В Стамбуле после войны

В Стамбуле после войны

1940-е гг. не внесли особых перемен в ритм исследований христианских памятников Константинополя, примерно до середины столетия он оставался прежним. Раскопки зависели от случайных открытий, которые не особенно тщательно фиксировались. ⁴ К таковым можно отнести работы Археологического музея на «Бычьем форуме» (район университета), где обнаружили два средневековых храма и т. н. «базилику А» (VI в.), единственную целиком изученную из юстиниановских; ее отличают от базилик V в. архитектурная простота и меньший размер при гораздо более развитом и сложном плане.¹⁵ Ситуация меняется только в 1950-60-х гг., когда Турция «открывается», вступая в новые западные политические структуры. Быстро развивается туристическая сфера (что всегда должно идти, во всяком случае теоретически, об руку с расширением «фонда древностей»); строительные фирмы охотнее допускают участие археологов в работах. Делается более эффективным международный контроль за сохранением памятников. Возрастают и возможности для работ зарубежных институтов, что совпадает с ростом научного интереса к культуре Византии.

Можно сказать, что в третьей четверти XX в. изучение византийских древностей, и прежде всего церковных древностей Константинополя, вступает в новую фазу, характеризуемую серьезным вниманием местного правительства, широким участием европейских и американских институтов, повышением уровня натурных исследований (особенно фиксации) и публикаций. На рубеже 1950-60-х гг. один за другим изучают сохранившиеся, но мало доступные ранее памятники, что резко расширяет знания о строительной технике, исторической топографии, погребальном обряде и хронологии. Работы ведут практически на всех ключевых памятниках, из которых прежде всего упомянем монастырь Хора (Кахрие Джами).¹ В начале 1960-х гг. А. Миго исследовал интерьер комплекса церквей монастыря Пантократора (Megaw, 1963). Фундаментальные архитектурно-археологические работы середины 1960-х гг. в Мирелейоне (Бодрум Джами), проведенные параллельно грубой реставрации здания, дали материал для суждения о периодизации и интереснейшем некрополе (в 1930-х гг. раскопки вблизи памятника вел Тальбот Райс, но материалы не сохранились: Striker, 1966; Striker, 1981). Одними из самых интересных оказались работы в монастыре Липса (Фенари Иса Джами) и «Календер Джами» (Macridi а.о., 1966; Striker, Dogan Kuban, 1975).

Исследования 1950-60-хгг. сделали необходимым и возможным приступить к сведению материала воедино, к пересмотру старых коллекций, к сопоставлению письменных и археологических данных. Активизируется изучение погребальных древностей Константинополя (выходят труды Филиппа Грирсона об обряде захоронения императоров; К. Манго публикует материалы о находке в XVIII в. порфировых саркофагов; А. А. Васильев изучает их в Стамбульском музее; Grierson, 1962; Mango, 1962; Vasiliev, 1948). Один за другим появляются «корпусы» и обобщающие труды по топографии Константинополя и византийской архитектуре, до сих пор составляющие основу их изучения.¹⁷

Каждое из натурных исследований 1960-70-х гг. в Константинополе достойно того, чтобы рассказать о нем подробнее, но в одной книге это невозможно, придется выбирать. В любой общности древних зданий есть, так сказать, «ключевые руины», то есть рано заброшенные, не особенно перестроенные комплексы, без полного археологического изучения которых трудно атрибутировать и датировать лучше сохранившиеся здания. Такое исследование часто оказывается решающим и для археологии, и для архитектуры. В Константинополе такими памятниками могут считаться Апостолейон и храм Юлианы Аникии (церковь св. Полиевкта).