Пролог[244]

Пролог[244]

Стоял как-то после заутрени один брат-проповедник[245] перед распятием и сетовал пред Богом в сердце своем, что не может он вполне созерцать мученичество Его и Страсти Его и что от этого делается ему горько. Ибо именно этого ему на тот час сильно не хватало. И покуда он так сетовал, восхищен он был в своем внутреннем чувстве необыкновенным образом, и в мгновенном ясном озарении был ему такой ответ: «Должен ты пасть ниц сто раз, и каждый раз по-особому созерцать Страсти Мои, сопровождая свои созерцания вожделенным желанием Меня. И каждую Страсть Мою должен ты запечатлевать в себе духовно, страдая через Меня так же, как я страдал, насколько это тебе по силам». И стоял он так просветленный, желая пересчитать созерцания, но смог насчитать лишь не более девяноста. И тогда обратился он к Богу: «Любезный Господи, Ты говорил о сотне созерцаний, я же насчитал их не более девяноста». И тогда напомнили ему еще о десяти, воспринятых им прежде в помещении капитула, когда он, по своему обыкновению подражая Господу, следовал Его пути смертных мук и подходил к тому же самому распятию, что и теперь. И после этого обнаружил он, что запечатлел в себе все сто созерцаний горькой смерти Господа от начала до самого конца. И когда начал он упражняться в том, в чем был наставлен, то его прежняя зачерствелость превратилась в любезную сладость.

И подумалось ему, что, может быть, кто-то еще страдает от той же ущербности, зачерствелости и горечи при созерцании достолюбезных Страстей (Господа), на которых покоится всякое блаженство, и что было бы хорошо помочь ему, дабы он упражнялся и не бросал своих занятий, покуда не исцелится. Поэтому и записал он эти созерцания и сделал это по-немецки, ибо в таком виде они были сообщены ему Богом.

После этого удостоился он многих светоносных озарений Божественной Истины, причиной которых были те созерцания, и между ним и Вечной Премудростью началась доверительная беседа. То не была беседа во плоти, и ответы не представали в образах. Она происходила созерцательно в свете Св. Писания, ответы которого обмануть не могут, возникают ли они из уст Вечной Премудрости, как Она сама речет в Евангелии, или происходят от возвышенных учителей. Но ответы передают не те же самые слова и не тот же самый смысл, но такие истины, которые соответствуют смыслу Св. Писания, чрез которое вещали уста Вечной Премудрости.

Видения, о которых далее пойдет речь, произошли также не плотским образом. Их следует воспринимать лишь как примеры[246].

Ответный плач Богоматери приводится в соответствии со смыслом слов Св. Бернарда[247].

Учение дается в вопросах и ответах для того, чтобы оно выглядело более привлекательным и чтобы никто не подумал, что оно является достоянием одного автора или что он излагает его от своего имени. Написавший эту книгу считает, что излагает всем известное учение, в котором он сам и любой другой человек могут найти подходящее себе.

Как и подобает учителю, автор книги олицетворяет всех людей, только иногда он говорит как грешник, а иногда – как совершенный человек; порой предстает он в виде любящей души, а порой, когда того требует содержание, в облике Служителя, с которым беседует Вечная Премудрость.

Почти все в этой книге излагается в образах. Многому придана форма поучения, и ревностный (в вере) человек должен немало из этого извлечь для благоговейной молитвы.

Смысл написанного прост, а способ изложения еще проще, ибо и то, и другое исходит из простой души и предназначено для простых людей, которым еще только предстоит избавиться от своей ущербности.

Но когда тот же самый брат начал писать о трех предметах – Страстях Господа, подражании Ему и всем остальном, что с этим связано – и дошел уже до покаяния, до слов «Увы, увы тебе, душа моя!»[248], то почувствовал он некое сопротивление. И когда однажды в полдень сидел он на стуле своем, узрел он как бы в видении, но ясно[249], двух согрешивших людей в духовном облачении, севших напротив него. Он стал сильно порицать их за то, что они сидели праздно и ничего не делали. И тогда дали ему понять, что должен он вдеть им нитку в иголку, которую вложили ему в руку. Нить же была сложена из трех – двух коротких и одной подлиннее. И когда взял он нити за концы и попытался вдеть все вместе, то ничего у него не получилось. И тогда вдруг увидел он справа от себя стоящего Господа нашего любезного, выглядевшего так, словно Его только что отвязали от позорного столба. И стоял Он рядом преисполненный благ и отеческой заботы, так что брату даже показалось, что это отец его. И увидел он, что цвет головы Господа был естественным, не белым, но слегка соломенным, в котором смешивались воедино белый и алый цвета, и это создавало естественный цвет. И узрел он также, что все тело Господа покрыто ранами, свежими и кровоточащими; одни из них были округлыми, другие – угловатыми, иные – вытянутыми, какие появляются от бичей. И когда стоял преисполненный любви Господь и смотрел благосклонно на бра-та-проповедника, простер тот руки свои и коснулся кровавых ран

Господа своего. И после этого взял он три нити, соединил их вместе и быстро вдел в иголку. И была дарована ему сила, и уразумел он, что следует ему непременно завершить труд свой и что Бог желает облачить в вечную красоту одеяний цвета алых роз, пропитанных драгоценной кровью из ран Его, тех, кто посвятит время жизни своей созерцанию того, о чем написано в этой книге.

Но следует знать вот что: сколь мало похоже непосредственное внимание приятной игре милых струн на выслушивание рассказа того, кто лишь слышал о ней со слов других, столь же мало слова, благодатно воспринятые, пережитые сердцем и истекающие из живых уст, сравнимы с теми словами, что записаны на мертвом пергаменте, особенно записанные по-немецки[250]. Они замерзли и пожухли, словно сорванные розы; свойственное им воодушевление, как ничто другое возвышающее сердце человека, исчезает в них, и ложатся они на иссушенные сердца, не орошая их. Струна может звучать сколь угодно приятно, но тот, кто натянет ее на иссохшее дерево, не услышит ее звука. Сердце, в котором нет любви, способно понять говорящего от преизбытка любви человека в такой же малой степени, в какой немец понимает валлийца. И потому человеку, в котором есть ревностное усердие, следует незамедлительно поспешить к изливающимся потокам этого милого учения, чтобы как можно ближе взглянуть на их источник в его свежей и прелестной красоте. В таком воздействии наполняющей все благодати способны они укрепить помертвелые сердца. И тот, кто станет созерцать эти потоки таким образом, уже не сможет читать написанное здесь, не испытывая никакого внутреннего движения сердечного, будь то движение к восприятию пламенной любви, нового света, невыносимой тоски по Богу, осуждения грехов своих или некоего духовного устремления, в котором душа обновится благодатью.

И здесь заканчивается пролог этой книги.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.