VI

VI

Господи, не надмевалось сердце мое (Пс 130, 1).

Гордыня, как и смирение, ищет внутренней тишины. Только смирение хочет получить ее от Бога, а гордыня подменяет ее натянутой невозмутимостью. Божественная тишина - это неиссякаемая Жизнь, тишина же гордыни - молчание смерти.

Смирение ищет тишины не в пассивности, а в действии - размеренном, согласном со своей нищетой и беспомощностью перед Богом. Оно тянется к молитве и находит тишину за словами. А поскольку нам свойственно от слов переходить к молчанию, от молчания - к словам, то смирение во всяком деле молчаливо. Оно слушает даже тогда, когда само говорит. Говорит же оно так просто, кратко, скупо, что почти без усилий восходит к Божественной тишине. В сущности, оно вторит ей, как эхо, и стоит смирению заговорить, Божественная тишина уже с ним.

Гордыня не покидает своих пределов, потому что боится потерять то, что для себя отвоевала. Дела любви нарушают ее безмолвие. Смирение же - само для себя тишина. Оно не ставит себя ни во что, выходит за пределы себя ради Бога, слушает ближнего, говорит с ним, никогда не теряя ни мира, ни тишины. Во всяком деле оно молчаливо, невозмутимо. Самый труд для него - покой. In omnibus requiem quesivi*.

Тишину нарушает не речь, а стремление быть услышанным. Гордый навязывает тишину всем остальным, потому что хочет, чтобы слушали только его. Смиренный говорит для того, чтобы с ним самим заговорили. Он просит только милостыни, а попросив, слушает и ждет.

В конце своего земного пути мы должны будем сказать, для чего мы жили, и молчание поможет нам найти нужные слова. Услышав слово веры, мы принимаем Христа, а потом в молчаливой надежде совершаем свое спасение. Но рано или поздно мы должны будем исповедать Его открыто - сначала перед людьми, а потом и перед всеми обитателями земли и неба.

Растратив себя в празднословии, мы ничего не расслышим и никем не станем. В конце концов, когда от нас потребуется вся наша решимость, мы и вовсе лишимся языка, потому что без умолку говорили, не имея, что сказать.

Молчание спасло бы нас от немоты. Оно ведь не самоцель. Вся наша жизнь - размышление о последнем, единственно важном шаге. И хотя мы размышляем в молчании, иногда приходится говорить, чтобы помочь людям сделать свой выбор. Тогда мы говорим о Христе и наши слова учат людей новому для них молчанию, молчанию Воскресения. В нем мы возрождаемся, крепнем, и наконец говорим о том, что некогда слышали. Я веровал и потому говорил (Пс 115, 1).

Данный текст является ознакомительным фрагментом.