, что оно не прекратилось бы и тогда, когда бы он стал проповедовать обрезание. Нет, в развитии святого апостола Павла или, вернее, в положении его христианских убеждений не было и не могло быть никаких фаз, никаких изменений. Еще несправедливее по отношению к нему та мысль, будто он есть основатель христианства, какие бы предложения мы ни сделали в оправдание такого названия. Пусть апостол Павел — виновник христианства или потому, что из ложного направления иудейства он выработал христианство, или потому, что он один правильно понял закон Моисея и пророков и от такого понимания последовательно пришел к истинной христианской проповеди, или же потому, что христианство было чистым продуктом его духа. Но мы уже знаем, что иудейство со своим ложным направлением было радикально противоположно христианству и, следовательно, никаким образом не могло переродиться в непобедимой душе Савла в систему универсальной христианской религии. По второму предположению верно то, что апостол Павел, после чудесного обращения ко Христу, просветил свое понимание разумением писания, от понимания сени закона, естественно пришел к созерцанию и самого образа вещей, к усвоению домостроительства спасения. Но как избранный сосуд благодати Христовой, по одному этому он не может быть назван виновником христианства. Первоисточником его учения необходимо предполагается ветхозаветное откровение, концом которого был Сам Иисус Христос. Сам апостол Павел величает себя только рабом Иисуса Христа, призванным апостолом и избранным ко благовестию Божию (Римл. 1, 1; сн. 1 Кор. 1, 1; Гал. 1, 1; Еф. 1, 1; 2 Кор. 1, 1 и др. ), служителем Божиим (2 Кор. VI, 4), служителем Христовым и домостроителем таин Божиих (1 Кор. IV, I). Что же касается до третьего предположения, то оно не оправдывается ничем. Прежде всего, христианство предызображено было в разных пророчествах и ветхозаветных учреждениях. Все учение апостола Павла есть развитое учение Иисуса Христа, которое знали все другие апостолы, которое перед всеми исповедал и прославил своею мученическою смертию архидиакон Стефан: Лоран, считающий святого апостола Павла основателем христианства, усвояет этому первомученику исповедание истинного христианства, когда выражается о нем: «Стефан — предтеча Павла». Швеглер, признающий христианство историческим делом Павла, первоисточником его системы, а следовательно, и виновником христианства, ставит Иисуса Христа. Когда в Коринфской церкви возникли споры, когда там стали говорить: я Павлов, я Аполлосов, я Кифин, а я Христов (1 Кор. 1, 11–12), с огорчением сердца апостол писал к ней в своем послании: «Разве разделился Христос? разве Павел распялся за вас? или во имя Павла вы крестились» (1 Кор. 1, 13)? Итак, ни в каком отношении нельзя назвать апостола Павла основателем христианства. Павел — основатель христианства,  — это не больше, как неосторожное выражение, неуместная игра словами. Реусс, как ни высоко ставит апостола Павла, приписывает ему, однако ж, одну систематизацию христианского учения и только в этом отношении смотрит на него, как на автора своей системы.

Как же, спрашивается, надобно понимать упомянутое сочувственное отношение апостола Павла к иудеям? Оно было самое искреннее и в то же время чисто христианское, ничего не говорившее в пользу обязательности иудейского догматизма. Объясняется оно очень просто. С горячим чувством любви и веры принял апостол Павел святое крещение (Деян. IX, 18). С ужасом озирался он на прошедшую жизнь свою и с благоговейным трепетом готовился к благодатному общению с Богом в таинстве крещения: целых три дня перед тем он ничего не ел и не пил (Деян. IX, 9). Это были для него дни смирения и покаянного сокрушения. Сделавшись же общником благодати Христовой, он почувствовал в себе неиспытанный доселе избыток новых сил к исповеданию веры и к прославлению имени Христа. А вместо прежней религиозной нетерпимости у него родилась теперь неудержимая любовь ко всем людям, без всякого различия народностей и вероисповеданий, так как душа его прониклась любовью к Искупителю всего человечества. Любовь эта, прежде всего, остановилась у апостола на иудеях единоплеменниках его, как и естественно было ожидать. С ними хотел он поделиться теперь приобретенным сокровищем благодатного обновления своего, им положил он вдохнуть святую веру в Искупителя, как единственный источник своего собственного духовного успокоения и наслаждения. К тому же, это согласно было со словами Самого Спасителя: идите же паче к погибшим овцам дому Израилева (Матф. X, 6; сн. Деян. XIII, 46; Рим. 1, 16). Видя, что иудеи не принимают Иисуса Христа за своего Искупителя, Которого так долго и сильно ждали, апостол находит братьев своих, родных по плоти, то есть, израильтян, которым принадлежат усыновление, и слава, и заветы (Рим. IX, 4), действительно погибающими овцами и желает сам быть отлученным за них от Христа (Рим. IX, 3). Ему становилось больно при одной мысли о том, что эти избранные хранители обетовании об Искупителе, владевшие всеми средствами к достойному принятию Его, вдруг не узнают, не принимают Его и остаются вне Его благодатного царства, когда самые язычники, не знавшие путей Божиих, удостаиваются этого царства. После этого, нет ничего удивительного, если апостол, всегда и везде проповедовал иудеям о Христе Иисусе, всячески снисходя, насколько это было возможно, к их тупому упрямству и немощам. Приняв святое крещение, он прямо начал проповедовать в синагоге об Иисусе Христе, яко Сей есть Сын Божий (Деян. IX, 20). Когда иудеи возмутились против этой проповеди и хотели убить апостола Павла, он тайно вышел из Дамаска и отправился в Иерусалим, в столицу всего тогдашнего иудейского мира, в коренное местопребывание книжников и архиереев и саддукеев. Но, несомненно, и сюда пришел он не за тем, чтобы укрыться от преследований, а для новой проповеди своим единоплеменникам, для нового вразумления их, для возбуждения, вместе с тем, новых против себя преследований. Несмотря ни на что, он смело проповедовал здесь во имя Господа Иисуса (Деян IX, 28). Как и следовало ожидать, иудеи не дали ему покоя и в Иерусалиме. Поэтому верные отправили его в Кесарию и препроводили в Тарс. Надобно удивляться великодушию апостола. Спасаясь от руки иудеев, он идет в другой иудейский город — Тарс, в котором были его родные и знакомые, давно, наверное, ждавшие счастливого случая отомстить своему вероотступнику… С таким живым участием и великодушием проповедовал апостол Павел иудеям везде, где только заставал их и находил у них синагоги, потому что спасение их сделалось постоянным и пламенным желанием его сердца (Рим. X, 1). Что всего замечательнее, он думал подействовать на них положительным, а не отрицательным путем, считал достаточным изложить им домостроительство нашего спасения по ветхозаветному откровению и таким образом утвердить перед ними дело искупления, как непоколебимую историческую истину. Его проповедь к иудеям, как и проповедь апостола Петра (Деян. II, 22-36; III, 24–25), была последовательным историческим назиданием. Как наглядный пример, можно привести проповедь его в Антиохии Писидийской (Деян. XIII, 16–41). Речь об Иисусе Христе начинается в ней не прямо. Апостол подходит к ней издалека и ставит ее в связи с судьбою израильского народа и пророческих обетовании. Сперва он говорил о том, как Бог благоволил избрать израильтян Своим возлюбленным народом, как Он возвысил и облагодетельствовал их. Бог людей сих,  — так начинается проповедь, — избра отцы наша: и люди вознесе в пришельствии в земли Египетстей. Исчисливши, затем, все благодеяния Божий к иудеям, он дает понять, что Бог не без цели ниспосылал их израильтянам, что в этом видны были следы руководительного промысла Его к принятию Искупителя Иисуса, Которого действительно Он и послал Израилю из его собственного рода, в потомстве Давида, и на Которого указал Иоанн, когда сказал народу: вот, идет за мною Тот, у Которого я не достоин развязать обувь на ногах. Доведя, таким образом, внимание своих слушателей до лица Иисуса Христа, он начинает говорить теперь о деле самого искупления, о Его смерти и воскресении, но опять в связи с пророчествами об этом Давида и Исайи. Как ни просто составлена была вся эта речь, иудеи не могли понять ее в истинном свете, потому что не имели верного взгляда на Мессию и свое избрание. Как нам уже известно, не без гордости смотрели они на особенное внимание Божие к себе и любили рассуждать о своем будущем величии в царстве Мессии. Чтобы тем лучше утвердить свои права на это царство и, так сказать, обязать Бога, они с ревностью не по разуму привязались к делам закона. По их понятиям выходило: потому придет Мессия и устроит Свое царство на земле, что они исполняют закон, что они готовятся к тому, а не потому направляет Господь судьбу их, что приидет Искупитель. Таким образом, с делами закона они хотели явиться в царство Христово, чтобы за них получить себе большие или меньшие награды, и думали, что собственная заслуга их здесь необходима. Направляя свою речь против этого последнего заблуждения, в заключение апостол прибавляет, что настало время спасения именно ради распятого и воскресшего Иисуса; что Израиль в чем (иначе — ни в чем) не мог оправдаться делами закона Моисеева, в том оправдывается заслугами Христа, при посредстве одной веры в Него. Чтобы придать больше убедительности своим словам, он замечает, что проповедует дело Божие, презирать которое весьма опасно (Деян. XIII, 41).

Из этого примера видно, что апостол Павел не отрицал иудейства, а только раскрывал его приготовительное значение к христианству. Тем более не обличал он здесь ложного направления иудеев, а показывал, что рассуждал с ними, как с настоящими чадами Авраама, вел речь об иудействе в чистом его виде и предоставлял собственному сознанию каждого исправиться в своем заблуждении о Мессии. Но, как увидим ниже, иудеи не сумели вывести из проповеди апостола верное понятие об Иисусе Христе и остались при своих заблуждениях. В существе же дела апостол Павел отвергает иудейство, если указывал на него, как на приготовительную ступень к христианству. Само собою вытекала из его проповеди, по крайней мере, та мысль, что исполнение закона стало делом не обязательным и безразличным, как скоро пришел Искупитель. Только эта мысль, обращенная к неверовавшим иудеям, не разъяснялась и следовала не более, как вывод. На первых порах апостол желал от своих единоплеменников одной веры в Иисуса Христа, ее старался возбудить и утвердить в своих слушателях и ради этого не входил с ними в полемику, а еще оказывал им всевозможное снисхождение. Этим снисхождением объясняются два его поступка: обрезание Тимофея и обряд собственного очищения в Иерусалиме.

Тимофей был одним из лучших иудеев, воспитанный благочестивой матерью в страхе Божием. Своим умом и набожностью он заслужил большое доверие не только в городе Листре, но и в целой Иконии (Деян. XVI, 2; 1 Тим. IV, 14). Именно поэтому, он мог оказать апостолу Павлу большую услугу в его проповеди к иудеям, с хорошим успехом мог вразумлять своих единоплеменников. Но набожные иудеи не хотели не только слушать, но и принимать его в синагогу за то, что был он не обрезан. Св. апостол Павел, не придававший никакого значения плотскому обрезанию и, что требовалось еще в Ветхом Завете (Лев. XXVI, 41; Иерем. IV, 4), полагавший спасение в обрезании духа и сердца (Рим. II, 25, 29; 1 Кор. VII, 19; Гал. V, 6; VI, 15; Кол. II, 11), сделал иудеям уступку и, по словам Златоуста, «обрезал Тимофея, дабы упразднить обрезание; ибо понимал, что обрезанный будет проповедовать учение апостола о том, что не нужно обрезание». Тимофей, действительно, оказался впоследствии самым верным спутником и сотрудником апостола Павла. Так, например, он совершил его проповедь к иудеям в Верии (Деян. XVII, 14) и своим прибытием в Коринф как бы подкрепил его на проповедь к тамошним иудеям (Деян. XVIII, 5). Вообще, он служил апостолу Павлу в благовествовании, как сын отцу (Филип. II, 22; сн. 1 Кор. XVI, 10; 2 Кор. 1, 19).

Не иначе, как на мудрую меру, в видах успокоить кропотливое благочестие иудеев, нужно смотреть и на обряд собственного очищения апостола Павла в Иерусалиме. Чтобы понять это, стоит всмотреться в тогдашнее положение дел. Ко времени последнего посещения Иерусалима апостолом Павлом, иудео-христиане были крайне предубеждены против него. Иудейские сплетники, везде старавшиеся повредить апостолу и помешать делу его проповеди, наговорили здесь, как он освобождает язычников от исполнения закона, как, кроме того, воспрещает обрезывать своих детей самим иудеям, живущим среди язычников, и соблюдать постановления Моисея. Эти доносы были небезопасны как для самого апостола Павла, так, в особенности, для Церкви. Они грозили ей прямым расколом, потому что возбуждали большой соблазн среди самых набожных христиан из иудеев. Очень могло быть, что, в случае личного сопротивления апостола языков, ревнители закона произвели бы совершенное разделение между иудео-христианскою Церковью и языческо-христианскою. «Видишь, брат, — простосердечно говорил апостолу Павлу апостол Иаков, — сколько тысяч уверовавших иудеев, и все они ревнители закона» (Деян. XXI, 20), то есть, люди с большим благочестием, хотя и с ветхозаветным, ошибочным взглядом на свою набожность. При этих словах стало больно апостолу Павлу. Мысль, что он сам может быть виною крайнего ожесточения иудеев, этих возлюбленных братий, и опасного разделения между верными, склонила его принять предложение апостола Иакова и согласиться на очищение себя ради одного успокоения тревожной совести своих врагов. Нечего и говорить о том, что сам апостол Павел смотрел на свой обряд очищения, как на вещь совершенно безразличную. Такой же взгляд на его очищение имел и апостол Иаков. Выслушав, что сотворил Бог у язычников служением Павла, вместе с другими пресвитерами он прославил Бога и, если внушал ему принять обряд очищения, то единственно для успокоения иудеев и в мудрых видах отклонить угрожающее разделение между двумя Церквами: иерусалимскою и антиохийскою (Деян. XXI, 10-20); во всяком случае, он признавал письменное утверждение иерусалимского собора о христианской свободе (Деян. XXI, 25).Таково в общих чертах снисходительное отношение св. апостола Павла к иудеям. В нем ясно была выражена одна мысль: не оставаться иудейству рядом с христианством. Дальнейшая форма развития этой мысли объясняется тем, как отнеслись иудеи сами к содержанию проповеди св. апостола Павла.

2) Перемена отношений св. апостола Павла к иудеям. Строго обличительный тон его проповеди в Антиохии Писидийской, Коринфе и Риме. Строго отрицательный характер его деятельности против иудаистов. Распри в Антиохии из-за обрезания. Живое участие апостола Павла в решении этого вопроса. Апостольский собор в Иерусалиме. Единодушное утверждение в нем христианской свободы. Ближайшие и дальнейшие последствия этого утверждения. Обличение апостола Петра апостолом Павлом в Антиохии.

Мы уже знаем, что одни из иудеев с ожесточением отталкивали от себя христианство, а другие из принявших спасительную веру Христову не усвоили себе истинного ее значения и по-прежнему оставались при своих иудейских убеждениях и привязанностях. Когда ни те, ни другие не только не сделались лучшими в своих отношениях к христианству, а еще восстали против него, мало-помалу и св. апостол Павел стал изменять к ним свои отношения, нашелся вынужденным обличить неверие одних и восстать против заблуждений других. Книга Деяний Апостольских представляет нам три случая обличений в этом роде.

Первый случай был в Антиохии Писидийской. Проповедь апостола Павла в этом месте имела большой успех. Почти целый город собрался к нему слушать слово Божие (Деян. XIII, 44). Многие уверовали в Иисуса Христа. В том числе значительную часть составляли язычники. Между тем, неверовавшие иудеи злобно раздражились этим обстоятельством. Св. Дееписатель замечает, что видевшие иудее, исполнишася зависти и вопреки глаголаху глаголемым от Павла, сопротив глаголюще и хуляще (Деян. XIII, 45). Апостол Павел не выдержал такой дерзости против Евангелия Христова и сказал вместе с Варнавою: вам бе лепо первые глаголати слово Божие: а понеже отвергосте е, и недостойны творите сами себе вечному животу, се обращаемся во языки. Тако бо заповеда нам Господь: положих тя во свет языком, еже быти тебе во спасение даже до последних земли (Деян. XIII, 46-47). Без всякого сомнения, слова эти были весьма оскорбительны для честолюбивых иудеев. К большему их посрамлению и негодованию, язычники, услышавшие от апостолов о благоволении Божием к себе, радовались, прославляли слово Господне и уверовали в Иисуса Христа в большом количестве. Иудеи, действительно, еще больше ожесточились и изгнали Варнаву и Павла из пределов своих, но этим навлекли на себя еще большее осуждение. Выходя из города, Павел и Варнава отрясли на них прах от ног своих (Деян. XIII, 51). Этим выразили они призвание страшного гнева Божия, потому что поступили по заповеди Спасителя: иже аще не приимет вас, ниже послушает словес ваших, исходяще из дому, или из града того, оттрясите прах ног ваших. Аминь, глаголю вам, отраднее будет земли Содомстей и Гоморстей в день судный, неже граду тому (Матф. X, 14-15). В последних словах Спасителя виден весь смысл настоящего апостольского обличения, которое заслужили своим неверием антиохио-писидийские иудеи.

Еще многознаменательнее был второй случай. Дело было в Коринфе. Когда, по обычаю своему, иудеи противились проповеди и даже осмелились ругаться над самым учением Христовым, апостол Павел оттряс тогда одежды свои и сказал: кровь ваша на главах ваших: чист аз отныне во языки иду (Деян. XVIII, 6-7). И тут же, на их глазах, он, действительно, пошел в соседний дом к одному набожному язычнику. Кровь ваша на главах ваших — это была формула страшного проклятия, по своему внутреннему смыслу равнявшаяся смертному приговору. Она известна была грекам и римлянам. Hocin caput tuum, говорили римляне. Di capiti ipsius generique reservent, читаем у Виргилия. Вообще, что по-гречески — ???? — кровь, убийство, смерть, то по-латыни — caput. Еще лучше понятна была эта формула проклятия самим иудеям, потому что и свое начало она получила чуть ли не у них. В первой главе книги Левит говорится, что священник возлагал руки на главу приносимого в жертву животного и таким образом переносил на него грехи народа. Обряд этот освящен был особым предписанием. Да и все, вообще, ветхозаветные жертвы были жертвы кровавые. Кровь была символом очищения от грехов, возлияние крови заменяло покаяние. Призвать ее на кого-нибудь значило возложить тяжесть преступления и затем смертную ответственность. Одним словом, кровь ваша на главах ваших это было проклятие, которое призвали на себя сами иудеи, когда, в пылу злобного неистовства и слепого увлечения, кричали перед лицом Пилата: Кровь Его (Иисуса Христа) на нас и на чадех наших (Матф. XXVII, 25). Это самое проклятие напомнил и повторил Коринфским иудеям и св. апостол Павел.

Третий случай апостольской строгости против иудеев был в Риме. По собственному желанию иудеев, целый день, от утра до вечера, апостол Павел излагал им учение о царствии Божием, приводя свидетельства об Иисусе Христе из закона Моисеева и пророков (Деян. XXVIII, 23). Ему хотелось как-нибудь вдохнуть искру Евангельского света в черствые сердца своих единоплеменников. Но, к крайнему его огорчению, как и прежде, проповедь не имела должного успеха. Дееписатель замечает, что одни из них убеждались словами апостола, а другие не верили. Когда удалялись эти жестоковыйные люди, св. апостол Павел со скорбью напомнил и сказал им вслед обличительные слова пророка Исайи: добре Дух Святый глагола Исаием пророком ко отцем нашим, глаголя: иди к людем сим и рцы: слухом услышите, и не имате разумети: и видяще узрите, и не имате видети. Одебеле бо сердце людей сих, и ушима тяжко слышаша, и очи свои смежиша: да не како увидят очима и ушима услышат, и сердцем уразумеют, и обратятся, и исцелю их. Ведомо убо да будет вам, яко языком послася спасение Божие, сии и услышат (Деян. XXVIII, 25-28). Эта речь, замечательная по своему обличительному характеру, получает для нас особенную важность в устах апостола Павла. Иудей по крови, сам питавший в иудействе ревность по правде законной, теперь на эту ревность в иудеях он смотрит, как на глупое упрямство, обнаруживающее одну грубость и умственно-нравственное ослепление К большей обиде иудея, превосходство его рода, которое когда-то в духе фарисейском считалось безусловным, теперь он ставит ни во что, обходит молчанием, как дар без веры во Христа несуществующий для них, и только в этой вере, как Иоанн Предтеча (Матф. III, 9), как сам Спаситель (Матф. VIII, 11; сн. XXVIII, 19; Марк. XVI, 15), ставит для всех условие спасения.

С не меньшею строгостью отнесся св. апостол Павел и к уверовавшим иудеям, — к тем из них, которые, по принятии христианской веры, не только сами жили по-иудейски, но и других побуждали к тому. О чем не распространялся он в своей проповеди к неверовавшим иудеям, то передал со всей ясностью и полнотой иудео-христианам. С силой и властью апостола он прямо высказал им и то, что иудейство свою задачу отслужило и более не нужно, и то, что язычники и иудеи равны между собой, так как те и другие, прежде виновные перед Богом, примирились с Ним жертвою Христа и стали перед Ним одинаково приятны. Эти последние вопросы были раскрыты и утверждены апостолом Павлом фактически и последовательно при деятельном участии других апостолов.

Пока св. апостол Павел проповедовал одним иудеям в Тарсе, в судьбе христианской Церкви совершилось новое событие, не совсем приятное иудео-христианам. Апостол Петр крестил во имя Иисус Христово язычника, Корнилия сотника, со всем его домом (Деян. X, 48). После рассеяния верных от гонения, бывшего при Стефане, язычники стали принимать христианскую веру в большом количестве, особенно в Антиохии (Деян. XI, 20-21), и даже первые удостоились здесь названия христиан (Деян. XI, 26). По поводу хороших успехов Евангельской проповеди между язычниками Варнава отправился в Тарс, нашел здесь Савла привел его в Антиохию. Целый год сходились они в Церкви и учили немалое число людей. С этого времени Савлу суждено было выступить на проповедь язычникам, пронести имя Христово пред языки и царьми (Деян. IX, 15). На это была теперь прямая воля Божия. Антиохия, подобно Иерусалиму иудео-христианской митрополии, сделалась митрополией христиан из язычников. Чем для одной был апостол Петр, тем для другой стал апостол Павел. Когда пророки и учители антиохийской Церкви служили Господу и постились, Дух Святой сказал: отделите мне Варнаву и Савла на дело, к которому Я призвал их. Тогда они, совершив пост и молитву и возложив на них руки, отпустили их (Деян. XIII, 1-3). Таким образом сделано было торжественное избрание апостола Павла на проповедь язычникам. С выражением воли Божией на это соединялось теперь и единодушное согласие Церкви. С настоящей священной минуты апостол Павел весь стал принадлежать язычникам. С этого дня он всецело выступал на служение им и, по судьбам Промысла Божия, должен был пронести Евангельское слово до отдаленного Рима и Испании. С иудеями, по-видимому, прерывались у него всякие отношения. На самом же деле вышло иначе. Торжественное избрание на проповедь язычникам поставило апостола Павла еще ближе к иудеям и послужило поводом к еще большим столкновениям его с ними. Явясь между язычниками, как отец среди семейства, как между овцами пастырь, он должен был не только напитать их хлебом животным, но и охранять от всякого учения, приходившего извне, блюсти чистоту их веры и нравственности, и ко всему этому защищать их христианское достоинство. Но все это не могло обойтись для него без жаркой борьбы с иудеями, стоявшими против тайны призвания язычников и против всякой христианской свободы. Рассеянные по всем городам и местностям, они не давали язычникам покоя своими честолюбивыми против них замыслами и не переставали смотреть на них, как на народ, недостойный любви Божией. С этими чувствами вошли они и в Церковь Христову, а потому и здесь не иначе хотели сойтись с христианами из язычников, как возложив на них иго закона, навязав им соблюдение разных произвольных постановлений. Таким образом, не дух христианской любви и братства питали они к язычникам, а видимую вражду, как до, так и после обращения их ко Христу. Тогда и теперь они унижали их нравственное достоинство, возбраняли и затрудняли им вход в царствие Божие, сделавшийся на самом деле доступным всем и каждому, во имя одной веры в Искупителя, по силе действия одной Его благодати. Что всего богопротивнее, иудеи, требовавшие от христиан из язычников исполнения закона, ставили в этом исполнении необходимое условие спасения и, следовательно, упраздняли и веру и благодать, — все, вообще, заслуги Иисуса Христа, если не сказать, самое христианство. Но всем этим заблуждениям не суждено было не только развиться, к прямому ущербу ничем непобедимой Церкви Христовой, но и остаться при свете христианства. Если когда, так именно теперь, они должны были встретить прямое обличение от всех апостолов, которые научены были блюсти вся, елика заповедал им Христос (Матф. XXVIII, 20), которым послан был Утешитель Дух Святой (Иоан. XIV, 16; сн. Деян. II, 1-21), которые наставлены Им были на всякую истину (Иоан. XVI, 13), облечены силою свыше (Лук. XXIV, 49), силою Святого Духа (Деян. 1, 8), которые имели ум Христов (1 Кор. II, 16), Устами коих глаголал Дух Божий (Матф. X, 20). Такие благовестники не могли не вступать на защиту вселенского значения и свободы христианства, когда Господь поставил их свидетелями Своими до последних земли (Деян. 1, 8), внушил им проповедовать во имя Свое покаяние и отпущение грехов во всех языцех (Лук.XXIV, 47), когда дал им прямую заповедь учить вся языки, крестяще их во имя Отца и Сына и Святого Духа (Матф. XXVIII, 19), идти в мир весь и проповедовать Евангелие всей твари (Марк. XVI, 15), и когда прямо сказал им: иже веру имет и крестится, спасен будет; а иже не имет веры, осужден будет (Марк. XVI, 16). Свою готовность и богодухновенность в служении делу Христову, действительно, показали они все на Иерусалимском соборе и на всей вообще апостольской своей деятельности. Но, по преимуществу, избранный сосуд Христов (Деян. IX, 15), апостол языков (Деян. IX, 15; XXII, 21; Рим. XI, 13; XV, 19; Гал. 1, 16; II, 7; Ефес. III, 8; 1 Тим. II, 7; 2 Тим. 1, И) выступил обличителем противохристианских иудейских заблуждений. Со дня крещения своего, раз навсегда, она почел тщетою все свои преимущества (Филип. III, 7-9). С этого дня он сознал, что в состоянии иудейства был извергом и получил спасение единственно по благодати Божией (1 Кор. XV, 8). Испытав на самом себе всю меру и силу помилования Божия, он крепко остановился на мысли о спасении туне, единственно одними заслугами Спасителя и не опускал ни одного случая свидетельствовать это иудеям. Тем более не мог он остаться равнодушным, когда иудеи стали навязывать христианам из язычников свои заблуждения и сделались крайне дерзки в заявлении своих исключительных прав на царство Христово, к концу его первого апостольского путешествия. Прежде иудео-христиане легко успокоились оправданием апостола Петра (Деян. XI, 18), крестившего язычника Корнилия сотника, и не выразили грубого неудовольствия при первых успехах евангельской проповеди в Антиохии, потому что там и здесь видели простое и неважное исключение, в котором притом находили случай выразить язычникам свое гордое снисхождение и на которое, что очень вероятно, посмотрели как на распространение прозелитизма. Но вот апостол Павел оканчивал уже свое первое путешествие и нигде не сказал ни одного слова в пользу оправдания делами закона и воображаемых преимуществ иудеев перед язычниками. Везде, напротив, он проповедовал спасение верою и с особенным вниманием относился к язычникам, даже еще к неуверовавшим. Надобно сказать, что иудеи делили тогда язычников на три разряда: на язычников-прозелитов, на языко-христиан и язычников в собственном смысле, или идолопоклонников. Первых они держали у себя в подчинении, надеялись утвердить свою власть и над вторыми, по отношению же к последним считали нечистым всякое прикосновение. Между тем апостол Павел всенародно учил, что все язычники, без малейшего исключения, равны перед Богом и ничем не хуже иудеев. Такое учение показалось невыносимым иудео-христианам и особенно вышедшим из фарисейской секты. Теперь они увидели, что проповедь апостола Павла среди язычников и расширение христианства между ними на началах христианского универсализма и свободы — дело для них опасное. Иудео-христиане поняли, что этим оскорбляется и даже уничтожается их национальное честолюбие, искусно обставленное дотоле чисто религиозными основаниями. Чувство оскорбленной гордости живо пробудилось в них, при таком положении дела, и достаточно показало, что доселе они были христианами только по имени. Теперь они снова выразили всю свою привязанность к иудейству и, под предлогом благочестия и ревности о законе, восстали на защиту лично себя самих, своей собственной народности, подняв в Антиохии распри из-за обрезания — распри, по поводу которых составился апостольский собор в Иерусалиме. Апостол Павел не принимал особого участия на этом соборе, тем не менее стоял к нему в самом близком отношении. Апостольский собор, как мы только что сказали, созван был по случаю распрей в Антиохии, созревших под влиянием проповеди апостола Павла, составился, как увидим, по его собственному желанию и имел громадное значение для его последующей деятельности против иудейства. Что же это были за распри в Антиохии и чем они кончились для апостола Павла?

Дело было таким образом. Некоторые из иерусалимских иудео-христиан пришли в Антиохию и стали внушать здешним христианам необходимость обрезания. Если не обрежетесь по закону Моисееву, говорили они, не можете спастись (Деян. XV, 1). Другими словами: пришельцы учили, что спасение зависит от обрезания, а не от Иисуса Христа, что благодатный закон есть живой образ закона Моисеева, что Иисус Христос явился на землю затем только, чтобы утвердить важность закона Моисеева. По свидетельству блаженного Епифания, виновником этого заблуждения был Керинф. По всей вероятности, это были задушевные мысли всей массы иудействующих и, преимущественно, фарисеев, обратившихся в христианство, но все еще державшихся одного наружного благочестия и не покидавших мысли о своем безусловном господстве в царстве Мессии. И по обращении ко Христу, во что бы то ни стало, они хотели удержать свои мнимые права перед язычниками, внушая им строгое подчинение закону, как своему обязательному юридическому акту. Ко времени такого сильного соблазна апостол Павел уже возвратился в Антиохию и принял самое живое участие в обличении его. Между ним и виновниками соблазна произошло сперва, замечает дееписатель, немалое состязание. Потом, в сопровождении Варнавы и других христиан, он отправился за решением дела в Иерусалим, к тамошним апостолам и пресвитерам. Нельзя думать того, будто апостол Павел сомневался в решении спорного вопроса и не мог решить его сам собою. На это не дают нам права и собственные слова апостола Павла: ?? ??? ??? ????? ????? ? ??????? — «не напрасно ли я подвизаюсь или подвизался» (Гал. II, 2), которые он предложил особо знаменитейшим, придя в Иерусалим. Гильгенфельд считает их тождественными с 1 Сол. III, 5 и не придает им особенного значения. Положим, замечание Гильгенфельда не верно, и потому нимало не объясняет дела. Смысл указанного им будто бы параллельного места 1 Сол. III, 5 совсем не тот, что в послании к Галатам (II, 2). В 1 Сол. III, 5, которому параллельно Филипп. II, 16, апостол выражает опасение, чтобы какой-нибудь искуситель не совратил его верных с правого пути и чтобы от этого не пропал его апостольский труд. В послании же к Галатам II, 2 он прямо ставит вопрос о том, уместна ли была и есть его проповедь к язычникам, и верна ли она. Несомненно, так или иначе, апостол выражает в этом месте сомнение в пользе и верности, вообще, в уместности своей проповеди среди язычников, но только совершенно не свое сомнение. Он выставлял здесь на вид сомнение или, вернее, отрицательное убеждение иудео-христиан, вместе с ними нес его на соборный суд апостолов и не сомневался в правом его решении, на этой, так сказать, личной ставке с врагами вселенского значения и свободы христианства. Данный вопрос был столько же важен, как и его соборное решение. Он поставлен был святым апостолом языков с верной целью обличить иудео-христиан в неправоте против себя, как и в наглой лжи на апостолов «очевидцев», на языке апостола Павла «предшествовавших ему апостолов» (Гал. I, 17), или, как выражаются со своей точки зрения немецкие ученые, «первоапостол» — Urapostel. «He какое-нибудь сомнение в собственной проповеди, — говорит Райтмейер, — не чувствительная нужда в приобретении авторитета, не какая-нибудь недоверчивость к успеху своей проповеди руководили Павлом и, по откровению, заставили его отправиться в Иерусалим, а единственно стремление, вопреки некоторым разномыслящим, вызвать и выхлопотать от первоапостолов открытое признание его евангелия, не содержащего проповеди об обрезании». Нет, нам остается сказать, что, отправляясь в Иерусалим, святой апостол Павел имел в виду утвердить безусловное вселенское значение христианства, подрываемое доселе иудео-христианскими заблуждениями, перед лицом всей Церкви, в сознании всех христиан, и тем положить конец всякому соблазну и недоумению среди верующих из иудеев и язычников. Во время своего первого путешествия, он хорошо присмотрелся, что заблуждения иудеев выходят из всяких границ и везде грозят неминуемым соблазном и разделением. Он хорошо понял, что все его единичные попытки подавить это зло, привести иудеев в полное послушание вере Христовой и спасти верных от их пагубного влияния, остаются напрасными. Появление иудаистов в Антиохии окончательно убедило его в нужде добиться их усмирения, по крайней мере, при взаимном участии всех апостолов и, главным образом, Петра и Иакова, как лиц, более для них авторитетных. Короче: идя в Иерусалим, апостол Павел задумал составить там апостольский собор и на нем единодушно решить вопросы, необходимо связанные с его проповедью язычникам и составлявшие предмет существенной христианской важности, но оспариваемые иудаистами. Собор этот, в некотором роде, был выражением его воли, решение на нем — делом его мысли, вполне согласной с мыслями других апостолов. Задумав такое великое дело, апостол Павел положил себе за правило действовать решительнее и в наглядное доказательство христианской свободы взял с собою в Иерусалим своего истинного сына по вере (Тит. 1, 4) и брата (2 Кор. II, 13) Тита, обращенного им в первое путешествие из язычников и остававшегося необрезанным. Как и следовало ожидать, в Иерусалиме поднялась против него еще большая буря, чем в Антиохии. Здесь «восстали некоторые, из фарисейской ереси уверовавшие, и говорили, что должно обрезывать язычников и заповедовать соблюдать закон Моисея (Деян. XV, 5)». Но апостол Павел, вместе с другими апостолами, ни на один шаг не уступил и не покорился своим врагам, дабы сохранить истину благовествования своего у язычников (Гал. II, 4-5). Во избежание, однако, всякого подозрения, на соборе он держал себя в стороне. Главными деятелями на нем были Петр и Иаков, лица, по представлению самих иудео-христиан, более авторитетные. Но тот и другой, как и следовало ожидать, решили дело совершенно в пользу апостола Павла, защитника христианской свободы. Ныне убо что искушаете Бога, взывал апостол Петр, хотяще возложит и иго на выи учеником, его же ни отцы наша, ни мы возмогохом понести. Но благодатию Господа Иисуса Христа веруем спастися, яко же и они (Деян. XV, 10-11). Кто не признает в этих словах всегдашнего учения святого апостола Павла? Но в то же время кто не узнает в них и того Петра, просветившего дом Корнилиев, который говорит: аще убо равен дар даде им Бог, якоже и нам, веровавшим в Господа нашего Иисуса Христа, аз же кто бех, могий возбранити Бога (Деян. XI, 17)? Простая и успокоительная речь Петра, апостола обрезания (Гал. II, 7), произвела самое успокоительное действие на всех присутствовавших, несмотря на то, что так оправдывала апостола языков (Гал. II, 7) перед его врагами. Все хранили глубокое молчание, когда апостолы Павел и Варнава, в подтверждение его слов, передавали о тех знамениях и чудесах, какие Бог сотворил через них среди язычников и какие красноречивее и убедительнее всего говорили о видимом благоволении Божием к ним. Согласно с мыслями апостола Петра и к большему оправданию благовестия необрезания (Гал. II, 7), решил дело и другой представитель собора, апостол Иаков (Деян. XV, 14-19). В успокоение мнительных иудеев он предложил только некоторые правила воздержания относительно идоложертвенного мяса, крови, удавленины и блуда, — правила, согласные с общими требованиями христианского благочестия, хотя и стоявшие в числе ветхозаветных иудейских постановлений (Быт. IX, 4; Исх. XXXIV, 15; Лев. III, 17; XVII, 10-14; Втор. XII, 23-25). Особенно не излишне было правило относительно последнего греха, имевшего самую тесную связь с запрещением вкушать идоложертвенное. Известно, что у язычников блудодеяние нередко соединялось с идольскими жертвами и считалось здесь, если не обязательным, то совершенно позволительным. Едва ли не этот факт отразился и под обличительным пером пророков, называвших блудом самое идолослужение (Иер., гл. III). Очень может быть, что предостережение от блуда, сделанное на апостольском соборе, было и делом необходимости. Известно, что первенствующая Церковь не была безопасна от этого порока. С одной стороны, ей грозили еретики Симон волхв, Менандр и другие, проводившие в народ чистый разврат, а с другой — язычники, переходившие в христианство и с трудом покидавшие привычку к старому своему образу жизни. Этим только объясняется и то обстоятельство, что сам апостол Павел необыкновенно часто предостерегал слабых христиан от блуда (1 Кор. V, 9; Еф. V, 3-5; 1 Сол. IV, 3; Кол. III, 5 и др. ). Правила, предложенные Иаковом, не были, следовательно, какой-нибудь невыгодной для Павла уступкой иудеям, а составляли необходимую заповедь в духе и требованиях христианского благочестия. Потому-то они приняты были единодушно и утверждены для надлежащего соблюдения между всеми христианами. Таким образом были достаточно удовлетворены обе стороны, — иудео-христиане и христиане из язычников; и первые были успокоены в своей мнительной совести, и права последних получили должное уважение и обеспечение. Весьма справедливо, в этом отношении, говорит один немецкий ученый Гесс, что апостолы сделались через это всем для всех, для всех иудеев — иудеями, а для язычников — язычниками: первым дали возможность, без оскорбления своей совести, обращаться с язычниками и успокоили последних в их христианской свободе, что именно и хотелось апостолу Павлу, о чем больше всего и хлопотал он в борьбе с иудеями.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.