Тысяченачальник Клавдий Лисий (21:31).

Тысяченачальник Клавдий Лисий (21:31).

В лице этого римского военачальника лучшая сторона Государства, как Божьего установления справедливости и законности, избавляет апостола из руки его избивающих. Воины Клавдия Лисия подоспели вовремя. Павел освобожден от самосуда толпы, но тысяченачальник должен сковать его цепями, не зная, впрочем, кто он, думая, что он египтянин, недавно образовавший в пустыне большую шайку разбойников. «Множество народа» кричало «смерть ему» (ст. 36)… «Мы для одних – запах смертоносный», – писал после апостол (2 Кор. 2:16). Свет Христов и правда Христова, живущая в человечестве, разделяет мир высшим разделением. Дух Божий возбуждает в душах, в зависимости от их воленаправленности, различные чувства, и, как бы раскрывая сущность людей, принуждает их идти до конца во внешнем мире тем путем, которым уже идет их сердце. Дух максимализирует и выбрасывает во вне всё внутреннее, в чем свершается уже отчасти Божий Суд в мире. Последний же Суд есть выявление последнего слова в той нравственной фразе, которую человек уже произносит сейчас своим сердцем. Суд есть конечное утверждение «внутренней логики вещей». Суд есть осуществление высшей логики бытия… Предающий Христа не может не распять Его. Умывающий Ему ноги (хотя бы в лице меньших братьев-людей), не может не благовествовать Его правды, не предать ему до конца своей жизни.

Государство же в этом мире (как и вся душевно-телесная жизнь, с ее интересами и целями временными) нейтрализует, задерживает действие этого Суда. Если бы не было, со стороны внешнего мира, этой душевнотелесной нейтрализации духовных состояний человечества, вся бы жизнь загорелась и вспыхнула в мире двумя огнями: райским и геенским; и земная жизнь покаяния, исправления, возрастания в правде и в ней спасения, – была бы невозможной… Клавдий Лисий – типичный представитель государства. Он «Божий слуга», начальник и «не напрасно меч носит» (Рим. 13). Он сковал апостола, но не по пристрастию, а ища законности и правосудия. Здесь, конечно, вскрывается и вся духовная слабость, недостаточность «Божьих слуг» государства. В них нет высшей прозорливости. При всей их честности, они узки, слепы и глухи к реальности высшей, духовной жизни. Лисий наивно спрашивает горящего правдой Божьей апостола из-за того только, что он отвечал ему по-гречески: … «не ты ли тот египтянин, который пред сими днями проповедовал возмущение и вывел в пустыню четыре тысячи разбойников»? Это повторение слов, говорящих о Самом Господе: «В нем Вельзевул» … Нечуткость к внутреннему облику человека. Мир слеп и глух, но он все-таки живет каким-то осколком зеркала, отражающего волю Божию. Клавдий Лисий – это видно – поставлен был, волей Промысла, как" крепкая стена меж ап. Павлом и гонителями его. Смертоубийственная ярость иудеев иерусалимских пеной разбивалась у этой стены. Два круга сталкиваются тут над жизнью апостола: ревнители лжецерковного закона и ревнители закона государственного, «доцерковного». И тысяченачальник, чтоб нечто узнать у апостола («по какой причине так кричали против него») приказывает истязать апостола. Но Государством тут его спасает: он защищен от истязания своим римским гражданством и римским законом. Ради этого одного, может быть, будет оправдана пред Богом вся римская Империя… Но «волны мира» не закончили своей борьбы. По сей день борются еще эти стихии над головой благовестников Евангелия. Религия мертвой традиции и народных древних обычаев не принимает, избивает истину Христову. Государство, законами своими, – как обручами сковавшее мир, отчасти защищает и спасает христиан в лоне своей законности, давая им некую свободу слова и действия; но этой же своей законностью, несовершенной, оно сковывает их, как – Лисий Павла, «двумя цепями» (ст. 33): в жизни личной и в жизни церковной.