Стены и закон Иудея, Персия, Вавилон 485–423 гг.

Стены и закон

Иудея, Персия, Вавилон 485–423 гг.

Сделайте ограду закона!

Талмуд, Пирке Абот

Наше повествование подходит к концу. Строго говоря, мы могли бы остановиться на Книге Ионы. Именно она указывает на то, что пророков в Израиле сменяют новые учители: мудрецы и книжники. Но это не было результатом медленных и незаметных процессов; напротив, начало нового этапа отметил резкий, крутой поворот. Что-то произошло в духовной жизни Ветхого Завета, выдвинув на первый план иные направления, иные формы учительства, иные устремления.

Библия уделяет большое внимание этой перемене, что побуждает нас подробнее остановиться на ней.

События, непосредственно предшествовавшие перевороту, мало известны, да и вряд ли эти десятилетия были богаты событиями. Мы знаем только, что в первой половине V века до н. э. Община пережила два новых кризиса: национальный и религиозный.

После Зерубабеля наместника в Иерусалим не назначили; провинция потеряла даже тень независимости, она подчинялась теперь правителю Самарии. Подавленные нуждой, налогами и отсутствием перспективы, иудеи влачили нищенское существование. Правда, бедность не была общим уделом: состоятельные члены Общины сумели извлечь выгоду даже из трудностей. Не считаясь ни с чем, они продолжали обирать крестьян и наживаться путем ростовщичества. Многие земледельцы, будучи не в силах выплатить долги и подати, закладывали свои участки и даже продавали себя и родных в неволю. Каждый недород пополнял число рабов-должников.

Не было ни закона, ни права, ни власти, которые могли бы защитить беднейшие слои иудеев. Увеличение же персами дани лишь побуждало алчных ростовщиков действовать еще беспощаднее.

Немало страдал народ и от соседей, которые численно превосходили ею. Моавитяне, амонитяне, идумеи и жители филистимского побережья являлись постоянной угрозой Иерусалиму. Иудеи все меньше чувствовали себя хозяевами на своей собственной земле.

И даже мирные отношения с иноплеменниками таили в себе опасность. Среди переселенцев преобладали мужчины, поэтому, вернувшись в Палестину, многие из них женились на язычницах. Их дети уже не знали родного языка и веры отцов. День ото дня народ обезличивался, таял, растворялся. В нем гасло национальное самосознание, иссякали энергия и религиозное рвение.

Само положение Иерусалима наглядно свидетельствовало о глубоком упадке Общины. По-прежнему почти пустой город стоял без стен, и только храм возвышался там как памятник несбывшимся надеждам. В те времена город, лишенный акрополя, был как бы домом без запоров и дверей. Любые враждебные банды беспрепятственно могли проникать туда и держать жителей в страхе и подчинении. Поэтому большинство иудеев предпочитало жить в селах, которые меньше привлекали внимание грабителей и где легче было прокормиться.

Одно время нашлись было смельчаки, решившие восстановить стены крепости, но осуществить свой замысел им не удалось. Подстрекаемые самарянским наместником, который хотел удержать власть над Егудом, персидские чиновники донесли царю, будто иудеи снова готовят мятеж, и тот запретил строительство. Явившиеся из Самарии отряды разрушили то, что было уже сделано, и сожгли все городские ворота. Но в это время, когда казалось, что Израилю суждено было через два-три поколения окончательно исчезнуть, к нему пришла неожиданная помощь.

У персидского царя Артаксеркса I (465–425) был приближенный иудей по имени Нехемия. Библия рисует этого человека горячим патриотом, исполненным глубокой веры. В Сузы, где он жил при дворе, дошли вести об отчаянном положении Иерусалима. В своих записях, вошедших в Книгу Нехемии, он рассказывает: «Услышав эти слова, я сел, и заплакал, и печален был несколько дней, и постился, и молился перед Богом небесным». Царь заметил уныние на лице Нехемии и, узнав о причине его горя, спросил, чего бы тот желал. Нехемия ответил, что его мечта — поехать в город, «где могилы его отцов», и «обстроить» его.

Артаксеркс и его жена были расположены к Нехемии и доверяли ему. Царедворец был вскоре же назначен наместником Иудеи и получил пропуск к сатрапу Заречной области. Кроме того, Артаксеркс распорядился, чтобы Асаф, «хранитель царских лесов», отпустил Нехемии материалы для сооружения иерусалимских ворот.

В декабре 445 года облеченный полномочиями Нехемия отбыл в Палестину. По приезде он сначала действовал тайно, так как был уверен, что власти Самарии будут ему всячески препятствовать. Ночью, объехав город, он осмотрел остатки стен и развалины башен. Ворота являли печальное зрелище; для того чтобы восстановить их, требовалось много труда и средств. Но это не поколебало Нехемию. Закончив осмотр, он созвал старейшин и объявил им о своих правах и намерениях. Те поразились неожиданной вести, но с готовностью решили: «Будем строить!»

По распоряжению Нехемии в город из сел были собраны молодые иудеи; наместник разбил их на отряды, возглавляемые левитами, поставил каждый из них на особом участке строительства. Работа началась.

Самарийский правитель Санбаллат, будучи не в силах открыто причинить вред сопернику, стал плести вокруг него интриги. То он обвинял Нехемию в измене царю, то насмехался над ним, то распускал слухи, которые могли бы внести смятение в ряды строителей. Но так как Нехемия оставался равнодушен ко всем этим проискам, Санбаллат в союзе с амонитским военачальником Товией решил действовать силой. Притворяясь доброжелателями Иудеи, они тайно подстрекали соседние воинственные племена напасть на Иерусалим. Однако Нехемия, узнав об этом, поставил вокруг стен стражу и сигнальщиков с трубами. Часть людей работала, часть — несла караул. «Бог наш будет сражаться за нас», — ободрял Нехемия народ.

Были вооружены и сами рабочие: «строившие стену и носившие тяжести, одной рукой работали, а другой — держали копье». Санбаллат и Товия, видя, что наместник готов отразить удар, снова попытались прибегнуть к хитрости. Через полтора месяца, когда основная часть стен была отремонтирована, Санбаллат несколько раз вызывал Нехемию в одну из деревень якобы для переговоров, но тот неизменно отвечал: «Я занят большим делом и не могу прийти».

Некий пророк Шехания стал пугать Нехемию заговором и советовал ему искать убежища в храме. Расчет, по-видимому, был прост: очернить наместника в глазах народа, обнаружив его трусость и заставив его войти туда, куда был закрыт вход мирянам. Но упорный Нехемия отказался верить даже пророку. «Я знал, — вспоминал он впоследствии, — что не Бог послал его, хотя он по-пророчески говорил мне, а подкупили его Товия и Санбаллат». Впрочем, как утверждает Иосиф Флавий, на правителя действительно было совершено покушение.

Самым опасным для Нехемии было то, что в его же собственном стане насчитывалось немало сторонников Товии и Санбаллата, которые являлись здесь издавна уважаемыми и известными лицами. Иудейская знать поддерживала с ними дружеские отношения. Обо всех действиях Нехемии его соперники получали точные сведения.

Одной из причин, почему наместник не приобрел популярности среди богатых иудеев, была его любовь к справедливости. Не желая мириться с произволом и беззакониями, сам он подавал пример редкого бескорыстия: в течение двенадцати лет своего правления Нехемия не брал положенной наместнику платы, вносил в строительство свои личные средства, кормил за свой счет множество народа.

Однажды в городе начались волнения, и Нехемия узнал, что крестьяне, разоренные поборами и обращенные в рабство, ищут его заступничества.

«Когда я услышал ропот и такие слова, — рассказывает Нехемия, — я очень разгневался. Сердце мое вскипело, и я строго выговаривал знатным и начальникам, и сказал им: вы берете лихву с братьев своих! И созвал я против них большое собрание, и сказал им: мы выкупали братьев наших иудеев, проданных язычникам, сколько у нас было сил, а вы продаете братьев своих, а мы должны выкупать их! Они молчали и не находили, что ответить. И я сказал им: нехорошие дела вы творите. Не в страхе ли Бога нашего должны вы ходить, чтобы избегнуть поношения от народов, врагов ваших? И я, и братья мои, и работники давали им[6] взаймы деньги и хлеба: оставим им этот долг! Сегодня же верните им их поля, виноградники, масличные сады и проценты с денег, хлеба, вина и масла, которые вы им ссудили» (Hex. 5.7–11).

Натиск был сильный — знать принуждена была сдаться. Богачи клятвенно обещали правителю поступить, как он велит, но в душе затаили против него ненависть.

Более двух лет шли ремонтные работы, пока не были завершены полностью. Иерусалим был еще мало заселен, но зато теперь он имел защиту, и у ворот его была расставлена стража. Санбаллат больше не пытался выступать против Нехемии, но отношения между обоими наместниками были крайне натянутыми.

Пользуясь недовольством знати, Санбаллат и Товия устанавливали все более тесные связи с духовенством и старейшинами Иерусалима. Это была как бы попытка захватить Иудею изнутри. Товия имел в городе авторитет, и старейшины часто хвалили его перед Нехемией. Когда в 433 году наместник уехал в Сузы для дачи отчета царю, первосвященник Элиашив пригласил в Иерусалим Товию, с которым был в родстве, и поселил в одном из помещений храма. Вернувшись и увидев, что его давнишний враг живет при храме, Нехемия был глубоко возмущен; он приказал выбросить вещи Товии и укорял Элиашива в том, что он превращает Дом Божий в пристанище для посторонних лиц.

Наместника очень огорчало, что народ и духовенство равнодушны к церковным правилам, что суббота не соблюдается, что служба совершается небрежно. Но что мог сделать он, светский человек, перед лицом общего духовного упадка и нерадения? Здесь нужен был учитель веры, религиозный вождь большой внутренней силы, который сумел бы вдохновить народ.

Эту роль одно время пытался было взять на себя неизвестный пророк, который называл себя Маяахией (Малеахи), что значит «мой вестник». Но и он, по-видимому, был не в состоянии добиться успеха. Его книга характерна тем, что в ней громче, чем где — либо в Библии, звучат голоса людей, несогласных с пророком; она носит характер спора, который ведет Малахия с мирянами и священниками, охладевшими к религии. Они больше не верят в избранничество Израиля, они относятся к храму и жертвам более чем равнодушно, они разрешают своим детям вступать в браки с иноверцами. Многие из них побросали своих жен, чтобы взять молодых язычниц, и не видят в том греха. «Где Бог правосудия?» — скептически спрашивают они пророка.

Малахия говорил им о том, что скоро наступит день Суда и Бог воздаст всем нечестивцам.

Но, по-видимому, слова пророка не производили теперь должного впечатления: новое поколение разуверилось в предсказаниях.

Этот духовный кризис можно сравнить с тем, который охватил Церковь в конце первохристианской эпохи. Ожидаемое со дня на день Второе Пришествие не наступало; приходилось признать, что оно отодвигается в неопределенное будущее. Нужно было перестраиваться и начинать жить по-иному, нужны были люди, которые указали бы христианам их путь в истории. И такими людьми явились Отцы Церкви, охладившие апокалиптические мечтания и ответившие на вопрос, как жить по Евангелию сегодня, вне зависимости от конца мира.

Именно в подобных руководителях: наставниках, организаторах, пастырях — назрела необходимость у Церкви ветхозаветной. Она устала жить в напряженном ожидании; народу нужно было знать, что ему делать сейчас. Пророков должны были заменить люди, способные дать прочное устроение Общине. Это было одной из причин угасания пророческой харизмы в Израиле. Уже Агтей и Захария не могут идти ни в какое сравнение со своими предшественниками. Язык их вял и тяжел, они не открывают людям ничего нового и, в сущности, лишь повторяют старые истины. То был уже чуть тлеющий огонь, непохожий на бурное пламя прежнего профетизма…

И вот снова на солнце появляется человек из диаспоры.

Если Нехемия смог возродить Иерусалим в гражданском отношении, то задача дать новый устав Общине выпала на долю книжника из Вавилона. Это был Эзра, сын Серайи, священник, всю свою жизнь отдавший изучению Закона. Он вырос на идеях Иезекииля и по духу особенно был близок к тому кругу, из которого вышла священническая Тора. Основным условием спасения Израиля Эзра считал строгое обособление его от языческого мира.

В распоряжении книжника находилась Тора, которая, вероятно, соответствовала нынешнему тексту Пятикнижия. Эта Тора включала в себя Священную Историю от миротворения до прихода Израиля в землю обетованную и весь свод ветхозаветных законов. В таком виде книга легко могла лечь в основу устроения теократической общины.

Эзра был проникнут идеей Закона как договора: Бог дал людям предписания относительно всей их жизни, но они пренебрегали условиями Завета. Поэтому-то их постигали столь многие неудачи. Но если Израиль от слова до слова выполнит все, что требует Закон, он станет достойным своего избранничества и будет снова в милости у Бога.

Полная Тора как бы давала то, чего не хватало в эсхатологическом мессианизме: конкретную программу жизни, разработанную до мелочей. И Эзра стал фанатическим приверженцем этой священной книги. Человек железной воли, неукротимый и настойчивый, как Кальвин или протопоп Аввакум, он замышляет совершить полный переворот в Общине. Перед ним были Тора и жизнь народа; они находились в противоречии. Тору дал Моисей и, следовательно, — Бог; значит, нужно будет перекроить народ в соответствии с Торой.

Одержимый этой идеей, книжник обращается к Артаксерксу с просьбой назначить его религиозным главой иудеев как в Палестине, так и в рассеянии. Возможно, что Нехемия во время своего посещения Суз подготовил почву для благоприятного ответа со стороны царя.

Около 428 года Эзре был вручен рескрипт следующего содержания:

«Артаксеркс, царь царей; Эзре — священнику, знатоку Закона Бога небесного и т. д. От меня дается повеление, чтобы всякий из народа Израиля и из его священников и левитов, желающий идти в Иерусалим, пусть идет с тобою, так как ты посылаешься от царя и семи его советников, чтобы обозреть Егуд и Иерусалим по Закону Бога твоего, находящемуся в руке твоей, и чтобы доставить серебро и золото, которое царь и его советники пожертвовали Богу Израиля, Которого обиталище в Иерусалиме, и все серебро и золото, которое ты соберешь во всей области Вавилонской вместе с добровольными пожертвованиями от народа и священников, которые они пожертвуют для Дома Бога своего, что в Иерусалиме… Ты же, Эзра, по премудрости Бога твоего, которая в руке твоей, поставь правителей и судей, чтобы они судили народ и Заречье — всех знающих Закон Бога твоего, а кто не знает — тех учите. Кто же не будет исполнять Закон Бога твоего и закон царя, над тем немедленно пусть произведут суд: на смерть ли, или на изгнание, или на штраф, или на заключение в темницу»

(Эзр. 7.12 сл.).

Таким образом, книжник, нимало не смущаясь, заручился поддержкой царя-язычника и начал готовить свой поход на Иерусалим. Документ Артаксеркса давал ему огромные права, в том числе и на самые крутые меры, перед которыми он не собирался останавливаться.

Может показаться странным, как совмещались в голове Эзры приверженность Закону и столь тесный союз с иноверным монархом. Быть может, это связано с теми религиозными переменами, которые произошли при Ахменидском дворе. Культ Агурамазды был теперь окончательно признан господствующим. В надписи Артаксерксова отца Ксеркса прямо сказано, что он уничтожил храмы старых богов, эти «притоны дэвов», а по всей империи провозгласил: «Дэвов не почитай». Таким образом, религия Ахменидов могла рассматриваться Эзрой как не вполне языческая. В свою очередь царь мог видеть в иудейском «Боге небесном» Божество, аналогичное Агурамазде. К тому же он, видимо, желал при посредстве Эзры установить свой контроль над религиозной жизнью иудеев, так как считал себя арбитром в делах культа. Эзра получил власть в известном смысле более высокую, чем имели первосвященник и Нехемия.

Книжник набрал более полутора тысяч добровольцев, которые отправились с ним в Иудею. Он не решился просить конвоя, так как сам говорил царю, что Бог будет хранить его в пути.

К концу лета отряд Эзры прибыл в Палестину.

Как встретились законник и Нехемия, неизвестно. Вероятно, отношения между ними скоро стали весьма сдержанными. Но наместник вынужден был примириться с новым союзником. Эзра мог довершить начатое им дело укрепления Общины.

План книжника был ясен: сначала он должен был ознакомить народ с учением Торы, о котором большинство имело лишь весьма смутное представление, а потом уже взяться за претворение Закона в жизнь. Когда наступил праздник Кущей и в Иерусалим собралось почти все население области, Эзра приступил к выполнению своего плана.

На площади был сооружен высокий деревянный помост, взойдя на который Эзра начал публично чтение Закона. Многие уже плохо понимали еврейский язык, поэтому левиты абзац за абзацом переводили прочитанное на арамейский и давали необходимые пояснения.

Чтение потрясло слушателей; люди плакали, ужасаясь тому, как далека их жизнь от требования Торы. Эзре и Нехемии даже приходилось успокаивать их, напоминая, что сейчас радостное, праздничное время, а не день слез.

В течение недели Эзра с утра до вечера читал книгу Закона. Эта первая часть задуманного прошла успешно.

Вторым шагом должно было стать полное отделение членов Общины от иноплеменников. Эзра настаивал на нем с такой страстностью, будто в этом заключалась самая суть Закона. В Моисеевых заповедях действительно говорилось о недопустимости браков с хананеями ввиду угрозы языческого влияния. Но главным это никогда в Законе не было. Напротив, Пятикнижие давало много примеров смешанных браков: патриархи и сам Моисей были женаты на иноземках. Но Эзра не желал ничего знать и требовал от иудеев безусловной изоляции. Когда он выяснил, что очень многие из них женаты на моавитянках, амонитянках и других язычницах, он буквально обезумел от негодования. По его приказу народ под угрозой отлучения от Общины собрали в Иерусалим. Была осень, и лили дожди. Законник, поднявшись на кафедру, неистовствовал, понося и стращая толпу. Люди дрожали от холода и от ужаса, который нагнал на них мрачный начетчик. В конце концов Эзра вырвал у собравшихся обещание выполнить его волю. Его лишь просили отложить дело, пока не кончится период дождей.

В течение нескольких месяцев шла ожесточенная борьба. Высшее духовенство, состоявшее в родстве с иноплеменниками, не желало подчиняться, народ оказывал пассивное сопротивление. Но созданная Эзрой комиссия продолжала, невзирая ни на что, расследование и составление списка смешанных семей. В него вошло более ста священников.

Наконец в первый день весеннего месяца нисана было снова созвано общенародное собрание. Эзра, пользуясь своей властью, добился цели: все, кто желал оставаться полноправным членом Общины, но имел жену «хананеянку», должны были развестись. Некоторые историки полагают, что речь шла только о язычницах; те же женщины, которые приняли иудейскую веру, оставались в Общине. Это вполне возможно, хотя никаких подтверждений тому в книгах Эзры и Нехемии нет.

Еще раз публично зачитали отрывки из Торы и составили документ, согласно которому Община обязывалась неукоснительно блюсти обособленность, субботу и правила относительно культа и содержания храма. Под документом были поставлены подписи и печати Нехемии, первосвященника, духовенства и левитов.

Вскоре после этого Эзра уехал. Вероятно, ему было мало достигнутого, и он отправился в другие области, чтобы там чинить расправу над иудеями рассеяния.

* * *

Итак, фанатичный законник окончательно превратил Израиль из нации в своего рода религиозный орден или замкнутую касту. Эта его победа — одна из мрачных страниц послепленной истории Иудеи. Но триумф Эзры не мог быть безусловным и полным: универсализм пророков уже пустил достаточно глубокие корни, да и к тому же семейные драмы, порожденные изуверством Эзры, вызвали ропот в народе. Многие покинули Иерусалим и ушли к самарянам. Это не значило, что люди противились самой Торе. Наоборот, Закон приобрел теперь большое влияние на жизнь. Единственное, что встречало сопротивление, — это крайний изоляционизм Эзры.

Наиболее ярким примером протеста против него может служить библейская Книга Руфь, написанная, по всем признакам, в то время. Она воскрешала древнее предание эпохи Судей, но отнюдь не для того только, чтобы рассказать о делах давно минувших дней. Согласно этому преданию, прабабка царя Давида происходила из моавитян. Не случайно имя ее, Руфь, означает «верная». Автор книги изображает ее идеалом преданности, любви и душевной чистоты. Это один из прекраснейших женских образов Библии.

Иудей, муж Руфи, умер, но молодая вдова не покинула свою свекровь. «Куда ты пойдешь, — сказала она, — туда и я пойду, где ты будешь жить, там и я буду жить, твой народ есть мой народ, и твой Бог есть мой Бог, и где ты умрешь, там и я умру и лягу в могиле. Пусть Ягве воздаст мне и пусть усугубит Он, если не смерть одна разлучит меня с тобой». И Бог благословил эту верную душу: в Вифлееме Руфь вышла замуж за родственника своего покойного супруга — Вооза, и ее правнук Давид стал величайшим еврейским царем.

Вот недвусмысленный урок, преподанный Эзре и его клевретам историей этой простой женщины! Автор книги не заключает ее «моралью», ибо она, как и в рассказе об Ионе, естественно вытекает из самого повествования: человеческое достоинство и праведность не зависят от племенных границ, и Богу угодны все, кто сохранил веру и любовь.

Один писатель назвал Книгу Руфь «камнем, брошенным воинственной пращой во вражеский лагерь». И действительно, под видом незатейливой новеллы в ней отстаивается взгляд, полностью противоположный точке зрения Эзры. И хотя внешне Эзра, казалось бы, торжествовал, идеи, провозглашенные израильскими пророками, никогда не смогут исчезнуть в народе. Псалмопевцы будут по-прежнему учить о вселенской религии, которая обнимет и соединит все народы, а автор одной из величайших книг Ветхого Завета сделает своим героем не иудея, а праведника-эдомитянина Иова. Впоследствии Община откроет свои двери прозелитам, верующим неевреям, подготовляя тем самым основание для грядущей новозаветной Церкви.

Однако этому направлению будет постоянно противиться дух нетерпимости, привнесенный в иудейство Эзрой. Именно законничество породит узость сухого буквализма, фарисейское самодовольство и высокомерие. Увлечение внешними правилами и обрядами будет порой принимать гротескные формы.

Проведенная тираническими методами реформа принесет в будущем неисчислимые страдания еврейскому народу. Инерция замкнутости окажется столь велика, что в момент рождения христианства она станет тормозом для духовного развития Израиля. Законничество превратится в мертвую, неповоротливую броню, ветхие меха, неспособные вместить новое вино. Это приведет к столкновению между старой Церковью и новой, которое закончится полным их разрывом.

Даже и иудеев-христиан будет сковывать приверженность букве Закона, как это хорошо видно из книги Деяний. Только апостол Павел после напряженной борьбы сумеет вырвать христианство из тисков старозаветной узости и открыть к нему путь всем народам земли. И скоро тот самый Израиль, который был почвой евангельской веры, в большинстве своем окажется вне ее. «Пришел к своим, и свои Его не приняли…» Что может быть трагичнее этой развязки?

Однако уход Израиля с центрального пути религиозной истории сыграет и положительную роль. Он не оставит в Церкви места для привилегированной касты (каковой вольно или невольно сознавали себя многие иудеи-христиане). Все принимающие крещение окажутся в равном положении, никто не сможет похвалиться тем, что за ним стоит давняя религиозно-национальная традиция. По словам апостола Павла, отступление Израиля в тень способствовало возрастанию «Церкви из язычников». Но тот же апостол говорит, что в конце концов Израиль придет к своему отвергнутому Мессии. А когда это совершится, он уже не сможет считать себя стоящим выше других, но возродится, одушевленный идеалами своих пророков.

До наступления этого времени Израилю нужно было не погибнуть. И он действительно выстоял, даже после вторичного разрушения храма и Иерусалима. Закваска Эзры сберегла народ на протяжении девятнадцати веков скитания.

Что ждет его впереди? Об этом знает лишь Тот, Кто создал Израиль и призвал его. История спасения все еще продолжается. И если в древности ограда Закона несла защитные функции, служа подготовке Ветхого Завета к Новому, то не окажется ли сохранение Израиля в христианскую эпоху тесно связанным с будущими религиозными судьбами мира?