Глава 3. БРАЧНЫЙ ИДЕАЛИЗМ И ИНТУИЦИЯ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 3. БРАЧНЫЙ ИДЕАЛИЗМ И ИНТУИЦИЯ

     • Интуиция и откровение

     • Размножение и брак как самостоятельные явления по Библии

     • Размножение как явление бессознательной области человеческого бытия и брак как проявление сознания и свободы

     • Полнота бытия как главная цель брака Значение термина «плоть» в Библии Троичность Божества и единство супругов Благодатность брака Семья как малая церковь

     • Религиозное значение семьи в иудействе и язычестве

     • Единство супругов как конечная цель брака и переживание этого единства как таинство, обожание, блаженство и радость

     • Трагическая сторона брачной любви

     Итак, только интуиция может раскрыть нам тайну пола и брака.

     Где же нам искать эту интуицию? Интуиция есть основа религии и поэзии. На языке первой — она носит название откровения, на языке второй она называется вдохновением. Все великие мировые религии имеют претензию на обладание истинной интуицией-откровением, но мы будем говорить об учении о браке только той религии, которая нам более известна и которая является духовной основой жизни всего культурного человечества — религии христианской.

     Когда заходит речь о браке, и Сам Основатель Церкви (Мф. 19, 5; Мк. 10, 7-8) и Его апостолы (1 Кор. 6, 16; Еф. 5, 31) не дают какого-либо нового учения, а лишь указывают, что истинное учение о браке уже дано в первых главах Библии, в этом «ветхозаветном Евангелии», и только здесь, так как в более позднее время, в эпоху Моисея, учение это было принижено необходимостью считаться с «жестокосердием» людей (Мф. 19, 8. Ср.: Мф. 5, 27— 32; 1 Кор. 7, 10-11).

     И действительно, здесь мы находим глубочайшую философию брака. Но чтобы понять эту философию, нужны два условия. Прежде всего мы должны обращать внимание не столько на внешнюю форму библейского повествования, приспособленную к самому примитивному наивному пониманию[73], сколько на глубокие идеи, лежащие в основе этого повествования, а затем мы должны забыть все эти «священные» и библейские истории, которые изучали в детстве и которые свидетельствуют лишь о низком уровне понимания их составителей, а считаться только с подлинным библейским текстом.

     В этих «историях» своеобразие и глубина Библии положены на прокрустово ложе поверхностного школьного богословия, вследствие чего они одни существенные детали текста опускают[ 2 ], другие представляют в превратном виде, и в результате повествование лишь скользит по поверхности нашего внимания, совершенно не задевая нашей мысли[74].

     Библия знает две эпохи в истории брака. Прежде всего, она знает брак во время нормального состояния человека, брак в Раю, но она знает брак и после великой мировой катастрофы, которая на богословском языке называется «первородный грех», а на языке философском является вмешательством сознания в область, где бы должен безраздельно властвовать инстинкт.

     Итак, что же говорит Библия о нормальном браке?

     Прежде всего, нужно указать, что и Библия подтверждает то, что мы во второй главе доказывали данными естествознания и психологии. Именно она учит, что цель брака вовсе не заключается в размножении. Кажется, во всех учебниках Священной истории установление брака представляется в такой схеме: «Бог создал Адама, затем, создав из его ребра ему жену Еву, дал им заповедь: плодитесь и размножайтесь».

     Иное находим мы в подлинном библейском тексте. Библия говорит совершенно особо о размножении и о браке, и притом говорит о размножении ранее, чем о браке. О даровании человеку способности размножаться говорится в первой главе Бытия, в общей истории творения. Сказав о сотворении Богом животных и благословении им «плодиться и размножаться». Библия говорит о творении человека и о благословении ему на размножение, выраженном в тех же словах.

     Таким образом, по Библии, размножение есть прямое продолжение творения животного мира, не имеющее отношения к браку и вообще к тому, чем человек отличается от животных. Никакой «заповеди» размножаться, о чем любят говорить протестанты[75], в Библии нет. Всякая заповедь может быть воспринята духовно-свободным существом и потому не может быть дана животным, тогда как благословение, как односторонний божественный творческий акт, одинаково приложимо и к человеку и к животным. Что Библия, говоря о благословении размножения человеку, берет его не в качестве высшего, чем животный мир, существа, а как члена этого животного мира, видно из того, что при этом она говорит о человеке в терминах, которые обычно применяются в Библии лишь к животному царству. Подлинный еврейский текст первой главы Книги Бытия вовсе не говорит, что первосозданный человек, которому дано благословение, был мужем («иш») и женой («иша»), как говорят некоторые переводы, а говорит, что он был самцом («захар») и самкой («нкэва»); другими словами, что осуществлением этого благословения являются общие у человека с животным миром родовые органы и процессы (Ср.: Быт. 6, 19; 7, 16).

     На это обращал внимание уже Ориген[76], и с этим считаются многие переводы[77].

     Вообще, как животные берутся здесь в качестве представителей рода (по роду их, по роду ее. Быт. 1, 21, 24, 25), так и человек берется здесь не как индивидуум, а в качестве представителя всего человеческого рода, человечества.

     Между тем, об установлении брака Библия говорит особо. Как Христос (Мф. 19, 5; Мк. 10, 7), так и апостол Павел (Еф. 5, 31) находят это установление в той главе, где говорится о творении человека как существа особого от остального мира, в частности в повествовании о творении жены, где нет ни малейшего указания на размножение. В этой главе начинается история человека как индивидуальной нравственной личности и его отношения к Богу, Который является для него уже не только как Бог-Творец, но и как Бог Завета. Ветхозаветное повествование дважды повторяется в Новом Завете (Мф. 19, 4—5; Мк. 10, 6—7) и оба раза без упоминания о размножении. Хотя брак, по указанию Нового Завета, был установлен еще в Раю, Адам познал Еву, жену свою (Быт. 4, 1) только по изгнании из Рая. Мысль о том, что рождение детей есть не зависящее от человека продолжение творения Божия, что дети — дар Божий, десятки раз встречается в Библии (см., например, в книге Бытия 4, 1, 25-26; 6, 2; 29, 33; 30, 2, 6, 24; 48, 9). «Разве я, а не Бог не дает тебе детей?» — говорит Иаков Рахили (Быт. 30, 2).

     Если от Библии обратимся к ее авторитетным толкователям, то увидим, что они постоянно подчеркивают самостоятельность брака и рождения. Климент Александрийский учит, что само по себе рождение есть «таинство творения», ?????????[78], а потому виновником рождения является лишь Бог, тогда как родители являются лишь «служителями рождения» (???????? ????????[79]).

     Ту же мысль подробно развивает святой Мефодий, епископ Патарский (Олимпийский) в своем «Пире десяти дев», ссылаясь на Иер. 1, 5; Иов 38, 14; 10, 8[80].

     Иоанн Златоуст не раз обращает внимание на то, что благословение плодородия дано Адаму еще до создания жены[81], и точно так же не раз прямо утверждает, что «не сила брака умножает наш род», но слова Господа, сказанные в начале: «роститеся и множитеся»[82] и что «рождение детей нужно приписывать не сожитию супругов, ни чему-либо другому, но Создателю всяческих» [83].

     Библейская антропология учит, что в человеке есть две области.

     Центром одной является сердце, центром другой— чрево. Первая— это область сознания и свободы, а потому и область нравственной ответственности. Вторая есть область бессознательной, инстинктивной, растительной и животной жизни[84], а потому она свободна от моральной ответственности. Неужели вы не разумеете, — спрашивает Христос Апостолов, — что ничто, извне входящее в человека, не может осквернить его? Потому что не в сердце его входит, а в чрево (Мк. 7, 18-19). Между тем все, что подлежит моральной оценке, исходит из сердца, исходящее из человека, оскверняет человека, ибо извнутрь, из сердца человеческого, исходят злые помыслы, прелюбодеяние, любодеяние, убийства (ст. 20—21). И размножение с библейской точки зрения входит не в область сердца, а в область чрева. Размножение, в сущности, есть тот же процесс, что и питание. Это особенно ясно у низших организмов, где размножение прямо пропорционально питанию. Но и у человека «блуд является следствием пресыщения»[85], и Апостол Павел говорит, что пьянство является причиной блуда (Еф. 5, 18). Библия говорит, что благословение на размножение дано вместе с благословением на питание: И благословил их Бог и сказал им Бог: плодитесь и размножайтесь... вот, Я дал вам всякую траву... в пищу (Быт. 1, 28—29).

     Совсем иначе говорит Библия о браке. О нем говорится во 2-й главе Бытия, где идет речь о человеке как существе, отличном от остального животного и растительного мира. О размножении здесь не упоминается. Человек здесь берется не с бессознательной, инстинктивной стороны своего бытия, а как носитель сознания и свободы. Человек берет здесь на себя задачу подчинения себе всего внешнего мира— макрокосмоса, работая в Раю и охраняя его, а вместе с тем он берет на себя и задачу подчинения высшим духовным целям своей внутренней физической жизни - микрокосмоса, принимая заповедь о невкушении плода с древа познания добра и зла. Свою творческую свободу человек обнаруживает в создании языка и в подчинении себе животного мира (Быт. 2, 19). И только после этих актов сознания и свободы человека как наиболее яркое их проявление является брак. По Библии, Бог не творит жену вместе с мужем и таким образом не принуждает на брак человека, а только тогда, когда Адам, этот еврейский Фауст, проявил свою свободу, когда он создал идею жены и пожелал ее осуществления, Бог дает бытие мысли человека, человек становится мужем и женой.

     Говоря о свободе как основной черте брака, Библия в то же время говорит и о его главной цели.

     Она указывает только одну цель брака — жена творится для того, чтобы быть «помощницей» мужа. В чем же должна состоять эта помощь? Употребленное в русском и славянском переводе слово «помощник» подает мысль о помощи в тех трудах, которые Бог возложил на мужа (Быт. 2, 18), и обычное понимание его таково. Но в таком случае полне уместно возражение блаженного Августина, повторенное Фомой Аквинатом, что для помощи во всяком другом деле, кроме рождения, другой мужчина был бы пригоднее женщины. Однако слово «помощник», так же как и соответствующие слова в переводе семидесяти (??????) и в Вульгате, не передает точно глубокого смысла еврейского подлинника. Более точный перевод был бы: «сотворим ему восполняющего, который был бы перед ним». Таким образом, здесь говорится не о восполнении в труде, а о восполнении в самом бытии, так что помощь в труде может мыслиться лишь как последствие восполнения в бытии. Жена прежде всего нужна мужу как его «alter ego».

     Библия не говорит: «не хорошо человеку трудиться одному», а говорит: не хорошо быть человеку одному; не говорит: «который трудился бы с ним», а говорит: «который был бы перед ним». Еврейское слово neged означает то, что впереди, на лицо (Быт. 31, 32; Исх. 19, 2; 34, 10; Чис. 2, 2; 25, 4; Дан. 6, 10). Древние переводчики переводят это слово ?? ????????? ????? (Акила. Ср.: Мк. 11—12) «???????? ?????» (Симмах. Ср.: Деян. 20, 15). Английский ученый Вордсворт переводит against him, before him и сравнивает отношение оттиска печати с самой печатью[86]. «Бог, — говорит святой Кирилл Александрийский, — создал жену... имевшую сожительствовать с мужем, как существо однородное с ним, и просто пребывать с ним» [87].

     Но это сопребывание с мужем не есть лишь пространственная близость.

     Нет, это есть полное метафизическое вышелич-ное единение в одном существе[88]. На эту сторону цели брака указывает Библия, говоря: и будут одна плоть (Быт. 2, 24), то есть одно существо. Здесь вовсе нельзя видеть, как это иногда делают, указание на родовую жизнь[89]. Эту жизнь здесь мы разумеем лишь постольку, поскольку она может быть последствием единства супругов, но прямой и основной смысл этих слов другой. Его непререкаемым образом изъясняет Сам Господь, говоря: Так что они уже не двое, но одна плоть (Мф. 19, 6), то есть указывает не на какое-либо временное телесное единение в родовом акте, а на постоянное метафизическое единство супругов. Употребленное как в Ветхом, так и Новом Завете слово «плоть» (????) вовсе не означает в данных местах лишь тела (????), а означает одно существо, одного человека, как то прекрасно выясняет, например, блаженный Августин. «Священное Писание, — говорит он, — часто называет плотью и самого человека, то есть природу человека в переносном смысле от части к целому, каково, например, выражение: от дел закона не оправдится всяка плоть (Рим. 3, 20). Кого, как не всего человека, дает в этом случае разуметь Писание?.. Тот же смысл имеет и выражение: И слово плоть бысть (Ин. 1, 14), то есть «бысть человек»[90]. И так же как апостол Павел заменяет слово «плоть» словом «человек», говоря не оправдится человек от дел закона (Гал. 2, 16), так точно делает это и Библия, называя Адама и Еву то «одной плотью» (Быт. 2, 24), то «одним человеком»: Бог сотворил человека, по подобию Божию создал его, мужчину и женщину, сотворил их и благословил их, и нарек им имя: человек (Быт. 5, 1—2). Когда говорится лишь о физическом единении мужчины и женщины (не в браке, а в блуде), не говорится, что они «одна плоть», а говорится, что они — «одно тело» — не ????, a ???? (1 Кор. 6, 16).

     Это метафизическое единение мужчины и женщины есть таинство, поскольку оно превышает категории нашего разума и может быть пояснено лишь сопоставлением этого таинства с таинством Пресвятая Троицы и догматом Церкви, а психологически это единение является источником таких чувств брачующихся, которые по самому своему характеру исключают вопрос о целях брака вне его самого, ибо эти чувства есть чувства удовлетворенной любви, а потому полноты и блаженства.

     Переходим к выяснению этих метафизических, а затем и психологических сторон брака.

     Возвышение человеческого бытия в браке на степень бытия сверхиндивидуального выражается в том, что в браке человек становится образом сверхиндивидуального, единого по существу, но троичного в лицах Бога. Здесь нужно отрешиться от господствующего индивидуалистического миросозерцания, бессознательно поддерживаемого вовсе не христианским душевным настроением современного мнимо-христианского общества, и стать на сторону переживаний подлинного христианского мировоззрения, по основному положению которого, положению, в силу своего основного характера отражающемуся на всех частных пунктах этого мировоззрения, — высшее бытие есть бытие сверхиндивидуальное, есть Бог, Троичный в лицах. Школьные руководства догматики подробно толкуют библейское учение, что человек создан по образу Божию, но, рассматривая вопрос, в чем именно заключается образ Божий в человеке, или совсем забывают о троичности Божества, или, сравнивая троичность Божества с тремя силами человеческой души, упускают из внимания, что троичность Божества состоит в троичности лиц, а не сил. А между тем. Библия дает полное основание для более глубокой и верной концепции.

     Общий голос авторитетных христианских толкователей видит ветхозаветное учение о Троице в упоминании о Божественном Совете, предшествующем творению человека, и в том множественном числе, в котором Бог говорит о себе: сотворим человека по образу Нашему и по подобию (Быт. 1, 26), сотворим ему помощника по нему (Быт. 2, 18)[91]. Но этого прикровенного учения о Троице нет там, где говорится о творении всего остального мира, а встречается оно лишь там, где говорится о создании двуполого человека (Быт. 1, 26—27; 2, 18; 5, 2), об установлении брака созданием жены. Бог сотворил человека, — читаем мы в начале 5-й главы Бытия, где как бы резюмируется содержание первых четырех глав, — по подобию Божию создал его, мужчину и женщину, сотворил их, и благословил их, и нарек им имя: человек (5, 2). Итак, «человек» в устах Божиих — это мужчина и женщина как одно целое[92], и только как такое целое, а не как самозамкнутая монада, человек является образом говорящего о себе во множественном числе Бога, тогда как о существовании человека в качестве «единого» (?????, как перевели семьдесят, ???????, как перевел Симмах), самозамкнутого бытия, сказано, что это существование «недоброе» (Быт. 2, 18), а недоброе не может быть образом Божиим[93]. А когда вследствие греха союз любви первых людей превратился в подвластность жены мужу, Бог говорит об Адаме: Вот, Адам стал как один из Нас (Быт. 3, 22), то есть, сохранив богоподобное свойство, потерял подобие с тройческой жизнью и ее вечным блаженством, а потому жизнь его потеряла смысл и не должна быть вечной[94].

     Новый Завет дает ключ к уразумению Ветхого (Евр. 10, 1) и выясняет то, о чем тот говорит лишь прикровенно.

     Апостол Павел сравнивает взаимные отношения мужа и жены именно с отношениями Лиц Святой Троицы.

     Как Бог-Отец есть глава Христа, так и муж-глава жены (1 Кор. 11, 3). Как Христос есть сияние славы и образ бытия Бога-Отца (Евр. 1, 3), так и жена — слава мужа (1 Кор. 11, 7).

     «Хотя подчинена нам жена, — поясняет это место свт. Иоанн Златоуст, — но вместе с тем она свободна и равна нам по чести. Так и Сын, хотя и покоряется Отцу, но как Сын Божий, как Бог». «Когда муж и жена соединяются в браке, они не являются образом чего-то неодушевленного или чего-то земного, но образом самого Бога»[95]. «Бог, чтобы показать таинства единства Божия, — пишет святой Феофил, — вместе сотворил жену и Адама для того, чтобы между ними бьыа большая любовь»[96].

     «Может быть, три прародительские главы всего человечества — эти единосущные лица — были, как думает и Мефодий[97], преобразовательным некоторым подобием Святой и Единосущной Троицы». «Именно не имеющий земного виновника своего бытия и нерожденный Адам представлял образ и подобие безначального виновника всего Вседержителя Бога и Отца, рожденный же сын его представлял образ рожденного Сына и Слова Божия, а происшедшая от него Ева означала исходящее лицо Cвятого Духа»[98], — пишет святой Анастасий Синаит. Как видим, святой Анастасий, в отличие от Апостола Павла и Златоуста, стремится в сравнении брачной жизни с жизнью Святой Троицы сохранить овладение чисел, но не в этом заключается важность этого сравнения. Прежде всего нужно иметь в виду, что Бог выше числа и число три не является каким-то определяющим началом для божественной жизни, так что и в сравнении брачной жизни с жизнью Троицы нужно иметь в виду не тождественность чисел, а самый вышеличный характер жизни там и здесь. А затем, если желательно проводить аналогию далее, можно сказать, что в браке всегда есть третье лицо — лицо Самого Бога. Человек не есть самобытное бытие не только как индивидуум, но и как брачная пара, а потому нормальной духовной жизнью он может жить лишь в общении с Богом и как индивидуум, и как брачная пара. Таким образом, в браке всегда три лица — мужа, жены и соединяющего их Бога. Мысль о необходимом участии божественной силы — благодати Божией — в браке мы находим и в Библии и в святоотеческой письменности.

     Книга Бытия повествует, что Бог не только создал жену, но и привел ее к Адаму[99]. Господь свидетель между тобою и женою юности твоей, — говорит пророк Малахия (2, 14). Брак— завет Бога, читаем в книге Притчей (2, 17). «Жена уготована есть мужу (Богом) от века», — читаем в книге Товита (6, 18).

     В Новом Завете Христос говорит, что мужа и жену Бог сочетал (Мф. 19, 6). Апостол Павел обязательной нормой христианского брака выставляет требование, чтобы брак был всегда браком в Господе (1 Кор. 7, 39; 11, 11).

     В древней церковной письменности уже святой Игнатий требует, чтобы брак был браком «о Господе»[100].

     Климент Александрийский, приведя слова Христовы: где два или три собраны во имя Мое, там Я посреди их, относит их к браку «Не называет ли Он троими мужа, жену и ребенка, так как Бог соединяет жену с мужем?»[101], - спрашивает он.

     Ориген доказывает, что уже Апостол Павел учит о благодатном характере брака, так как он называет в 1 Кор. 7, 7 брак, как и девство, «???????». «Да будут два в плоть едину, — пишет он, — сказано о тех, кто соединены с Богом. И именно Бог есть Тот, который соединяет двоих в одно, так что, поскольку жена выходит замуж, они уже не два, а одно, а так как соединяет Бог, то соединенным Богом присуща благодать»[102].

     «Брак бывает тогда, когда Бог соединяет двоих в одну плоть», — пишет Тертуллиан[103].

     «В браке, — пишет Златоуст, — душа соединяется с Богом неизреченным неким союзом»[104]. «Бог соединяет тебя с женой»[105]. По выражению новеллы Алексия Комнина[106], включенной и в Кормчую[107] , брачующиеся «приемлют Бога», Который «входит посреди совокупляющихся». В древнерусском (XIII в.) чине венчания читаем: «сочетай (Господи) я (то есть их) в едину мысль, венчай я в едину любовь и совокупи я в едину плоть». В служебнике Киевского митрополита Киприана (1376— 1406) читаем: «Тобою (Богом) совокупляется муж и жена»[108].

     Тринадцатое правило Трулльского Собора говорит, что брак узаконяется (и благословляется) присутствием Божиим[109].

     Связанное с догматом Троичности христианское учение о браке еще ближе связано с другим великим догматом христианства— догматом Церкви, который в свою очередь основывается на догмате Троичности. Троица есть метафизическое основание нравственного долга любви. По подобию Троицы, неразделенной и неслиянной, образовано новое существо— Церковь, единая по существу, но множественная в лицах[110]. Что жизнь Церкви должна быть отображением жизни Троицы, об этом молится ее

     Основатель в своей Первосвященнической молитве (Ин. 17, 11, 21). Неоднократно встречаем мы эту мысль и в церковных канонах. Говоря о согласии епископов с первоиерархами и единомыслии их между собою как основе церковного устройства, тридцать четвертое апостольское правило так обосновывает это требование: «Ибо таким образом явится единодушие и прославится Бог через Господа во Святом Духе, Отец, Сын и Святый Дух». Веру в единство и неразделенность Святой Троицы ставит в основу церковного устройства и второе правило Карфагенского Собора.

     Но если семья является лишь подобием Святой Троицы, связанным с божественною жизнью благодатью Божией, то отношение семьи к Церкви еще более тесно. Семья не есть лишь подобие Церкви. Такое воззрение было бы ложным омиусианским учением. Нет, по своему идеалу семья есть органическая часть Церкви, есть сама Церковь. Так же, как кристалл не дробится на аморфные, уже некристаллические части, а дробится лишь на части омиомэрные или подобно-целые, и мельчайшая часть кристалла будет все же кристаллом, семья, и как часть Церкви, есть все же Церковь.

     Климент Александрийский называет семью, как и Церковь, домом Господним[111], а Златоуст прямо и точно называет семью «малой церковью»[112].

     Райская семья совпадает с Церковью, ибо другой Церкви человечество тогда не имело, а христианская Церковь есть продолжение Церкви райской, причем в ней новый Адам— Христос заменяет Адама ветхого (1 Кор. 15, 22). Этим объясняется, почему Новый Завет и древнейшая христианская литература изречения Священного Писания, имеющие отношение к браку, относят к Церкви, и наоборот.

     С давних пор пытаются толкователи провести границу в Послании к Ефесянам между учением Апостола Павла о браке и учением о Церкви, но безуспешно, так как, по апостолу, христианская семья и есть в идеале Церковь, часть Тела Христова. Именно на этом обосновывает он строго моральные требования в отношении к браку Христианин, входя в единство Церкви, есть храм Святого Духа, почему всякий осквернитель своего тела отделяется от Церкви и таким образом разрушает ее (1 Кор. 6, 9, 15, 19). Поэтому же он называет обычно христианские семьи «домашними церквами»[113].

     То же мы видим и у древних христианских писателей. Ерма и Климент Римский учат, что Церковь существовала даже раньше создания человека и что не Христос является образом Адама, а Адам образом Христа и Ева образом Церкви. «Церковь, — пишет святой Климент, — создана прежде солнца и луны. Церковь живая — есть Тело Христово, ибо Писание говорит: создал Бог человека, мужа и жену. Муж есть Христос, жена — Церковь.

     Церковь, будучи духовной, явилась нам в Теле Христовом, поучая нас, что если кто из нас соблюдет ее в теле и не осквернит, он получит ее во Святом Духе. Ибо сама плоть есть символ (?????????) духа и никто, исказивший символ, не получит оригинала (?? ??????????).

     Итак, (Христос) говорит следующее: соблюдайте плоть, чтобы быть участниками духа. Если же мы говорим, что плоть есть Церковь и дух есть Христос, то оскорбивший плоть оскорбил Церковь; таковой не получит духа, который есть Христос»[114].

     Точно так же и Ерма утверждает, что Церковь Божия сотворена прежде всего, а мир сотворен для нее[115], что «Бог сотворил из несущего все сущее, ради Святой Церкви Своей и всякая похоть есть, прежде всего, грех против Церкви»[116]. Образ Божий (данный Адаму) есть образ Христов, говорит Тертуллиан, и выводит отсюда, что плоть есть истинная невеста Христова, которую должно любить больше всего после Бога[117].

     Игнатий Богоносец, как и Апостол Павел, обосновывает половую нравственность на мистическом единстве Церкви с Телом Христовым, говоря, что соблюдающий целомудрие делает это в честь плоти Господа[118]. На этом же основании тождества семьи и Церкви Климент Александрийский обетование Христово о присутствии Его в Церкви относит к присутствию Его в семье[119]. «Во всяком браке почитается Христос в муже и Церковь в жене»[120], — говорит святитель Григорий Богослов.

     Внутренней близостью семьи и Церкви объясняется и тот факт, что в Священном Писании обычно церковные отношения рисуются в терминах семейного быта. Такие термины не какие-то поэтические метафоры, как иногда думают, а имеют для себя основание в объективном существе вещей. Отношения Бога и ветхозаветной Церкви обыкновенно рисуются под образом брака, жениха и невесты, мужа и жены[121]. И в Новом Завете Христос постоянно говорит о Себе как о женихе[122], женихом называет Его и Иоанн Креститель[123], а Церковь постоянно является по отношению к Нему в образе Его жены или невесты[124]. «Скажу еще и то, — пишет Златоуст, — что это (то есть брак) есть таинственное изображение Церкви»[125].

     Сама Церковь есть «дом Божий» (1 Тим. 3, 5), «дом Христов» (Евр. 3, 6), дом духовный (1 Пет. 2, 5) и сопоставляется с домом семейным (1 Тим. 3, 4). Деятельность Церкви называется домостроительством (Еф. 2, 22). В этом доме апостолы и пастыри Церкви - отцы (1 Кор. 4, 15; 1 Тим. 2, 8; Флп. 2, 22), члены Церкви — их дети (Рим. 8, 29; 1 Кор. 5, 11; Еф. 6, 23 и др.). Самое название «церковь»[126] по более вероятному словопроизводству (от ????????) означает «дом Господень», как бы вид дома семейного.

     И не только райская и христианская семья является Церковью, таковою же была, по крайней мере в своем идеале, семья и в иудействе и даже в язычестве. Об этом мы должны говорить подробнее, ибо в этом вопросе православные богословы часто отделываются общими неопределенными фразами или повторяют положения инославного богословия.

     Райская Церковь не была уничтожена грехом, а продолжала существовать, и семья была именно тем островом, который не захлестывали окончательно волны греха. Прежде всего, мы должны указать на ошибочность принятого Католической церковью и часто повторяемого православными богословами учения, будто таинство брака установлено только Христом.

     Что Священное Писание видит в браке таинство, установленное Богом в раю[127], это ясно для всякого, кто будет читать его без предубеждения. На всем протяжении Нового Завета мы не найдем ни одной строчки об учреждении Христом или Его Апостолами таинства брака, ни одного слова о той или иной обязательной для христиан форме его совершения. Когда заходит вопрос о браке, как Христос (Мф. 19, 3—6; Мк. 10, 2—12), так и Его Апостолы (Еф. 5, 31) отсылают к Ветхому Завету, к библейскому повествованию об учреждении первобытного брака, при существовании которого самый вопрос представляется излишним. «Разве вы не читали?» — спрашивает Христос вопрошающих о браке фарисеев.

     В отношении брака прекрасно говорит Климент Александрийский: «Сын только сохранил то, что установил Отец» и выясняет, что брак как таинство существовал в Ветхом Завете, так как если свят ветхозаветный закон, то свят и ветхозаветный брак, и что апостол лишь поставил в связь это таинство с таинством союза Христа и Церкви[128]. Говорит он и о благодати райского брака (??? ??? ????? ???????[129]). Выше мы видели, что Ориген говорит о благодатности всякого брака.

     Как на доказательство установления таинства брака Христом ссылаются иногда на евангельское повествование о чуде на браке в Кане Галилейской. На самом деле это повествование доказывает как раз противоположное, доказывает, что Христос признал брак именно таковым и по форме и по существу, каковым он был до Него. «Христос пришел на брак и принес дар, даром почтив дело»[130], — пишет Златоуст.

     Величайшее значение этого события, подчеркиваемое четвертым евангелистом (Ин. 2, 11), по-видимому, неясно представляли даже остальные евангелисты, не упомянувшие о нем в своих евангельских повествованиях, и потому о нем можно лишь догадываться. Чудо в Кане было первым чудом Христовым. Здесь впервые Христос выступил уже не только как учитель, но как и создатель Своей Церкви, поскольку всякое чудо есть предвосхищение той победы духа над телом и материей, которым будет характеризоваться жизнь будущей Церкви. Еще ближе указывает на это характер чуда, предзнаменовавший центральное таинство Церкви — Евхаристию.

     Правда, «час Христа тогда еще не пришел» (Ин. 2, 4), почему основание совершается лишь в вере учеников, только и именно с этого момента уверовавших в Него (Ин. 2, 11), но для нас важно, что это символическое основание Церкви совершается в семейном доме и именно во время брачного торжества.

     Браком начинается история Церкви в раю, браком начинается и история Церкви новозаветной. И на этом брачном торжестве Христос не выступает в качестве активного участника брачного обряда. Напрасно говорят[131] о благословении брачующимся, Им преподанном. В евангельском тексте для этого нет ни малейшего основания.

     «Он присутствует здесь, — справедливо говорит профессор Павлов, - как званный на брачное торжество, происходившее уже по совершении брака, и Своим присутствием свидетельствует, что брак, заключенный по законам и обычаям еврейского народа, есть брак истинный, богоугодный»[132].

     А за полторы тысячи лет еще более резко выразил эту мысль блаженный Августин: «Христос явился на брак, чтобы подтвердить, что Он Сам (в раю) установил брак»[133].

     Действительно, на браке в Кане никакого участия в совершении брака Христос не принимал и не указал каких бы то ни было нововведений в нем и лишь чудом претворения воды-д вино символически указал, какое высокое религиозное одушевление[134] должно быть присуще христианскому браку.

     Но если Евангелие молчит о каком-либо вмешательстве Христа в брачный обряд, оно, выражаясь словами древнего оратора, «dum tacet clamat» («громко говорит самим молчанием»). Так же как и прямые слова Христа (Мф. 19, 6), это молчание показывает, что и в дохристианском браке Христос видел творимый Богом таинственный организм единой Церкви, так что Его миссия состояла не в том, чтобы создать какой-то новый институт брака, брака как таинства, как учат католики, а лишь в том, чтобы очистить брак от чуждых его богоданной природе греховных элементов.

     Ввиду такого сходства семьи и Церкви Христос посылает апостолов именно в достойные дома (Мф. 10, 12), и история апостольской проповеди доказывает, что она обычно так и начиналась и при таких условиях была наиболее успешной.

     Суровые евангельские выражения об отказе от семьи для Царствия Божия (например, Мф. 10, 21, 34—39; Лк. 12, 51—53) служат и здесь не опровержением, а подтверждением. Ведь христианин должен для Царствия Божия отказаться не только от семьи, но и от самого себя (Мф. 16, 24). И если отказ от себя не есть самоубийство, а лишь отказ от эгоизма и перестройка всей личной жизни на началах любви, то и отказ от семьи не есть ее разрушение, а перестройка ее на христианских началах, когда брак становится браком «в Господе». И если для служителей Церкви это требование иногда и фактически означает отказ от семейной жизни, то ведь с евангельской точки зрения это есть лишь расширение более узкой сферы деятельности на более широкую без изменения ее сущности, ибо если семья есть малая Церковь, то и Церковь есть большая семья (1 Тим. 3, 5).

     Указывают в доказательство христианского установления брака на слова апостола Павла: тайна сия велика есть; аз же глаголю во Христа и во Церковь (Еф. 5, 32). Действительно, апостол указывает, что основание брака как таинства лежит в отношении его к другому союзу, союзу Христа и Церкви, то есть Церкви только христианской, и, следовательно, пока не было христианской Церкви, не могло быть и брака как таинства. Но понятие после и потом — понятие времени — не решает вопроса догматики. Христос, родившийся после Адама хронологически, был прежде его метафизически (Ин. 8, 58), чем и обуславливается возможность спасения ветхозаветных праведников и распространенность «единой Церкви» (а Символ веры знает только таковую) и на Ветхий Завет[135], и на райскую жизнь. По справедливой мысли древнейших церковных писателей (Климента Римского, Ермы, Тертуллиана[136]), не Христос есть образ Адама и Церковь — образ Евы, а наоборот, — Адам создан по образу Христа и Ева по образу Церкви, а потому и брак первых людей в раю так же был образом союза Христа и Церкви, как и брак членов исторической христианской Церкви, и потому был таинством. Так именно и учила древняя Церковь. Что она не причисляла брак к новозаветным таинствам, видно из того, что во всех древних перечнях христианских таинств таинство брака не упоминается[137]. На то же указывает и самый чин венчания. В молитвах этого чина упоминается лишь о ветхозаветном учреждении таинства и перечисляются лишь ветхозаветные святые. На это обращает внимание, например, святой Симеон Солунский. Говоря о браке, он пишет: «Священник в своих молитвах не упоминает о ком-либо из новозаветных (праведников), состоявших в браке, так как брак не есть для христиан предпочтительное дело. Конечная цель Евангелия есть девственность и целомудрие»[138].

     Наконец, в авторитетных памятниках православного учительства прямо говорится, что брак именно как таинство установлен в раю, а в Новом Завете лишь подтвержден. Так, патриарх Иеремия II в своем ответе протестантским богословам, приведя из Книги Бытия (2, 24) слова об установлении брака в раю, продолжает: «Таким образом, это таинство передано свыше, а подтверждено в Новом Завете»[139]. Точно так же в грамоте восточных патриархов об учреждении Российского Священного Синода читаем: «Таинство брака имеет свое основание в словах Самого Бога, сказанных о нем в Ветхом Завете (Быт. 2, 24), каковые слова подтвердил и Иисус Христос, говоря: еже убо Бог сочета, человек да не разлучает (Мф. 19, 6)». Апостол Павел называет брак «великою тайною».

     О том, что православная догматика признает брак не только новозаветным, но и ветхозаветным таинством, говорят и инославные символики. «В Православной Церкви, — говорит Гасс, — брак является менее определенно христианским установлением, чем в Римско-католической. Христос не ввел брак, а только включил его в высшие религиозные и моральные отношения»[140].

     Если учение о браке как райском таинстве имеет для себя твердое основание и в Священном Писании и в авторитетных памятниках церковного учительства, то учение о браке как таинстве лишь новозаветном заимствовано православными догматиками из учения римско-католического. Это учение, основываясь в конце концов на своеобразном взгляде на брак блаженного Августина, было санкционировано для Римско-католической церкви на Тридентском соборе, который на двадцать четвертой своей сессии постановил: «Брак есть по истине и в собственном смысле одно из семи таинств евангельского закона, установленное Господом Христом»[141].

     Подчиняясь влиянию развитой на Западе богословской науки и не пытаясь выяснить догматическое учение о Церкви в раю, православные богословы нового времени пожертвовали глубоким истинно церковным учением о браке как райском таинстве во имя схематичности учения о семи новозаветных таинствах.

     Но если таинство брака установлено в раю, сохранилось ли оно вне христианства, в еврействе, в язычестве? В символических книгах Православной Церкви мы не найдем определенного ответа на этот вопрос, и потому на наш утвердительный ответ нужно смотреть лишь как на theologumenon (частное богословское мнение).

     Если таинство брака существовало в раю, то вследствие чего оно могло исчезнуть позднее? Вследствие первородного греха? Вследствие греховности всего человечества? Но первородный грех не касался взаимных отношений первой четы, он не был изменой их друг другу. Наоборот, блаженный Августин доказывает, что Адам нарушил заповедь Божию только потому, что не хотел разлучиться с согрешившей женой. «Супруг последовал супруге, — пишет он, — не потому, что, введенный в обман, поверил ей, как бы говорящей истину, а потому, что покорился ей ради супружеской связи. Ибо не напрасно апостол сказал: «Не Адам прельщен, но жена, прельстившись, впала в преступление». Это значит, что он не захотел отделиться от единственного сообщества с нею даже и в грехе»[142].

     Ту же мысль проводит на Востоке Златоуст. «Жена не обманывает мужа, — пишет он, — а убеждает». Об этом свидетельствует Павел, говоря: «Адам же не прельстился»[143]. Он же проводит мысль, что Бог не проклинает чету прародителей и не лишает их благословения рождения, так как оно вечное[144]. Наконец, те же мысли находим и у Прокопия Газского[145].

     Напротив, некоторые святые отцы защищают мнение, что благодать брака дана первым людям лишь после первородного греха, когда брак явился необходимым для борьбы со смертью, как пишет, например, Амфилохий Иконийский[146].

     Мнение, что брак установлен именно после и даже вследствие первородного греха, мы встречаем в ранних произведениях Златоуста, у святителя Григория Нисского, у блаженного Фёодорита, Иоанна Дамаскина, Максима Исповедника, Максима Грека и др.

     И богослужебные книги Православной Церкви свидетельствуют, что брак не разрушен грехом. «Супружеский союз, — читаем мы в Требнике, — ни прародительным грехом, ниже потопом Ноевым разорися»[147].

     Ту же мысль находим и в сорок девятой главе Кормчей книги (Эклоге). «Ни жены виною змия гордого наченши вкушения от мужа разлучи, ни того владычнй заповеди преступления супругою поспевшее отлучи, но от тоя убо спряжен грех потопи, сочетания же не разлучи» [148] . Что грехи человечества не исказили института брака, видно из того, что Бог благословил брак и после потопа. «Когда Бог наказывал людей потопом, — пишет блаженный Феодорит Кирский, — он ввел в ковчег не только мужчин, но и женщин в одинаковом количестве и возобновил первое благословение. Ибо и им сказал: Плодитесь и размножайтесь и наполняйте землю (Быт. 9, I)»[149].

     О святости ветхозаветного брака говорят и заповеди Десятословия, сопоставляя его нарушения с тягчайшими преступлениями против Бога и ближнего. «Истинная любовь - это (брачная), - пишет святой Ефрем Сирии, — от Адама до Господа нашего была таинством совершенной любви Господа нашего»[150].

     Древний христианский писатель, известный под именем Дионисия Ареопагита, говорит, что язычники (эллины) смотрели на брак именно как на таинство[151]. По учению каббалистов, единственный канал, через который благодать Божия изливается на человечество, — это брак[152]. О религиозном характере брака у всех народов говорят многие авторитеты[153]. «Во всех странах и во все времена религия принимала участие в заключение брака», — пишет Монтескье[154].

     Но видели ли в браке евреев и язычников таинство сами христиане? И на этот вопрос нужно дать положительный ответ, так как за это говорят и прямые свидетельства древней письменности и фактическое отношение христианской Церкви в древности к еврейским и языческим бракам. Климент Александрийский не видит различия между браком ветхозаветным и новозаветным. «Так как закон ветхозаветный свят, то свят и брак», — пишет он. И ветхозаветный брак был таинством как прообраз Христа и Церкви, о чем говорит апостол[155]. «Брак является делом честным и у нас и у язычников», — пишет Златоуст[156], относя, таким образом, и к языческому браку слова апостола: «Брак честен во всех» (?? ?????, Евр. 13, 14). А святой Зенон Веронский доказывает, что язычники обладают всеми брачными добродетелями, так что он недоумевает, чему бы он мог их научить. «Поистине, — иронически добавляет он, — мы побеждаем только в том, что христианки в силу своей святости большее число раз выходят замуж, да еще за язычников, о чем нельзя не упомянуть без великой скорби или вопля»[157].

     Считая брак таинством, древние христиане принимали его в том виде, как он существовал у евреев и язычников и, следовательно, видели таинство и в языческом и еврейском браке. Никогда брак перешедших в христианство супругов не нуждался в каком бы то ни было подтверждении со стороны Церкви, чтобы стать таинством. Христиане первых веков, чуждавшиеся еврейской обрядности и предпочитавшие мучения и смерть, по-видимому, невинному участию в языческом культе, принимали брак в еврейской и языческой форме без всякого протеста и сами указывали на это язычникам. «Они, то есть христиане, заключают брак как и все», — говорит один христианский апологет II века[158]. «Всякий из нас признает своею супругою женщину, которую он взял по законам, вами (то есть язычниками) изданными»[159], — говорит другой апологет в своей апологии, поданной императору Марку Аврелию (166— 177). Климент Александрийский христианским браком считает брак ???? ?????[160]. Лаодикийский собор от христианского брака требует только того, чтобы он был совершен «свободно и законно», то есть согласно с римскими законами (правило 1). Святой Амвросий Медиоланский говорит, что христиане берут жен «по таблицам», то есть по римскому закону Двенадцати таблиц[161]. О совершении брака по римским законам упоминает и Златоугт[162].

     За признание языческого брака таинством говорит и то обстоятельство, что в древней христианской письменности мы не находим какого-либо особого специального христианского определения брака. Наоборот, древние канонические и догматические памятники пользуются определением брака, данным для языческого брака римским юристом язычником Модестином[163], и даже называют его «наилучшим»[164], а в одном авторитетном догматическом памятнике определение Модестина применено именно к таинству брака[165]. О благословенности брака и до Христа говорит святой Симеон Солунский: «Брак допущен для одного деторождения, — пишет он, — чтобы не без благословения было происхождение и начало людей и чтобы не без него они имели жизнь»[166].

     Если блаженный Августин учил, что таинство брака существует только в христианской Церкви, а у язычников нет брака вообще, то это учение, отразившееся в современном различении католическим богословием сакраментального и несакраментального брака, вытекает из отвергнутого Церковью учения о совершенном извращении природы человеческой первородным грехом и долгое время не пользовалось признанием даже на Западе. К выводу об отсутствии брака у язычников Августин приходит посредством такой цепи заключений: «Апостол учит, что «все, что не по вере, — грех» (Рим. 14, 26). Язычники веры не имеют. Поэтому все, что они делают, есть грех. Между тем, брак не грех. Следовательно, у язычников нет брака». Этот вывод, получающийся путем quatemio terminorum (замены терминов)[167], не разделялся в старое время даже Западной церковью. Мы уже видели, что папы Иннокентий III и Гонорий III категорически заявляют, что таинство брака есть и у язычников. А в самом Corpus juris canonici (Свод канонических правил) подробно разбирается и опровергается это учение Августина. А именно, Грациан доказывает здесь ссылками на Священное Писание, что сам Христос (Лк. 14, 26; Мф. 19, 29) и апостол Павел (1 Кор. 7, 12; Тит. 2, 4) признавали существование брака и у нехристиан, что слова апостола: «все, что не по вере, — грех» имеют тот же смысл, что и слова: блажен, кто не осуждает себя в том, что избирает (Рим. 14, 22), то есть говорят о поступках язычников, противных их совести, что, если иногда и утверждают, что у язычников нет таинства, то это не значит, что у них форма таинства брака неправильна, а значит только то, что их таинства не могут дать вечного спасения и что, наконец, слова Амвросия Медиоланского: «Нельзя считать браком то, что противно заповеди Божией» неприменимы к браку нехристиан, ибо ни одна заповедь Божия не запрещает брака нехристиан между собой»[168]. Позднее католические богословы, с целью примирения учения блаженного Августина с учением Corpus juris canonici, создали теорию двух видов брака — сакраментального и несакраментального. К этому учению должны прийти и те православные богословы, которые отказались от старого церковного учения о существовании таинства брака во всем человечестве.