VI. Моравия
VI. Моравия
Религиозное посольство Византии в Моравию[480] в 863 г. и деятельность там солунских братьев Константина–Кирилла и Мефодия имели результаты, которые определяют многие черты культурной ситуации в Европе и по сей день. Можно ли говорить (как это часто делается), что «моравская миссия» — это вершина византийского миссионерства? Ни в коем случае! Дело в том, что, хотя Кирилла и Мефодия и называют иногда «апостолами славян», посольство в Моравию не было миссией в строгом смысле слова. Тамошний князь Ростислав в письме к византийскому императору Михаилу III (как оно изложено в Житии Кирилла), писал: «Хоть люди наши язычество отвергли и держатся закона христианского, нет у нас такого учителя, чтобы нам на языке нашем изложил правую христианскую веру, чтобы и другие земли, глядя на это, уподобились нам. Так пошли нам, владыка, епископа и учителя такого. От вас ведь исходит во все земли добрый закон»[481]. Как ни лестно представлена в этом пассаже роль Византии, тем не менее из него ясно следует, что христианство Моравия получила без ее участия[482].
Мы не будем вдаваться в подробности христианизации Моравии[483], не имевшей к Византии никакого отношения.
Нам важно лишь, что по этому поводу думали и предпринимали греки. Нет сомнений, что какие?то византийские влияния доходили до Великой Моравии[484], равно как и до территории нынешней Словакии[485] и, возможно, даже Польши[486]. Но так же ясно и то, что никаких особых следов византийского православия на этой территории нет. Церковную архитектуру Великой Моравии вряд ли можно счесть находившейся под византийским влиянием[487]. Гипотеза, будто найденная в Старо Место в Моравии церковь «На Валах» представляет собой стандартную «миссионерскую базилику», архитектурный стиль, якобы существовавший в Византии и представленный «на Кубани»[488], никак не подтверждается, о чем будет сказано ниже (см. с. 256).
Появлялись ли в Моравии византийские миссионеры до Кирилла и Мефодия? На такое предположение[489] могут навести слова из письма Ростислава к Михаилу III, что к мораванам приходили многие «проповедники… из грекъ»[490]. Однако более широкий контекст этого письма родит сомнение: византийцы в нем противопоставлены всем предшествующим миссионерам, приходившим в Моравию, в том числе и «грекам», которые тем самым византийцами не считаются. Были ли они ирландцами[491], посланцами Аквилейского патриархата в Итахци или православными монахами из Болгарии[492], сказать трудно. Главное для нас — они не были византийскими миссионерами[493].
Говоря о кирилло–мефодиевском посольстве вообще, надо признать, что оно занимает совершенно уникальное место в византийской истории. Видимо, следует отвергнуть широко распространенное мнение, разделявшееся, среди прочих, великим Г. Острогорским, будто «Моравская миссия — впечатляющее и очевидное проявление византийской религиозной и культурной экспансии»[494]. Как ни странно это звучит, поездка солунских братьев была, с византийской точки зрения, скорее частным эпизодом, нежели интегральной частью глобального миссионерского проекта[495]. В сущности, Константин и Мефодий, пока жили в Византии, не были даже церковными иерархами, а когда стали ими, то служили не по греческому, а по римскому обряду. Наконец, невозможно считать полной случайностью тот факт, что ни один современный греческий источник не упоминает о солунских братьях ни единым словом! Опять мы сталкиваемся с пресловутым «молчанием века».
Предоставленные собственной участи, лишенные имперской поддержки, православные учителя оказались еще и в состоянии острого конфликта с немецким духовенством, т. е. «франками», которые получали поддержку от соседней Восточнофранкской империи. О том, как работал в Моравии Мефодий и его ученики, можно судить по Житиям КонстантинаКирилла и Юуимента Охридского, а также по составленному при участии греков юридическому памятнику — «Закону судному людем». Из этих источников видно, что греки, несмотря на то, что находились в Моравии без особой политической поддержки, с первого шага предъявляли к варварам такие же требования, как и к подданным императора (впрочем, это не покажется странным после всего, что мы знаем о «Законах химьяритов», см. выше, с. 91). В первую очередь это относилось к брачным правилам: запрещалось иметь более одной жены, запрещалось жениться на сколь угодно дальних родственниках, на кумовьях и т. д. Носитель византийской церковной доктрины, автор Пространного Жития Константина, обвиняет «франков» в том, что они мораванам «не браняхоу… женитв бещисленых творити». А в грекоязычном Пространном Житии Климента «франки» обвиняются в том, что они потакают князю Святополку в его «омерзительных совокуплениях»[496]. Византийские миссионеры проявили достойную восхищения принципиальность: они не делали разницы ни между знатью и простыми людьми, ни между неофитами и византийцами. «Закон судный людем» устанавливал за нарушение брачных норм те же наказания, какие существовали в давно христианизованном византийском обществе. Все это не могло не отпугивать славянскую знать от греческих клириков[497] и стало одной из причин конечной неудачи всего кирилломефодиевского проекта. После смерти Мефодия одни его ученики были изгнаны из Моравии, а другие проданы в рабство.
Со своей стороны, Империя после отправки братьев в Великую Моравию не выказывала никакого интереса к судьбе всего предприятия. Константинополь не претендовал на включение этой страны в свою церковную юрисдикцию, не конфликтовал с Римом по поводу латинского обряда, введенного в Моравии, не защищал своих посланцев, когда они стали подвергаться гонениям со стороны «франков». Такое равнодушие особенно поражает, если сравнить его с той страстной заинтересованностью, какую проявил Константинополь в ходе конфликта с Римом из?за крещения Болгарии (см. ниже). Кстати, единственный случай, при котором Византия вспомнила о кирилло–мефодиевском проекте, также связан с Болгарией: когда проданные в рабство ученики Мефодия были выставлены на продажу на невольничьем рынке в Венеции, представитель императора Василия I выкупил их, а затем, согласно славянскому Житию Наума, «отвел в Константинополь и сказал о них царю Василию, и [тот] возвратил им обратно их чцны: сан пресвитеров и диаконов, которые были у них прежде… Некоторые из них отправились в Болгарскую землю»[498] (ср. ниже, с. 168). Как мы видим, Константинополь умел действовать весьма оперативно — просто Моравия совершенно его не интересовала; то, что пишет об этой стране Константин Багрянородный в X в., свидетельствует: Империя не рассматривала эту страну как сферу своего религиозного или политического влияния[499].
Данный текст является ознакомительным фрагментом.