Чтение в рождественский пост

Чтение в рождественский пост

— Так-то, ваше боголюбие, так, — говаривал батюшка, скача от радости (кто помнит еще сего святого старца, тот скажет, что и он его иногда видывал как бы скачущим от радости)…

Н. Мотовилов. 1844. Саровских Пустынь

* * *

Трапезовали. Вдруг отец Феопрепий полез под стол. И залез, и сидел там среди грубо обутых ног братии. Ноги не шевелились. Тогда Феопрепий начал лазать и дергать всех снизу за рясы. По смирению своему никто не упрекнул его. Только один новоначальный инок вопросил с изумлением: «Отче! Как прикажешь понимать тебя?»

— Хочу быть как дитя, — был ответ.

* * *

Старец, о котором известно было, что он прозорлив, поручил послушнику срубить тополь, росший прямо посередине монастыря. Послушник, желая постичь прикровенный смысл просьбы, сказал: «Батюшка, а зачем его рубить-то?»

— Лергия замучила, внучок. От тополиного пуха, — ответил старец и чихнул.

— Будьте здоровы, — сказал послушник и побежал за электропилой.

Ибо обладал даром рассуждения.

* * *

Один инок пришел к старцу жаловаться на другого.

— Он очень плохой! — сообщил инок старцу. — Сколько раз собственными глазами я видел, как совершал он тяжкие прегрешения.

Старец же перевязал грязной и вонючей тряпицею глаза брату, сказав ему:

— Накажем двух негодников — пусть созерцают и обоняют теперь душу своего хозяина.

— Подобна ли душа моя этой гадости? — вопросил брат.

— Много хуже, я просто пожалел тебя!

С той поры брат, видя кого согрешающим, немедленно приближал к лицу смердящую тряпку, которую всегда хранил теперь при себе, и получал утешение.

* * *

Однажды в монастырь заехали участники Всемирной конференции и за трапезой начали угощать братию колбасой, привезенной из Финляндии.

Братия нарочно отворачивалась в другую сторону, чтобы не видеть и случайно не съесть. Один старец ужасно обрадовался.

— Вот удружили старику, вот вельми, вот зело!.. — приговаривал он с набитым ртом. А сам все ел, ел, ел. И съел всю колбасу из Финляндии.

Очень удивлялась Всемирная конференция.

* * *

Увидев у своей кельи толпу страждущих мирян, отец Паисий бросился бежать. Резво кинулись за ним страждущие, кто-то схватил было его за кончик мантии, да упустил.

Долго бегали они так за непослушным духовником, помяли уже две монастырские клумбы, но догнать не умели и до того расстроились, что пошли жаловаться на отца Паисия игумену.

Игумен же, выйдя на крыльцо, поманил отца Паисия толстым пальчиком и говорит ему на ухо:

— Что ж ты, братец, бежишь от своих духовных чад, а?

— Не от них, отец, но от духа тщеславия, — отвечал запыхавшийся отец Паисий.

* * *

Один брат пришел к старцу посетовать на свою тяжелую жизнь. Когда же старец стал давать ему мудрые советы, как ему быть, брат отвечал на все: «Нет, этого я не смогу, и с этим не справлюсь, и этого не сумею».

— Эй, Леха, — позвал тогда старец своего келейника, — приготовь-ка этому манной кашки. Он очень слаб.

* * *

Отец Доримедонт объелся шоколадом. Шоколад ему прислала в посылке мама, и, идя с почты, отец Доримедонт потихоньку случайно все съел.

Вечером он лежал, держась за живот, и не мог уснуть.

Братия, жалея его, водила вокруг его кровати хоровод и пела монастырскую колыбельную. Но отец Доримедонт по-прежнему был уныл.

— Глядите, он держится за живот, — заметил один из иноков. — Наверное, заболел от подвижничества. Принесу-ка из холодильника шоколадку, чтобы сделать ему утешение!

— Только не это, — простонал отец Доримедонт с ужасом. — Дай мне лучше глоток подсоленной воды.

Услышав это, братия подивилась образу его жизни и увеличила пост.

* * *

Брат Антоний соскучился и решил жениться. «Я женюсь!» — сообщил он братии. Братия же из любви к нему не хотела отпустить его одного в грешный мир и постановила пойти с ним вместе, дабы разделить его участь. Старец же в ту пору уехал на Всемирную конференцию, и посоветоваться было не с кем.

Собрались монахи у ворот, перекрестились на прощанье на храмы, а тут и старец входит в кали-точку — вернулся с конференции.

— Благослови, батюшка, в последний раз, идем в мир жениться! — с плачем обратилась к нему братия.

— Бог благословит, ребятки, да только… — старец замялся.

— Что? Скажи нам! — Бабы — такие …!

В тот же миг иноки разбежались по кельям.

* * *

Некий брат впал в искушение и, придя к старцу, сказал:

— Отче, я понял, что Бога нет, и уйду из монастыря.

Старец заплакал и сквозь слезы отвечал:

— Чадо, чадо мое! Ты так ничего и не понял. Иди куда хочешь.

Инок же остался.

* * *

Брат пришел к авве Аверкию и сказал ему:

— Я такой ленивый, что тяжело мне даже подняться, чтобы идти на послушание. Каждый день для меня каторга и чувствую, что скоро я совсем надорвусь от труда и самопринуждения.

— Если так тяжело ходить тебе на работу, — отвечал авва, — не ходи. Оставайся в келье и горько оплакивай свою леность. Да рыдай погромче! Увидев, как горько ты плачешь, никто не тронет тебя.

* * *

Рассказывали про авву Аверкия, что часто он натыкался на стены и разные предметы, имея много синяков на теле и даже лице, ибо ум его был занят созерцанием.

* * *

Один брат, пребывая в глубокой скорби, жаловался отцу Пахомию.

— Батюшка! Каждую ночь меня жестоко мучают бесы. Только лягу спать, закрою глаза, и вдруг так захочется курицы! Жареной, с корочкой, вокруг золотая картошечка, укропчик. Или не курицы, а просто рыбы. Финской красной рыбы с белым хлебом и маслом. Или встану на молитву, а самому смерть как хочется покурить, выкурить всего одну сигаретку. Ну, и запить чарочкой вина. Кажется, будто все силы ада, все бесы ополчились на меня…

— Браток! — отвечал, посмеиваясь, старец. — Ну какие же это силы ада, какие бесы. Бесы мучили древних отцов, пустынников, праведников и преподобных. А мы… На нас еще дьяволу тратить силы. Так что это не бесы. Это просто твои желания. Для победы над ними не нужно даже подвигов. Не нужно даже быть монахом.

— Что же нужно, отче честный?

— Сила воли, родной, сила воли. А чтобы закалить ее, каждое утро отжимайся по десять раз и обливайся холодной водой. И довлеет ти.

— А молитва Иисусова? А земные поклоны?

Но старец ничего не отвечал более вопрошавшему брату, сказав, что говорить дальше ему недосуг.

* * *

Отец Михей говорил: «Наступило время великого расслабления и немощи. Мы не способны ни на что и ничего не можем. Давайте хотя бы признаем это. И да помилует нас Всемилостивый Владыка».

* * *

Еще говорил: «Только не надо изобретать велосипеда».

* * *

Еще: «Нельзя веровать сквозь зубы».

* * *

Часто повторял: «Лучше недоесть, чем переесть».

* * *

Женщинам говорил: «Каждый день вари себе овсяную кашу. В кипящую воду страстей бросай крупу добрых дел; осаливая ее молитвой и услащая любовью к ближнему, помешивай лжицей рассудительности. Бог даст, к вечеру обретешь себе немного подходящей пищи».

Мужчинам же говорил: «Заряжай аккумулятор почаще, а то скоро не заведешься совсем. Тогда не поможет никакой “Ангел”».

* * *

Отец Иоанн куда-то засобирался. Отнес библиотечные книги в библиотеку, постирал носки, заштопал все дырочки на рясе, вычистил ботинки.

— Уж не бежать ли ты собрался? — поинтересовалась у него братия. — Уж не домой ли, к матушке с батюшкой?

— Туда, — признался отец Иоанн с улыбкою. — Везде хорошо, а дома лучше, — добавил он и в ту же минуту испустил дух.

* * *

Старец гулял около монастыря в лесу. Вдруг смотрит — на дороге стоит девочка с котенком в руках и горько плачет.

— Почто плачеши, чадо?

— Вот, дедушка, котенок мой сорвался с дерева и помер.

— Этот что ли? — спросил старец, тыкая пальцем в мертвого кота.

— Этот, — кивнула девочка и зарыдала еще громче.

— Да он же просто притворяется! А ну, отвечай: кис-кис-кис, ты ловить умеешь крыс?

Животное не шевелилось.

— Ах так! — рассердился старец. И выпучив глаза, закричал:

— Ну, тогда я тебя сейчас съем!

Котенок так напугался, что от страха воскрес, жалобно замяукал и спрятался к девочке за пазуху.

* * *

Матери Феодосии поручили ухаживать за курицами. Женщина с высшим филологическим образованием, Феодосия прежде курочек только ела, и справлялась с обязанностями плохо, претерпевая большие скорби.

Как-то раз игуменья в очередной раз громко ругала Феодосию. Как вдруг раздалось кудахтанье — серый волк, схватив курицу, убегал прочь.

— А ну-ка догони его да принеси курицу обратно! — вскричала игуменья сердитым голосом. Феодосия бросилась за волком.

— Именем Господа Моего отдай! — закричала она страшному зверю — Отдай немедленно!

Напуганный волк, видя, что за ним гонятся, повернулся и выпустил добычу. Феодосия подняла курицу и отнесла ее в курятник.

Сильно помятая, но живая, курица к вечеру совершенно оправилась. А наутро снесла золотое яичко.

— Вот, сестры, вкусите от плода послушания, — сказала матушка игуменья, показывая яичко на трапезе. Но никто не мог разбить его По некотором размышлении сестры поместили его в монастырский Музей Чудес.

* * *

Про отца Феофана, долгие годы жившего отшельником в дремучем лесу, говорили, что если находил он мертвого зверя или птицу, то хоронил их по христианскому обряду, служил панихиду об упокоении «усопшей твари» и не забывал ставить на могиле крестик, сбитый из двух сучков.

* * *

Пасха наступила в конце апреля. Всю ночь отшельник Феофан молился, а под утро услышал, что в окна к нему стучат клювами птицы. Он вышел на улицу. На поляне перед его избушкой собрались все лесные звери — медведи и волки, лисицы и зайцы сидели рядом и сквозь прозрачные сумерки глядели на него.

— Христос воскресе! — проговорил старец, и, склонясь к мохнатым мордам, похристосовался с каждым. Затем обнимал по очереди все деревья вокруг, целовал стволы и все повторял: «Христос воскресе! Христос воскресе!»

— Воистину воскресе! — звучало в ответ.

* * *

Едва брат Даниил поступил в монастырь, как тяжело заболел. Братия же, зная о его неправедной прошлой жизни, молила Бога, чтобы он не умер, а еще пожил вместе с ними и имел время для покаяния. Однако вскоре Даниил перестал подниматься и был уже на пороге смерти. Братия пришла к нему попрощаться. Он долго не откликался, молча лежал с закрытыми глазами. Но внезапно очнулся:

— Что это — Пасха, братие?

— Какая Пасха, Данилушко! На дворе февраль, ты не слышишь, как завывает вьюга?

— Я слышу пение, — отвечал Даниил. — Разве это не вы поете: «Христос воскресе»? И откуда этот свет? — спрашивал он.

Иноки молчали.

В ту же ночь Данила умер. Метель улеглась, а снег по-прежнему крупно, часто падал. Укрыл весь монастырь, все дорожки, все крыши, и только с золотых скользких куполов слезал, полз мягкими комьями.

* * *

Отец Василий звонит по мобильнику отцу Викентию, своему соседу по келье.

— Чем занимаешься, отец?

— Да тайноядением. А ты?

— Да почти сплю.

— Ну, сна без сновидений.

— Ну, ангела за трапезой.

* * *

— Батюшка, чувствую в себе силы для духовной жизни. Дайте мне какое-либо задание.

— Хорошо, вставай в 6 утра и делай 10 поклонов с Иисусовой молитвой.

— Батюшка, да вы что! Силы-то для духовной жизни у меня появляются только вечером, а рано утром я сплю.

* * *

— Батюшка, мой сосед по парте надо мной смеется, щиплется прямо на уроке. Говорит: «Петров наломал нам дров», и разные другие дразнилки.

— А ты от него пересядь. Но с большой любовью.

— Батюшка, вот я пересел, а он все равно на переменах дразнится.

— А ты ему ответь твердо, резко, можно даже грубо. Но с большой любовью.

— Батюшка, я ему ответил, а он опять. И дерется.

— А ты размахнись и как следует дай! Но с большой любовью.

* * *

— Знай, если кого-то осудишь, то тут же приходит плотский помысел, как бы в наказание.

— А вы пример приведите.

* * *

— Батюшка, можно я буду читать духовные книжки?

— Пока учишься в школе, читай просто хорошие книги.

* * *

— Батюшка! Всю службу стою и думаю неизвестно о чем.

— Не можешь дать Богу сердце, дай хотя бы ноги.

* * *

— Ну что, Юра, не пытался ли ты развинтить отверткой церковную кружку с пожертвованиями?

— Нет, батюшка, но идея хорошая.