Глава 12 Царь Иудейский

Глава 12

Царь Иудейский

Евангелия явно замалчивают претензии Иисуса на то, что он — царь Иудейский. Это выражение появляется совершенно внезапно, когда Пилат спрашивает Иисуса: «Царь ли ты Иудейский?» Нигде в Евангелиях мы не находим ни событий, ни действий, которых мы были бы вправе ожидать после такого вопроса: провозглашения претензий Иисуса на трон, помазания Иисуса как царя, назначение сановников его двора, планирования Иисусом своей царской власти. Когда Иисус предстает перед еврейским судом, ни слова не говорится о его притязаниях на трон; вместо этого он обвиняется в кощунстве.

Однако когда он триумфально вступает в Иерусалим, народ, очевидно, знает о его притязаниях, ибо приветствует его царским титулом «Сын Давидов» и (согласно Луке) «царь». Сам Иисус в конце концов отвергает всякое намерение быть земным царем, говоря Пилату «Царство мое не от мира его» (согласно одному Иоанну), в свете чего его триумфальный въезд выглядит бесцельным обманом народа.

Хотя еврейский суд в продолжение разбирательства его дела не говорит ни слова о претензии Иисуса на трон, но основой доноса на него Пилату делает именно эту претензию. И обвинение, написанное на его кресте, гласит «царь Иудейский». Словом, Евангелия весьма туманно и бессвязно повествуют об этом предмете. А обычное толкование (что Иисус претендовал на этот политический титул, не имея никаких политических намерений) вносит добавочную путаницу.

Эти трудности возникают потому, что составители Евангелий, не будучи в силах отрицать, что Иисус претендовал на царский трон, сознавали, что факт мятежа против Рима им чрезвычайно мешает. Поэтому они затушевывали его как могли — уверяя, будто притязание было только метафорическим, устраняя связанные с ним детали и рисуя это как выдумку врагов Иисуса, предназначенную для того, чтобы натравить на него римлян. Хотя притязания Иисуса на то, что он «Мессия» или «Христос», всячески подчеркиваются в Евангелиях, из этого титула изымается его политическое содержание, а евреи показаны будто бы не понимающими значения этой концепции, выросшей из их собственной книжности и истории.

Однако когда мы приглядимся пристальней к евангельским рассказам (особенно к трем синоптическим Евангелиям — от Марка, Матфея и Луки), мы обнаружим, что факты не столько устранены, сколько замаскированы. Если мы применим метод «деспиритуализации» (например, возвращая таким терминам, как «христос», их политическое содержание), мы можем восстановить довольно многое из истории краткого царствования Иисуса в качестве царя Иудейского.

Синоптические Евангелия (в отличие от Евангелия от Иоанна) в основном следуют канве более раннего евангелия или группы евангелий, в которых содержался отчет о деятельности Иисуса, составленный в среде иудео-христианской церкви. В этом отчете Иисус был изображен земным человеком, пророком и царем, а не божеством, приносимым в жертву. Этот первоначальный отчет можно различить под спиритуализованными описаниями синоптиков.

Первым важным событием, которое мы можем восстановить подобным образом, будет не что иное, как коронация Иисуса в качестве царя Иудейского. Вслед за приветствием Иисуса Петром в качестве «христа» (то есть «царя») следует таинственный эпизод, именуемый Преображением. И именно этот эпизод при ближайшем рассмотрении оказывается замаскированным, спиритуализованным отчетом о коронации Иисуса.

Приглядимся к описанию Преображения, данному Марком:

«И по прошествии дней шести, взял Иисус Петра, Иакова и Иоанна, и возвел на гору высокую особо их одних, и преобразился пред ними. Одежды его сделались блистающими, весьма белыми, как снег, как на земле белильщик не может выбелить. И явился им Илия с Моисеем; и беседовали с Иисусом. При сем Петр сказал Иисусу: Равви! хорошо нам здесь быть; сделаем три кущи: тебе одну, Моисею одну, и одну Илии. Ибо не знал, что сказать; потому что они были в страхе. И явилось облако, осеняющее их, и из облака исшел глас, глаголющий: сей есть Сын Мой возлюбленный: его слушайте» (Мк., 9:2–7).

Несмотря на то что рассказ в этом изложении приукрашен чудесами, под ними можно различить отчет о коронации. Возвещение «Сей есть Сын Мой возлюбленный» заимствовано из Коронационного псалма (Пс., 2), который читался при венчании на царство каждого еврейского царя. (Следует помнить, что «Сын Божий» было царским титулом и никакой божественности в нем не подразумевалось.) Церемониальной особенностью еврейской коронации было то, что царя венчал (точней, помазывал) пророк, обращавшийся к царю, который ему отвечал. В отсутствие настоящего пророка его роль должен был исполнять кто-то другой.

На коронации Иисуса эту функцию явно исполняли два человека, разыгрывающие роли Моисея и Илии. Присутствие Илии естественно, поскольку пришествию Мессии, по еврейским верованиям, должно было предшествовать явление Илии, которому надлежало выполнять функцию пророка на коронации Мессии. Добавочное присутствие Моисея можно, пожалуй, объяснить тем, что Иисус считался последним Мессией и истинным пророком, так что Моисей, величайший из пророков, должен был присутствовать на его коронации.

Постройка кущей (шатров) Петром может быть объяснена тем фактом, что чертой ближневосточных коронационных ритуалов, включая и еврейские, было возведение царя на трон в куще или шатре (ивр. сукка). Эта черта Преображения была настолько непонятна составителям Евангелий, что они изобразили Петра не сознающим смысла того, что он говорит, предлагая соорудить шатры. На самом деле Петр, скорее всего, сделал только один шатер, для самого Иисуса. Остальные два были, возможно, добавлены составителями Евангелий из уважения к Моисею и Илии и по невежеству относительно действительного назначения шатра.

Примечательно, что Преображение имело место шесть дней спустя приветствия Петра. В ближневосточных коронационных ритуалах тоже производилось провозглашение, а спустя неделю после этого следовала полная церемония коронации. Это один из редких случаев, когда в Евангелии указывается точный промежуток между двумя событиями. Составители Евангелий лишь смутно догадывались, что данный промежуток времени имел какое-то значение. Теперь мы видим, что и приветствие Петра, когда он впервые назвал Иисуса «Христом», было не просто случайным событием, а формальной частью коронационного ритуала, его начальной стадией, или провозглашением.

Другой важной чертой ближневосточных коронационных ритуалов было то, что они производились на горе. Местом коронации Иисуса фактически была гора Хермон, расположенная вблизик Кесарии Филипповой, где Петр произнес свое приветствие. Гора Хермон — высочайшая гора в Палестине, место, внушающее благоговейный страх, и это должно было показаться Иисусу идеальным местом для коронации. Мы снова видим, что странствие Иисуса в Кесарию Филиппову (за пределы территории Галилеи) было вовсе не случайным, как выглядит в Евангелиях, а было предпринято ради коронации.

Еще одной чертой еврейской коронации было присутствие на ней представителей двенадцати колен Израилевых. Это объясняет присутствие Петра, Иоанна и Иакова, лидеров двенадцати апостолов, которые сами представляли двенадцать колен. Достаточно странное замечание Петра «Учитель, хорошо нам здесь быть» может представлять некую формулу, посредством которой предводители колен признавали нового царя своим государем.

Наконец, сам термин «преображение» означает важный элемент коронационного ритуала. Новый царь рассматривался как заново рожденный и проходил через определенный ритуал, чтобы показать, что он «сделался иным человеком» (1 Царств, 10:6). Это вовсе не означает, будто он обожествлялся, но само выражение поддается образной интерпретации, которую составители Евангелий произвели как раз в направлении обожествления. На деле же Иисус был не в большей степени обожествлен или «преображен» этим аспектом своей коронации, чем Саул, Давид, Соломон и прочие еврейские цари, прошедшие ту же церемонию.

Однако составители Евангелий интерпретировали этот элемент еврейского коронационного церемониала в рамках своей концепции «Преображения» как эпифании или обретения Иисусом божественности. Комбинируя его с другими чертами, заимствованными из описания Моисея на горе Синай (Божественное облако, сияние одежд и лика Иисуса), они создали впечатление, будто это событие знаменует новое откровение и основание новой религии.

Мы же видим, что Преображение Иисуса было не чем иным, как его коронацией, проведенной в традиционном стиле на тщательно выбранном месте, на величественной вершине горы Хермон, которая в Псалмах (33:3) ассоциируется с церемониями помазания. С этого момента он был поистине царем Иисусом; и его поступки, если их правильно понимать, показывают, что он сознавал свой царственный статус и был полон решимости исполнить свой долг — освободить своих подданных от жестоких и жадных захватчиков, лишивших их свободы и независимости[80].

Вслед за коронацией Иисус начал царское шествие к своей столице, Иерусалиму. Новый царь должен был совершить ритуальный обход своего царства. Иисус не мог сделать это немедленно, ибо первой его задачей было появиться в Иерусалиме и выступить против римлян. Но он планировал совершить этот вступительный объезд всего царства, как только освободится. Это показывает стих у Луки, вскоре после рассказа о Преображении (Лк., 10:1): «После сего избрал… и других семьдесят (учеников) и послал их по два перед лицом своим во всякий город и место, куда сам хотел идти».

Это еще один пример того, как Лука сохранил отрывок, который другие евангелисты подвергли цензуре. Из последующих инструкций этим семидесяти ясно, что они были посланы не в те немногие города, которые лежали на пути Иисуса в Иерусалим, но в большинство населенных пунктов Палестины. Эта группа даже не упоминается ни одним из остальных евангелистов. Число «семьдесят» многозначительно, ибо это число членов синедриона. Иисус в качестве пророка-царя назначил свой собственный синедрион и разослал его членов по городам своего царства, чтобы подготовить их к его коронационному шествию. Совершенно ясно, что Иисус не имел намерения умереть на кресте в Иерусалиме и не ожидал этого: после появления в Иерусалиме он собирался совершить объезд своего царства.

Однако Евангелия неоднократно рисуют Иисуса уже на этом этапе своей деятельности пророчащим собственную смерть и последующее воскресение. А ученики показаны неспособными понять эти пророчества; однажды даже происходит серьезная ссора между Иисусом и Петром именно по этому поводу. Идею, что Иисус ожидал собственной смерти в Иерусалиме, мы можем отбросить. Но вполне возможно, в этот момент вспыхнули какие-то разногласия между Иисусом и его апостолами. Предметом раздоров, вероятней всего, было то, какой план сопротивления римлянам избрать.

Ученики Иисуса, вышедшие из зелотов, возможно, хотели организовать настоящее военное сопротивление. Воодушевление, вызванное по всей стране выступлением Иисуса в качестве пророка-царя, должно было казаться идеальным поводом для мобилизации сильной армии, чтобы вступить в бой с римлянами. Но Иисус был убежденным апокалипсистом, он считал, что битва против Рима будет выиграна главным образом чудесным путем, и потому не предпринимал никаких серьезных военных приготовлений. Петр, имевший боевой зелотский опыт, принесший ему прозвище Бар-Йона («разбойник» или «человек вне закона»), был особенно настойчив, но Иисус заставил его повиноваться. Иуда Искариот, другой бывший зелот («Искариот» произведено от «сикарий», или «кинжальщик», другого наименования зелотов), вероятно, также играл видную роль в этом споре, что объясняет, почему в позднейшей легенде он был выбран на роль предателя Иисуса.

Личная харизма Иисуса была столь велика, что ему удалось преодолеть сомнения своих сторонников и убедить их в том, что чудесное вмешательство Бога, предсказанное еврейскими пророками, произойдет и поэтому достаточно лишь символической военной подготовки. Иисус не был человеком, взвешивающим благоприятные политические или военные возможности. Он был готов рисковать жизнью, веря в то, что его призвание имеет космический характер.

Его цель состояла не в том, чтобы изгнать римлян силой оружия, как Иуда Маккавей изгнал греков; такой успех привел бы только к основанию еще одной династии, подобной Хасмонеям. Иисус хотел установить Царство Божие, открыть новую эру в мировой истории, и ничего другого. И именно это презрение к обычным военным средствам позднейшая христианская церковь извратила, сделав из него доктрину пацифизма. Иисус желал победы, но не своей личной победы, а победы Бога — иными словами, всемирной идеологической победы иудаизма.

С горы Хермон Иисус, направляясь в Иерусалим, прошел через Галилею, затем через Перею, по восточному берегу Иордана, пока не достиг Иерихона. Здесь к нему в качестве свиты присоединилась большая группа учеников. Возле самого Иерихона он миновал нищего слепца Вартимея, который приветствовал его как «Сына Давидова». Это первое упоминание такого титула в Евангелии от Марка, и оно показывает, что шествие Иисуса в Иерусалим столь явно ассоциировалось с его претензией на трон, что даже Марк не смог изобразить его как нечто иное, чем царская процессия. Все Евангелия отмечают, что Иисус, когда достиг Иерусалима, был приветствуем недвусмысленно царскими титулами «Сын Давидов» и «царь Израильский».

Бурно приветствуемый как законный царь Иудейский, Иисус въехал в Иерусалим на молодом осле, во исполнение пророчества Захарии:

Ликуй от радости, дщерь Сиона,

Торжествуй, дщерь Иерусалима:

Се, Царь твой грядет к тебе,

Праведный и спасающий,

Кроткий, сидящий на ослице

И на молодом осле.

(Зах., 9: 9)

Когда народ приветствовал его как царя, громко восклицая «Осанна», древний возглас независимости, и бросал перед ним на дорогу пальмовые ветви, все понимали, что участвуют в акте мятежа против Рима. Однако, согласно Евангелиям, Иисус не претендовал на земное царство; ученики ошиблись, решив, будто он собирается одержать победу в Иерусалиме; ошибались и все евреи, считая, что он тот Мессия, который был описан в их древней традиции. Иисус возбуждал политические надежды, оправдывать которые не собирался, и побуждал народ Иерусалима принимать участие в политических действиях, за которые им грозили тяжелые кары. Картина, рисуемая Евангелиями, полна безнадежных противоречий и представляется скопищем загадок. Самое простое решение состоит в том, что Иисус считал себя буквальным, а не метафорическим или духовным царем Иудейским.

Торжественный въезд в Иерусалим был вершиной политической карьеры Иисуса. Апокалиптические надежды, сосредоточенные на нем сначала как на пророке, затем как на пророке-царе, вылились в экстатический прием, когда многолюдные толпы Иерусалима, и среди них множество паломников из стран диаспоры, приветствовали его возгласами «Осанна! Спаси нас!».

Когда именно произошел триумфальный въезд Иисуса в Иерусалим? Согласно Евангелиям, во время праздника Пасхи, то есть весной. Однако имеется множество указаний на то, что триумфальный въезд состоялся осенью, во время еврейского праздника Суккот[81].

От триумфального Входа в Иерусалим и до распятия прошло, казалось бы, всего шесть дней (от Вербного воскресенья до Страстной пятницы). Между тем за это время произошло следующее: следствие, проведенное первосвященником; суд перед синедрионом; суд перед Иродом Антипой и суд перед Пилатом, не считая предшествующих событий, таких, как изгнание торгующих из Храма, проповедь в Храме и Тайная вечеря. Это невозможное для столь краткого срока нагромождение различных дел, политических актов и судебных процедур, даже если не считать, что имело место подлинное восстание.

Выдвигаемая здесь гипотеза состоит в том, что триумфальный въезд Иисуса в Иерусалим состоялся непосредственно перед праздником Суккот, а казнь его произошла на Пасху, спустя шесть месяцев.

Наиболее ясная черта, указывающая на то, что триумфальный въезд в Иерусалим произошел осенью, — это пальмовые ветви, используемые в ритуале осеннего праздника Суккот, которыми размахивал народ. На Пасху пальмовых ветвей не используют, и невероятно, чтобы поклонники Иисуса стали бы приветствовать его засохшими пальмовыми ветвями, сохранившимися с прошлой осени. «Ветви деревьев», упомянутые в описаниях триумфального въезда, также важны в этих ритуалах, так как ими кроют кущи, или суккот, давшие имя празднику (см. Лев., 22:40).

Любопытное подтверждение того, что временем триумфального Входа в Иерусалим была осень, можно найти в истории о том, как Иисус проклинает смоковницу сразу после въезда в город. Иисус, по-видимому, увидел смоковницу без плодов и сказал: «Отныне да не вкушает никто от тебя плода вовек», после чего смоковница засохла. Стало быть, это должно было происходить осенью, так как весной никто не ожидал бы увидеть смоковницу, усыпанную плодами. Причина возмущения Иисуса, видимо, такова: библейские пророки предсказали, что время Мессии будет временем небывалой плодовитости растений и животных (например, Иоиль, 2:22: «…смоковница и виноградная лоза покажут свою силу»). Иисус, приверженный галилейской вере в злых духов, мог решить, что в смоковнице обитает злой дух, борющийся против Царства Божия.

То, что толпа возглашает именно «Осанна» (еврейское Гоша-на, «спаси, пожалуйста»), также подтверждает осеннюю датировку въезда Иисуса. Этот возглас используется в богослужении Суккот и нигде более[82]. Возглас этот был обращен к Богу, а не к Иисусу, и означал примерно следующее: «Спаси нас, Боже, через посредство твоего помазанника». Слово «спаси» в Писании всегда связано с милостью Божией, оказанной через посредство правителей и героев, защищавших Израиль от его врагов. Молитва о спасении возносилась в праздник Суккот и особенно подходила для приветствия Иисуса, царя-избавителя.

Это приводит нас к моменту еще более важному: праздник Суккот был в некотором отношении царским праздником. Как правило, еврейское царское семейство играло в религиозном церемониале лишь малую роль; но праздник Суккот представлял исключение. Раз в семь лет во время этого праздника царь входил в храмовый двор и в присутствии всего народа (включая женщин и детей!) читал вслух отрывки из книги Второзакония, в том числе так называемый «Царский раздел», где говорилось о его обязанностях (Втор., 17:14–20).

Мишна описывает этот ритуал следующим образом:

«Как это происходило? По окончании первого дня праздника Суккот, по прошествии субботнего года, готовили для него во дворе Храма деревянную платформу, на которой он восседал… Настоятель синагоги брал свиток Закона и давал его распорядителю, а распорядитель давал его первосвященнику, а первосвященник давал его царю, а царь принимал его стоя, и за это мудрецы хвалили его. И когда он дошел до места „Не ставь над собой иноземца, который тебе не брат“, глаза его наполнились слезами, но они кричали ему: „Ты брат наш! Ты брат наш!“» (Мишна, Сота, 7:8).

Этот отрывок показывает, что чтение Закона царем проводилось каждые семь лет. Несомненно, Иисус приурочил свой въезд к концу субботнего года, когда происходило такое чтение. Он очевидно тщательно планировал время своей коронации и царского шествия к Иерусалиму, чтобы прибыть как раз к началу этого праздника. Затем он намеревался войти в храмовый двор в качестве царя и возобновить ритуал, проводившийся его великими предшественниками на троне Давида. Именно этот акт более любого другого знаменовал бы его восшествие на престол и его намерение исполнять обязанности царя и спасителя[83].

Вероятно, Иисус должен был при этом думать о своем великом предке царе Соломоне. Соломон был царем, чей статус был близок к пророческому, ему приписывалось авторство трех канонических книг (Песнь Песней, Притчи и Экклезиаст). И освящение первого Храма Соломон совершил именно в праздник Суккот. При этом Соломон произнес длинную трогательную молитву, стоя на платформе, специально для этого построенной во дворе Храма[84].

Теперь очевидно, почему первым действием Иисуса по вступлении в Иерусалим стало очищение Храма. Этот поступок был значительно снижен, «заземлен» составителями Евангелий, которые изобразили его как демонстративное изгнание менял из Храма. Но действие было во много раз важнее всех частностей: Иисус, в качестве законного царя, провел реформу Храма, очистив его от коррупции продажного саддукейского первосвященства. Иисус был теперь на вершине своей власти. Хотя у него не было организованной армии, еврейские массы рукоплескали каждому его шагу. Храмовая стража, которая пресекла бы насильственные действия, предпринятые всего лишь одним человеком, была бессильна воспрепятствовать реформам Иисуса. Возможно, он даже назначил нового первосвященника, на что имел право как царь (это было первым, что сделали восставшие в ходе Иудейской войны в 66 г. н. э.).

Проведя чистку храмовой администрации, Иисус должен был осуществить свой план нового освящения Храма для мессианской эры, явившись в Храмовом дворе, подобно Соломону при освящении Первого Храма, чтобы прочесть «Царский раздел». Нет сомнения и в том, что, опять-таки подобно Соломону, он воспользовался этим случаем, чтобы вознести молитву Богу, моля благословить свое правление, и, возможно, обратиться к народу со словами пророчества. Все это следует из сбивчивого и подтасованного отчета о посещении Храма Иисусом в праздник Суккот, который можно найти только в Евангелии от Иоанна, хотя Иоанн описывает это событие как не имеющее отношения к триумфальному Входу в Иерусалим и состоявшееся в другое время[85].

Параллель между Иисусом и Соломоном бросает свет на одно из обвинений, выдвинутых затем против Иисуса: что он грозил разрушить Храм и построить его заново в три дня. Вполне возможно, что Иисус заявлял о намерении разрушить и отстроить Храм заново после того, как его царство будет прочно установлено. Храм, которым сейчас правил Иисус, был выстроен Иродом Великим, которого фарисеи считали злодеем. Свое согласие на перестройку Храма фарисеи Ироду все же неохотно дали, но, несмотря на его несравненную красоту, никогда не считали, что Храм Ирода будет оставаться нетронутым и в царстве Мессии. И если бы Иисус изгнанием римлян на деле доказал, что он действительно царь-Мессия, фарисеи не стали бы возражать против того, чтобы он разрушил Храм Ирода и выстроил бы другой; они даже ожидали бы, что он именно так и поступит.

Почему бы Мессия — царь Последних Дней, царь, более великий, чем Соломон, не мог построить и освятить новый, последний Храм? Зачем еврейскому народу, очищенному, заново посвященному Богу, вновь обретшему свободу, — поклоняться Богу в Храме, построенном развращенным Иродом? Здесь нет ничего, что бы фарисеи считали кощунственным или что напугало бы кого-либо кроме первосвященника и его клики. Идея, будто фарисеи считали Храм вечной святыней, изменять которую было кощунством, — совершенно ложная. Обвинение Иисуса в том, что он намеревался разрушить Храм и выстроить его заново, было частью обвинительного акта, составленного против Иисуса не как богохульника или мятежника против иудаизма, а как мятежника против предательского режима первосвященника.

Таким образом, передатировка триумфального въезда с весны на осень делает все эти непонятные эпизоды гораздо более осмысленными. Осень — как раз то время, какое избрал бы для вступления в Иерусалим любой претендент на роль Мессии. Но есть еще один, более важный мотив, который мы пока не упоминали.

Пророчество Захарии гласит, что великая битва Последних Дней состоится осенью, во время праздника Суккот. В годовщину этого великого события, в мессианские времена, все народы земли явятся в Иерусалим на празднование Суккот (Зах., 14:16). Когда Иисус въезжал в Иерусалим верхом на молодом осле, он следовал этому пророчеству о Последних Днях. Те, кто знал Писание (а таких было много), уже по тому, как он въезжал, должны были понять его намерения — сразиться с римлянами прежде, чем окончится праздник Суккот.

Почему же составители Евангелий (видимо, следуя уже установленной к тому времени церковной традиции) отнесли триумфальный въезд к весне? Скорее всего, потому, что для позднейшей христианской церкви важнейшим событием в жизни Иисуса стала его смерть на кресте. Поэтому казалось более драматичным сжать ход событий, подчинив все последней сцене пьесы. А так как распятие состоялось весной, то весна и стала временем всех кульминационных событий в жизни Иисуса.

В культах воскресающих богов Адониса, Аттиса и Осириса смерть и воскресение юного бога происходили весной. Поэтому триумфальный Вход в Иерусалим стал перекликаться с чествованием юного бога перед его жертвоприношением в этих культах. Поэтому же, видимо, сочли правильным изменить датировку триумфального въезда, превратив его в событие, всего лишь предваряющее распятие. Привлекательность христианства для языческой античности во многом зависела от таких родственных черт и ассоциаций.

Однако для Иисуса, который рассчитывал на успех, а не на провал и вообще не понял бы такого романтического апофеоза, естественным временем для прибытия в Иерусалим была осень — время, когда радуются жатве. Многие из притч Иисуса сравнивают наступление Царства Божия с временем жатвы. То было самое радостное время еврейского года, когда новогодний период покаяния был закончен, урожай собран и наступило время для благодарения. Праздник Суккот — единственный, о котором в Писании говорится «Радуйся в праздник твой» (Втор., 16:14). Пасха, весенний праздник, была временем начала избавления, годовщиной Исхода из Египта, отправной точкой истории еврейского народа. Но триумфального завершения этой истории можно было ожидать осенью; точно так же, как царь Соломон праздновал осенью конец долгого периода горестей и торжественное начало мессианского царствования[86].

Но в ходе дальнейших событий надежды Иисуса потерпели трагическое крушение. И позднейшей христианской церкви суждено было превратить провал Иисуса в культ. Сам же Иисус никогда не предпочел бы весенний сев плодоношению осени.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.