Интервью с ваххабитом
Интервью с ваххабитом
2001, февраль. Публикуется впервые.
Зимой 2001 года мне довелось провести несколько дней в Бишкеке, столице Киргизии. 12 февраля коллеги-журналисты организовали мне встречу с секретарём Совета Безопасности Республики Киргизия генералом Болотом Джапузаковым. Генерал поил меня чаем и рассказывал про террористические организации, про Хизб-ут-Тахрир и Исламское движение Узбекистана, про наркотрафики и охрану границ. Я вежливо слушал, но мне хотелось говорить о главном – о религии, а точнее – об идеях ваххабизма, которые охватывают южную Киргизию. Пока генерал закуривал, я, воспользовавшись паузой, резко сменил тему: «Существует ли в Киргизии контрпропаганда против ваххабизма, и если да, то на чём она построена?». Джапузаков ответил, что никаких идеологических схем против ваххабитов они не разрабатывают, поскольку ваххабиты не враги, а просто верующие, и переключился на рассказ о том, как киргизские пограничники взяли в плен боевиков, прорывавшихся из Таджикистана в Ферганскую долину через киргизскую территорию.
Что стояло за явным нежеланием углубляться в ваххабитскую тему? Действительно ли генерал не придавал значения развитию ваххабизма в республике или боялся признаться, что администрация Акаева не знает, как решать проблему. Скорее, второе, если учесть, что в первый же час пребывания в Бишкеке меня арестовали на улице, подвергли тщательному обыску и допытывались, нет ли у меня «запрещённой литературы». Виной всему оказалась моя борода. Мы вас за чеченца приняли, признался капитан угрозыска, возвращая документы и принося извинения.
Про этот инцидент я генералу рассказывать не стал, а спросил на всякий случай, есть ли среди пленных ваххабиты. – Есть один, кстати, ваш, россиянин, башкир по национальности. Взяли его в бою, с оружием в руках. – Можно с ним побеседовать? – Отчего нет, идите, беседуйте.
Так я познакомился с Русланом Абдуллиным, 1980 года рождения, башкиром и первым ваххабитом, которого я видел в своей жизни. Руслан жил в небольшой башкирской деревне в Курганской области, затем приехал в Таджикистан, где в 40 км от Душанбе проходил обучение на какой-то базе. Во время нашего разговора он находился под следствием. Встреча проходила в комнате для свиданий, в присутствии сотрудников Службы национальной безопасности.
Если с генералом Болотом Джапузаковым мы говорили о политике, то с подследственным Русланом Абдуллиным – о Боге.
– Руслан, ты в Бога веришь?
– Да.
– Ты согласен говорить со мной о Нём в присутствии охраны? Если нет, скажи, я уйду.
– Согласен.
– В какого Бога ты веришь?
– В Аллаха.
– Давно пришёл к вере?
– В девяносто девятом году принял ислам, до этого атеистом был.
– Тебе сколько лет?
– Двадцать. Когда арестовали, было девятнадцать.
– А родом ты откуда?
– Из России. Курганская область, Сафакулевский район, деревня Азналино.
– Почему ты принял ислам, что было толчком?
– С родителями ссорился, с матерью…
– Родители верующие?
– Нет.
– Так что же, ругался с матерью и от матери к Аллаху ушёл?
– Вообще всё плохо было. На работе постоянно пьянка…
– А где ты работал?
– В совхозе, трактористом. Денег не платили…
– Оттого, что на работе не платят, ислам не принимают, как мне кажется.
– Тяжело жить стало… пить начал.
– Мечеть была в деревне?
– Да, была.
– Кто конкретно тебя привёл к исламу? Имам, знакомый, брат? Мужчина, женщина?
– Знакомый. Мужчина. Ему было двадцать пять лет тогда. Он и призвал меня к исламу. Мы начали общаться в мечети. Он книги мне давал, и я заинтересовался.
– Последнее время ты жил в Таджикистане, затем какое-то время провел в горах на юге Киргизии. Чем здешний ислам отличается от того ислама, который исповедовали в твоей деревне?
– …
– Молчишь. Тебе трудно отвечать, но пойми, что и мне трудно задавать вопросы. Мы не в равных условиях. Я на свободе, а ты в камере. Но если ты хочешь, чтобы я понял, почему ты из своей деревни отправился в Таджикистан, ты должен мне это объяснить. Твои религиозные взгляды отличаются от того ислама, который исповедуют мусульмане в России?
– Да. Отличаются.
– Чем?
– В исламе есть разные течения. То, к которому я принадлежу, русские называют ваххабизмом. А там, у меня в деревне, все мусульмане – сунниты ханафитского толка, а я – ваххабит.
– Какой смысл ты вкладываешь в выражение «я – ваххабит»?
– Я живу по Корану. А тех, кто живёт по Корану, – называют ваххабитами. Но я ещё много не достиг…
– А другие мусульмане, они, по-твоему, живут не по Корану? Я чувствую в твоих словах пренебрежение к тем, кто иначе исповедует ислам. Я прав?
– Есть разные течения в исламе…
– Хорошо, скажи в таком случае, в чём преимущество ваххабизма, для тебя лично? В чём его притягательность?
– …
– Не знаешь. Или не можешь сейчас ответить? Тогда подойдём с другой стороны. В чём самая большая опасность для самого ваххабизма?
– Много в чём… в женщинах, например.
– Про женщин тебе любой мусульманин то же самое скажет. Или ты не хочешь думать, или не хочешь говорить. Если второе, то тогда так прямо и скажи, и я сниму вопрос. Что смертельно опасно для ваххабита?
– Жить… например… в немусульманской стране.
– То есть после освобождения из заключения ты не захочешь возвращаться в Россию?
– Нет.
– Тогда, где находится то место, где ты как последователь учения Мухаммеда ибн Аль-Ваххаба сможешь жить?
– Сейчас даже не знаю. Нет такого места на земле… может быть, в Афганистане… у талибов…
– Поверь – я могу оценить твою прямоту. Однако ты, как мне кажется, создаешь в собственном сознании тупиковую ситуацию. С одной стороны, ты стремишься жить в некоем виртуальном халифате…
– В каком халифате?
– Неважно, в некоем несуществующем халифате, которого реально нигде нет. Ты говоришь про талибов, но у талибов нет государства, нет нормальной жизни, есть одна сплошная нескончаемая война. Так что же, халифат сегодня – это жизнь в газавате?
– Вы не правильно понимаете халифат. Просто сейчас такое время. Вот захватят землю, и начнётся нормальная жизнь.
– Чью землю? Земля поделена.
– Я про талибов говорю… они на своей земле воюют…
– Сегодня – на своей, а завтра могут оказаться и на твоей… объявят Башкирию исламским анклавом, который необходимо присоединить к халифату…
– Не надо их присоединять.
– Значит – бросишь свой народ, а сам уйдешь в неведомый халифат?
– В исламе нет народов и наций. Есть две нации – верующие и неверующие.
– Красиво. А я, православный, с твоей точки зрения, к какой «нации» отношусь?
– Верующей.
– Это ты из вежливости говоришь, чтобы меня не обидеть.
– Нет, почему, я признаю христианство.
– А что делать с атеистами?
– Призывать к Аллаху.
– Убей неверного, говорит Коран…
– Я не читал такого…
– Прости. Скоро суд. Тебя взяли с оружием в руках, скорее всего, по киргизским законам ты получишь большой срок, но поскольку ты молод, то освободишься далеко не старым человеком. Куда пойдёшь, если не найдёшь халифата?
– Не знаю. Бог покажет.
– Где ты бывал, кроме родной деревни и Таджикистана?
– Нигде.
– В армии служил?
– Нет.
– Адвокат есть у тебя?
– Есть.
– А ты молишься в камере?
– Да, совершаю намаз.
– А как в камере к этому относятся? Там есть верующие?
– Трое нас в камере. Негр есть, и христианин один есть. И я.
– Христианин тебя не агитирует веру менять?
– Агитирует. Он меня в христианство тянет, я его – в ислам… так и спорим с ним.
– Он православный, баптист?
– Ну, как сказать, он сам ещё только начинающий, да и русский плохо знает.
– Библию даёт читать тебе?
– У него по-английски Библия, мне непонятно.
– По-английски?! Так кто же он?
– Я его не спрашиваю.
– Ты знаешь, Руслан, у нас, христиан, «толков» ещё больше, чем у вас, мусульман. Ты, наверное, слышал, что есть православные, а есть католики… ты всех христиан принимаешь?
– Я принимаю ту Библию, которая была написана на древнем еврейском языке. А сейчас много нового у христиан, лишнего… обрядов много лишних. Мне те ближе, которые только на Библию опираются, они мне братья.
– Братья говоришь? Любопытно. Ты слово «фундаменталист» знаешь?
– Нет. От вас первый раз слышу.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.