II
II
Невдалеке от Дмитрия Парфентьевича, частью на скамье у столика, частью на палубе, на узлах расположилась куча пассажиров.
Тут было несколько плотовых бурлаков с Унжи, какая-то толстая и добродушная мещанка, старик, тоже, по-видимому, из мелких мещан. Центром кучки в данную минуту служил пароходный лакей третьего класса, молодой еще парень, одетый в потертый и засаленный сюртук, на левом борту которого болтался жетон с надписью «№ 2». Через плечо у него висела салфетка, которою он с одинаковым успехом вытирал и залитые столы, и стаканы. Он только что пронес по палубе поднос с приборами, широко расставляя локти врозь и глядя в одно время и перед собой, и под ноги. Поставив поднос на столик и отряхнув вокруг него пыль салфеткой, он направился к упомянутой кучке своих земляков, сел на кончик скамьи и прямо приступил к начатому ранее разговору.
– На этот случай я вот что скажу, – произнес он вполне уверенным тоном: – я кулаком перекрещусь, и то действует. Да, вот так: во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, аминь. И то, все равно, действует. Вы как думали?
И он оглянулся на своих слушателей, как человек, предложивший на разрешение остроумную загадку.
– Кулаком, говоришь? – в изумлении переспросил один из унженских мужиков.
– Да, кулаком!
Слушатели помотали головами с видом сомнения и укоризны. Мещанин строго обратился к парню:
– Н-ну, уж это оставь! Уж это ты заговорил свыше Бога…
– Что такое?
– А то, что например тебе, дур-раку-у, так дозволено, чтобы кулаком крестное знамение творить. Не может быть. Это никогда не действует.
– Ан, действует!
Парень окинул слушателей радостно сияющим взглядом и только что хотел дать решение загадки, как от одного из столов послышался нетерпеливый стук ложки по стакану.
Парня точно подвинуло пружиной. В одно мгновение он был уже на другом конце палубы, схватывал чайники, бегал к машине и обратно, уставлял, отряхивал, опять бегал вниз, приносил заказанное и извивался вокруг столов, а между тем, начатый им разговор продолжался среди озадаченной публики.
– Ну, это он сверх ума! – сказал мещанин.
– От глупого разума, – с сожалением прибавила старуха.
– Наврал малый, что говорить!
– Как это может быть, чтобы кулаком… Это никогда не действует…
Общее мнение, по-видимому, окончательно установилось.
– Неправильно, – слышится несколько голосов вдруг, – это озорство, больше ничего…
– Как можно!..
– Кто тебе этакое позволил?
– Озорство и есть…
– А вы вот послушайте, – подхватывает парень, внезапно вынырнувший из люка, – может и не озорство выйдет… Теперичо был у нас на фабрике, на суконной, где я жил, парень один. Так ему, этому парню, машиной всю пятерню так и отхватило: рраз! и кончено! Ни одного пальца! А рука-то правая… Вот теперь и думайте: как тому парню быть, ежели у него одна култышка осталась…
Публика озадачена.
– Вот ты куда гнешь?
– Ишь ты, задача… А ведь это, братцы, как же?.. Ведь уж если ему – парню-то этому самому – левой рукой креститься…
– Что ты, что ты, – замахал рукой мещанин, – нешто левой рукой возможно… Это ведь сатане…
– Ну, а правой как ты тут персты сложишь… Одна култышка!..
– Вот то-то и есть…
Задача приобрела мгновенно популярность. Ближайшие пассажиры прислушивались, дальние вставали и подходили к говорившим. Даже молодой купчик, очень авторитетно беседовавший о политике за чайным столиком с каким-то толстым господином, удостоил обратить благосклонное внимание на затейливую задачу. Он постучал ложечкой и поманил парня.
– Эй, услужающий. Сколько с нас?.. э-э-э… тово… Как ты это говоришь: култышкой?
– Так мы себе, ваше здоровье, – промежду себя… До вас не касающее…
– Нет, а ловко, не правда ли? – обратился купчик к толстому господину.
Толстый господин отвечал невнятно, потому что справлялся в это время с бутербродом.
Одни татары сидели на корме, не принимая участия в общем разговоре. Они молчали или изредка перекидывались короткими замечаниями на родном языке.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.