VII Письмо святителя Игнатия к архиепископу Курскому и Белгородскому Илиодору (Чистякову) [55 ]

VII

Письмо

святителя Игнатия

к архиепископу Курскому и Белгородскому

Илиодору (Чистякову) [55]

Ваше Высокопреосвященство,

Милостивейший Архипастырь и Отец!

Приношу Вам искреннейшую, сердечную признательность за милостивое, христианское участие в моих обстоятельствах! Видя такое Ваше участие, позволяю себе беспокоить Вас этими строками; по самому участию Вашему, примите их благосклонно, рассмотрите изложенное в них при свете духовного рассуждения, которым господь одарил Вас.

В указе Консистории прописана мне следующая резолюция Преосвященного Викария С.-Петербургского с требованием от меня отзыва: «Консистория имеет спросить настоятеля Сергие{стр. 89}вой пустыни Архимандрита Игнатия: не пожелает ли он воспользоваться временным отпуском для излечения, и в таком случае Архимандрит Игнатий в отзыве своем имеет рекомендовать то лицо, которому благонадежно может быть вверено исправление лежащих на Архимандрите обязанностей впредь до возвращения его по выздоровлении».

Каждое дело, по мнению моему, имеет свой естественный ход, от которого уклониться трудно, которому споспешествуют самые препятствия. Вы меня не осудите, если скажу, что вижу в делах человеческих невидимое, но мощное действие Промысла Божия, который, по учению преподобного Исаака Сирского, особенно бдит над оставившими суетный мир для взыскания Бога, Спаса своего; «Судьбы Твоя помогут мне», воспевал боговдохновенный Давид.

В резолюции Преосвященного Викария я нашел и нахожу указание, чтоб я дал именно тот отзыв, который мною дан, отзыв, согласный с прошением о увольнении меня, поданным не в минуту душевного волнения, но надуманным годами и оттого имеющим характер твердости и основательности. Тем, что представляется мне указать на лицо, благонадежное для управления монастырем во время моего отсутствия, оставляются на мне заботы о благосостоянии монастыря и ответственность за все, могущее встретиться. При назначении такого лица, мне невозможно обидеть моего Наместника устранением его от поручения; невозможно устранить его, потому что он один мог бы, при благоприятных обстоятельствах, поддержать Сергиеву Пустыню в том виде, в каком она теперь; невозможно и указать на него по известным к нему отношениям Преосвященного Викария, который может своими распоряжениями связать, исказить все его распоряжения, расстроить монастырь; а вину расстройства, им самим произведенного, возложить на Наместника. По подобным распоряжениям его Преосвященства и мне нельзя долее оставаться настоятелем Сергиевой Пустыни, если б даже болезненность моя не вынуждала меня к удалению. Сказав это, останавливаюсь распространяться! Весьма рад, что болезненность моя дает мне полновесный повод к удалению и избавляет от отвратительного многословия, долженствующего состоять из оправданий и обвинений, что так противно учению Христову, что мучит душу, хотя несколько вкусившую сладость мира, истекающего из соблюдения заповедей Кротчайшего Господа Иисуса Христа. — Резолюция Преосвященного Викария сохраняет по {стр. 90} самому естественному ходу дела, обнаруживающему, впрочем, залог сердечный, общий характер его поведения относительно меня. Это — фигура, это — слова, из которых образуется какая-то маска, при первом, поверхностном взгляде кажущаяся чем-то. Вглядитесь в нее поближе — увидите безжизненность, картон, белила, румяна, неблагорасположение, неблагонамеренность. Опять оставляю распространяться. «Да не возглаголют уста моя дел человеческих», да не пресмыкается мысль моя в земном прахе, да не блуждает в соображениях человеческих, темных и производящих одно смущение, «да помянет она чудеса Божии и судьбы уст Его, яко той Бог наш, по всей земли судьбы Его».

Скажу Вашему Высокопреосвященству просто и прямо: болезненность моя требует совершенного удаления моего из Сергиевой Пустыни навсегда. Обстоятельства содействуют к удалению. Вижу в этом судьбы Божии, вижу благодетельствующую мне руку Божию, ведущую меня в уединение — «да узрю грех мой и попекуся о нем». В глазах моих люди в стороне. Действует Промысл Божий, в деснице которого люди — орудия. Орудия слепые, когда благоволят о слепоте своей. От зрения Промысла Божия сердце мое сохраняет глубокий мир к обстоятельствам и людям. А мир сердца — свидетель святой Истины!

Когда в день преподобного Сергия Вы, святый Владыка, находились в Сергиевой Пустыни для священнодействия, тогда в духовной искренней беседе я сказал Вашему Высокопреосвященству, что имею непременное намерение уклониться от должности в безмятежное уединение. С этою целию оставил я мир. С этою постоянною целию совершаю двадцатый год в монастыре. Я всегда желал глубокого уединения, боялся его. Признавая себя не созревшим к нему, боялся самочинно вступить в него. Но когда указуется оно Промыслом Божиим, то благословите меня, грядущего во имя Господне!

Как уже оставляющий настоятельство Сергиевой Пустыни, могу с откровенностью сказать об отношениях сердца моего к этой обители. Четырнадцатый год провожу в ней — и ни к чему в ней не прилепилось мое сердце; ничто в ней мне не нравится. Только к некоторым братиям питаю истинную любовь! Кажется, едва выеду из Сергиевой Пустыни — забуду ее. Я занимался устроением ее, как обязанностью; принуждал себя любить Сергиеву Пустыню, как в Инженерном училище принуждал себя любить математику, находить вкус в изучении ее сухих истин, переходящих нередко в замысловатый вздор. Стоящая на юру, {стр. 91} окруженная всеми предметами разнообразного, лютого соблазна, обитель эта совершенно не соответствует потребностям монашеской жизни. Быть бы тут какому-либо Богоугодному заведению и при нем белому духовенству! Не по мысли мне монастырь — Сергиева Пустыня! И я ей был не по мысли: поражая меня непрестанными простудными и геморроидальными болезнями, производимыми здешними порывистыми ветрами и известкового водою, она как будто постоянно твердила мне: ты не способен быть моим жителем, поди вон!

Всякое решение Святейшего Синода приму с благоговением и благодарностью: уволят ли совершенно на покой, скажут ли, что увольняют впредь до выздоровления, — за все благодарен. Я мог однажды привести ее в некоторый порядок, другой раз к такому труду не способен! — Нужно было образовать сердца, воспитать новых монахов из юношей, ими заменить старожилов, окостеневших в своих навыках. Для этого нужно время, нужны годы, нужны нравственные и телесные силы: оне истощились: повторение такого же труда для них невозможно! Изможденное болезнями тело требует отдохновения, спокойствия; душа, насмотревшись на суету всего временного, хочет быть сама с собою; пред нею открывается вечность, она приготовляется в путь отцев своих, находит нужду, крайнюю нужду к этому приготовлению; сократилось, исчезло пред нею время остальной моей жизни. В вечность! В вечность! Туда — и взоры, и мысли, и сердце!

Некоторые стращают меня теми неудобствами, с которыми бывает сопряжена жизнь на покое не только настоятелей, но и Архиереев. Отвечаю: нет рода жизни без своих скорбей; но я высмотрел жизнь монастырскую подробно, не только сверху, но и снизу, проводивши многие годы послушником. Точно, пришлось видеть некоторых настоятелей, живущих будто бы на покое, но на самой вещи, на беспокойствии в полном смысле. Опять видел других настоятелей, для которых оставление должности и жительство на покое было средством к достижению сугубого спокойствия и по душе и по телу. В пример последних могу представить почившего в Бозе, известного по благочестию, отца Феофана, Архимандрита Новоезерского [56]: я имел счастие его видеть, имел счастие с ним беседовать. По моему мнению, заимствованному из учения преподобных Наставников монашества, утвержденному собственными наблюдениями, настоятель, живущий на покое, если возлюбит поучаться в Законе Божием, если изберет в жребий свой часть Марии, остережется от всякого участия {стр. 92} в части Марфиной, то проведет тихо, безмятежно дни свои, особенно в монастыре пустынном и общежительном. Есть у меня советник, которого советом я руководствуюсь в моем поведении при настоящих обстоятельствах. Пленяюсь его советом, увлекаюсь им! «Блаженни, говорит он, препоясавшиеся по чреслех своих к морю скорбей простотою и неиспытным образом любве ради, яже к Богу, и не давшии плещи. Сии скоро к пристанищу Царствия спасаются, и почивают в селениях добре потрудившихся, и утешаются от злострадания своего, и радуются во веселии надежды своея… Размышляющие же много помышления, и хотящии зело быти премудрии, и предающии себе обращениим помыслов и боязни, и предуготовляющиися, и презрети хотящии вредительныя вины, множайшии из сих при дверех домов своих выну седящи обретаются. Яко рекшии: Сыны исполинов видехом тамо, и бехом пред ними яко прузи. Сии суть во время скончания своего обретающиися на пути, присно хотящии быти премудри, положити же начала отнюдь не хотяще. Невежда же плавает с первою теплотою и преплывает, попечания о теле отнюдь не творя… Внемли себе, да не будет многость премудрости твоея поползновение души твоей и сеть пред лицем твоим: но на Бога уповая, с мужеством положи начало пути исполненного крове, да не обрящещися присно скуден и наг разума Божия. Бояйся бо и ждый ветров, не иметь сеяти… сего ради не упремудряйся излишнее отнюдь, но даждь место вере в мысли твоей, и поминай дни они многия, и будущия и неисповедимыя веки, сущия по смерти и суде, и не внидет некогда слабость в тебе… С мужеством начни всяко дело благо, и да не с двоедушием приступиши к нему, и да не усумнишися в сердце твоем о надежде Божией… Но веруй в сердце твоем, яко милостив есть Господь, и взыскающим Его дает благодать яко мздовоздаятель, не по деланию нашему, но по усердию душ наших и Вере. Глаголет бо: яко же веровал ее и, буди тебе» (Св. Исаак Сирский. Слово 58).

Мое настоящее положение очень похоже на то, в каком я был при оставлении мирской жизни. Многие судили и рядили о нем; но редкие — при правильном взгляде на предмет. Отречение от мира может ли быть понято, истолковано теми, которые вполне пленены миром, погружены умом, сердцем, телом в наслаждения мира? Учение Отцов Церкви извлекло меня из мира: оно помогало в терпении скорбей от мира, оно зовет в уединение, чтоб там всмотреться в вечность прежде вступления в ее неизмеримые области. Читаю, вижу в себе, что, побыв в уединении, {стр. 93} сделаюсь окончательно неспособным ко всякого рода наружным должностям!.. уединение действует, как отрава: умерщвляет.

Вы являете столь обильное расположение ко мне, что я считаю излишним просить Вас о чем-либо. Открывая пред Вашим Высокопреосвященством мое состояние по душе и телу, я предоставляю все прочее на Ваше рассуждение. Вы, как имеющий практические духовные сведения, столь чуждые людям одного лишь светского образования и направления, можете оказать мне существенную помощь, сообщив моим обстоятельствам направление, соответствующее моим целям, облегчить мне стремление к ним, а потому и самое достижение их. Этим сделаете мне благодеяние не земное, благодеяние столь достойное Святителя Христова, благодеяние, которому награда — на небеси!

Испрашивая Ваших святых молитв и Архипастырского благословения, с чувствами глубочайшего почтения и совершенной преданности имею честь быть Вашим покорнейшим послушником

Архимандрит Игнатий.

мая 1847 года

Архиепископ Курский Илиодор (в миру Иван Борисович Чистяков; 179?-2 февраля 1861) родился в селе Воскресенск Калужской губернии, в семье священника. В 1816 г. окончил Калужскую семинарию, в 1820 г. — Московскую Духовную академию и в этом же году пострижен. В 1821 г. — иеродиакон, затем иеромонах, в 1825 г. — архимандрит; в 1827 г. — ректор Новгородской семинарии и настоятель Антониевского монастыря; в 1832 г. — епископ Курский и Белгородский, 24 марта 1844 г. — архиепископ. В 1860 г. уволен на покой.

В начале 1847 г. архиепископ Илиодор, находясь на чреде в Святейшем Синоде, посетил Сергиеву пустынь и беседовал с архимандритом Игнатием. Он был одним из немногих, кто выражал сочувствие к архимандриту Игнатию, находящемуся в это время в тяжелых обстоятельствах (о которых он рассказывает в письме). 14 августа 1847 г., уже из Николо-Бабаевского монастыря, архимандрит Игнатий писал своему наместнику в Сергиеву пустынь: «При свидании потрудись сказать мой усерднейший поклон Высокопреосвященнейшему Илиодору и благодарность за его расположение ко мне». В 1857 г. епископ Игнатий Брянчанинов по пути в Ставрополь посетил по приглашению Преосвященного Илиодора Курск и 15 декабря служил там соборне Литургию.

{стр. 94}