2. Пространство, время и материя: искупленное творение

2. Пространство, время и материя: искупленное творение

С этим связана одна серьезная проблема нашего времени. В западных церквах немало мест, куда проникла новая жизнь: там много молодых людей с их нерастраченной энергией, активной позицией и новой музыкой. Но именно там люди нередко отказываются от практик традиционных церквей: от храмовых зданий, богослужения, формальной молитвы, а в некоторых местах — даже и от таинств (или к ним прибегают лишь изредка и без особого воодушевления). Я вижу в таком поведении проявления скрытого протестантизма западного христианства: эти люди с недоверием относятся к храмам, богослужению, будто те сами по себе бездуховны, банальны и не стимулируют жизнь, а потому чем их меньше, тем лучше. Многие люди в новых церквах, избравших такое направление, или в традиционных деноминациях, которые живут подобным образом, и в самом деле могли убедиться в безжизненности традиционных церквей. И открыв для себя новую жизнь во Христе, они охотно расстаются с понятиями, которые кажутся им скучными, слишком респектабельными или даже бездуховными. Для многих «свежее выражение веры» равносильно отказу от храмовых зданий, от «службы» как таковой, особенно от литургии, от установленных часов или дней календаря, от таинств (по меньшей мере, от формальной евхаристии; при этом появляется немало «самодельных» обрядов, претендующих на замену таинства, но это другой разговор). Возможно, иные читатели, дойдя, наконец, до главы о формировании церкви вокруг миссии, подумают, что я также приветствую эту агрессивную и популярную версию протестантизма.

В таком случае мне придется их разочаровать. Я стою за «смешанную экономику» в богослужении и поклонении Богу. Позвольте мне объясниться. Мы живем в очень разнородном обществе — и на местном, и на глобальном уровнях, — и было бы неразумно думать, что один размер или одна форма христианской жизни точно подойдет любой группе людей, которая к нам присоединится. Однако логика нового творения наводит меня на некоторые здравые мысли, и хотя я не намерен гасить пыл тех, кто ищет новые формы, хотел бы напомнить таким энтузиастам, что не стоит выплескивать вместе с водой и младенца. В одной из своих знаменитых притч Иисус предупреждает нас об опасности уподобиться растению, которое стремительно растет, но не имеет глубокого корня — разумеется, есть другие растения с глубокими корнями, рост которых подавляется по другим причинам. Иными словами, неразумно рабски следовать всем старым формам в церкви, но неразумно и столь же рабски отвергать все традиции и непрерывно стремиться к новаторству. Нам не следует отрекаться от нашей надежды, воскресения Иисуса, ставшего началом, и об этом мы должны помнить, когда что–то меняем в поклонении Богу и в нашей работе во благо мира.

Поэтому вспомним о точке отсчета. Тварный мир, искупление которого Бог начал с воскресения Иисуса, — это мир, где небо и земля созданы не для того, чтобы существовать независимо, но чтобы соединиться. В этом единении творение, о котором Бог вначале сказал «хорошо весьма», не будет отброшено, но станет более прекрасным. Новый Завет никоим образом не позволяет нам думать, что после появления нового неба и новой земли Бог скажет: «Да, первое творение оказалось не таким уж хорошим, не правда ли? Разве это не здорово, что мы наконец–то избавились от всего этого пространства, времени и материи?» Скорее, Новый Завет показывает мир, в котором нынешнее творение с этими его тремя свойствами стало совершеннее, оно вписывается в великий замысел Бога, но Бог от него отрекается.

И здесь уместно подумать о пространстве, времени и материи, которые будут обновлены, но не оставлены. Что это значит для жизни церкви?

Если рассматривать обновление и восстановление пространства, то, среди прочего, нельзя не упомянуть возросший недавно интерес к кельтской традиции «тонких мест» — тех мест, где завеса, отделяющая небеса от земли, почти прозрачна. И это только лишь один из аспектов «богословия места», которое на Западе впервые оказалось под угрозой со времен Просвещения.[248] Нам необходимо как можно скорее, пока еще не поздно, вернуться к этому богословию. Если воспользоваться доступным сравнением, то это подобно ситуации, когда строители вырубают все старые деревья, чтобы расчистить место для торгового центра и места парковки, а местные жители в этот момент начинают понимать, как много тени эти деревья давали летом, как много плодов они приносили осенью и как прекрасно они выглядели весной. Конечно, как сказал Иисус, Бог призывает всех людей поклоняться ему в духе и истине не только на той или иной священной горе.[249] Но это не подрывает основ здравой богословской мысли, что Бог восстанавливает весь мир, который предназначен стать местом поклонения и молитвы. И потому христианские храмы и другие места, где, по словам Элиота, «молитва имеет силу», — это не бегство от мира, но завоеванная позиция, это часть пространства, данного Богом, которая уже посвящена Его славе в ожидании того дня, когда весь мир преисполнится хвалы.

И только безумием дуализма можно объяснить ситуацию, когда люди без особых размышлений заявляют (и многие делают это сегодня якобы в интересах «миссии», хотя на самом деле преследуют интересы дуализма — если не сиюминутной выгоды), что старые храмы и подобные места не имеют отношения к миссии, порученной нам Богом, и сегодня и в будущем. Возможно, некоторые храмы исполнили свое предназначение и теперь их можно снести или использовать в других целях. Однако в наши дни многие заново открывают, что действительно существуют места, освященные молитвой и поклонением наших предков, где молитва звучит естественнее, где познание Бога и ощущение Его присутствия даются легче, хотя зачастую невозможно объяснить почему. Нам стоит всерьез подумать о здравом богословии места и пространства, опираясь на обещание Бога обновить все творение, прежде чем мы откажемся от понятий географии и территории. Да, территориальные претензии могут нести в себе идолопоклонство и злоупотребления — как это бывает в случаях, когда церковь, уже давно вышедшая за рамки ортодоксального христиан ства, пытается использовать свою каноническую власть, дабы отстаивать «территориальные права», или когда люди из сентиментальных соображений слишком привязаны к какому–то строению, которое уже давно перестало служить нуждам местной общины. Правильный ответ на злоупотребления — это не дуализм, но здравое использование.

Обновление и восстановление времени касается по меньшей мере трех вещей.

(1) В VI веке произошло событие, имеющее глубокий символический смысл, когда Дионисий Малый создал схему отсчета времени для всего мира на основе (предполагаемой) даты рождения Христа. И несмотря на отдельные неудачные попытки эту схему отменить (например, после Французской революции), она более или менее используется по всему миру, что можно было заметить несколько лет назад, в момент наступления 2000 года, но в основном люди об этом не думают.[250] Это напоминает звук мощного колокола над спящим городом: каждый раз, когда человек ставит где–либо дату, он утверждает господство Иисуса, неважно, слышит это кто–либо или нет.

(2) Есть и более специфичный аспект: время церкви, ее долгая история и сформировавшееся за это время «предание». Это следует принимать во внимание, когда мы думаем о церкви в связи с эсхатологией и миссией. Разумеется, и здесь нам следует опасаться идолопоклонства — поклонения вещам, которые были не слишком важны в прошлом, а сегодня потеряли свой смысл. Нам нужно помнить, что церковь утверждала и совершала немало неразумного и недоброго, как и мудрого и доброго. Но история церкви говорит о том, что, несмотря на такие безумства, неудачи и явные грехи, Божье будущее уже вошло в то, что для наших предков было «нынешним временем», и это делает нас наследниками «прошлого», в котором были не только ошибки и устаревшие к настоящему времени культурные стереотипы, но и зарождались элементы нового творения, что уже (если учитывать нашу точку зрения) вплелось в ткань истории — это элементы, можно сказать, Божьего будущего, которые уже стали частью нашего прошлого.

И, разумеется, крайне важно понять, что в «предании» церкви отражает новое творение и что являет собой пример неверного отношения у нему. Но отправлять за борт традицию только потому, что это «предание», равносильно капитуляции перед эпохой постмодернизма или уступкой ультра–протестантизму, который подрубает под корень дерево, чтобы все дерево с его плодами можно было видеть и чтобы его часть не скрывалась в грязной почве.

(3) Евангелия (особенно от Иоанна) и стиль жизни первых христиан, отраженный в посланиях апостола Павла, показывают, что в церкви очень быстро первый день недели, день воскресения Христа, стал в рамках нынешнего мира с его временем знаком того, что жизнь грядущего века уже наступила. Воскресный день, с самого начала ставший днем воспоминания о воскресении Иисуса (если задуматься, это — феномен), отражает отнюдь не только викторианские ценности, но это еженедельно возобновляющееся радостное напоминание о том, что все время принадлежит Богу и подчиняется господству Иисуса Христа, который все обновляет.[251]

Разумеется, поклонение должно совершаться «все семь дней, а не один из семи». Многим христианам сегодня по самым разным причинам трудно посещать длительные воскресные службы в церкви. Однако следует помнить, что первые христиане жили в мире, где воскресенье было первым днем рабочей недели, подобным нашему понедельнику, и они настолько ценили этот символ, что были готовы встать в самую рань, чтобы снова праздновать Пасху в предвосхищении последнего, восьмого, дня творения, начала новой недели, того дня, когда Бог обновит все.

Самое сложное из трех свойств нашего мира — это, конечно, сама материя: то, из чего (как о том постоянно — и справедливо — напоминала протестантская традиция) делают идолов. Но и здесь, если мы не хотим поддаваться платонизму, отрицающему благость творения, нам крайне важно помнить о телесном воплощении и воскресении Иисуса, а также о Божьем обетовании, согласно которому все творение станет новым, освободившись от смерти и тления (а потому, вероятнее всего, как это отобразил К.С. Льюис, описавший удивительный новый мир в «Расторжении брака», оно станет более прочным, более реальным, чем нынешнее). Именно в рамках таких представлений обретают свой подлинный смысл христианские таинства крещения и евхаристии.

Разумеется, таинства могут выродиться, превратиться в обычное суеверие и идолопоклонство. Но мы не должны забывать о том, что случилось с народом Израиля, когда люди подобным образом обращались с ковчегом Завета, сделав из него что–то вроде волшебного талисмана, о котором вспоминают только в случае военных неудач (1 Цар 4–5). Ковчег был захвачен врагами, евреи проиграли сражение. Однако когда филистимляне поставили ковчег в храм своего бога Дагона, идол упал перед ковчегом. Злоупотребление таинствами не говорит о том, что их невозможно использовать должным образом.

Многие поколения христиан пытались найти слова, чтобы точно объяснить, что же происходит при крещении и во время евхаристии. Не стоит удивляться тому, что в целом их попытки оказались неудачными, потому что таинства устроены так, что сами являются языком, с которого невозможно сделать перевод, и хотя происходящее можно описывать с разных точек зрения, все эти описания в конечном счете неадекватны. (Тут уместно вспомнить слова одной балерины, которую спросили, что «означает» такой–то танец: «Если бы я могла это сказать, мне не нужно было бы танцевать».) Но когда таинства (и другие близкие вещи, такие как свечи, воздевание рук и поклоны, омовение ног, крестное знамение и т.д.) отвергают, превращают в банальность или в нечто второстепенное потому, что они могут обрасти предрассудками или выродиться в идолопоклонство или что некоторые люди могут, выполняя их, думать, что Бог обязан их вознаградить. Все это напоминает отказ от сексуальных отношений в браке на том основании, что те же действия в иных обстоятельствах могут быть безнравственными. Иногда я посещаю церкви, где прихожане полностью отказались от всех «профессиональных» форм богослужения прошлого — от особой одежды хористов, процессии, органистов и т.д., — и удивляюсь, увидев, что они приняли иные формы, которые также требуют профессионализма: компетентные специалисты должны следить за звуковой системой, освещением, проекцией изображений, работой компьютерной программы PowerPoint и т.д. Во всем этом нет ничего дурного. Все можно и должно делать ради славы Божьей. Но когда за этим стоит убеждение, что старые формы богослужения в чем–то менее «духовны», чем служба с применением современных технологий, — мы видим в нем лишь предрассудок.

Постараемся взглянуть на это так (забыв пока о еще одном предмете, требующем более развернутой аргументации). На евхаристии хлеб и вино для нас — составляющие нового Божьего творения, того творения, в которое уже вошел Иисус после своего воскресения. Они со всей силой, какая доступна только символическим действиям (будь то рукопожатие, поцелуй или когда мы разрываем в клочья контракт и т.п.), говорят о Его смерти, которая стала победой над идолопоклонством и грехом, и о Его будущем пришествии, когда обновится все творение (1 Кор 11:26). И мы питаемся от той реальности, даже если нам трудно себе представить, какого рода эта реальность. Если мы понимаем, что переживаем обновление как народ Иисуса, живущий и трудящийся в ситуации напряжения между Пасхой и окончательным обновлением всего, мы можем хотя бы расслабиться и радоваться всему тому, что дают нам таинства.

И если церковь желает обновления своей миссии в этом мире пространства, времени и материи и для этого мира, мы не можем игнорировать его или им пренебрегать. Мы должны призвать этот мир подчиниться царству Бога, господству Иисуса и силе Духа, чтобы затем мы могли пойти в мир и работать для Царства, провозглашать такое господство и совершать изменения той самой силой. Если вы обучаете людей пению, вряд ли вы начнете с того, что выбросите все свои музыкальные инструменты. И миссия церкви должна включать, на структурном уровне, понимание того, что нынешние пространство, время и материя не нужно отвергать, но их нужно искупить. Если мы живем в период между воскресением Иисуса и окончательным соединением всего небесного и земного, мы должны прославлять Бога, Который исцеляет наш мир, а не отказывается от него, Который восстанавливает пространство, где пересекаются небо и земля, Который совершает искупление времени, так что годы, недели и дни начинают говорить об обновлении, и совершает искупление самой материи, — так что таинства указывают на обновление жизни тех, кто омыл себя крещением и питается евхаристическим хлебом. У сторонников «становящейся церкви» иногда встречается тенденция пренебрежительного отношения к пространству, времени и материи, однако я твердо убежден, что для движения вперед необходимо заново открыть подлинную эсхатологию и найти подлинную миссию, основанную на предвосхищении эсхатологического будущего, а также такие формы жизни церкви, которые воплощают в себе это предвосхищение.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.