Глава 5 Священники

Глава 5

Священники

Священник – это человек, посвятивший себя Богу. Если он всего себя, все свои помыслы, чувства и действия направляет на это служение, его деятельность может называться святым священством. Внешний вид священника выделяет его из толпы, но надо понимать, что, если на клирике в данный момент нет облачения, от этого он не перестает быть священнослужителем. В тюрьмах и лагерях священники не имели облачений и все же совершали таинства.

В России до революции священники всегда появлялись на людях в рясе. Сегодня эта традиция сохраняется в Греции, Болгарии и других балканских странах. Там даже считается неприличным покидать дом не в священнической одежде. В России же после многолетних гонений на Церковь появление священника в традиционном облачении, как ни странно, до сих пор порой вызывает нездоровый ажиотаж. Поэтому русские священники, чтобы не привлекать к себе излишнего внимания, часто носят самую обычную одежду: костюмы, брюки, рубашки, свитера.

Традиционный облик священника – ряса, длинные волосы, борода. Даже у Петра I, беспощадно брившего бороды боярам, не поднялась рука на этот атрибут священнослужителя. Считается, что ношение длинных волос и бороды характерно для ветхозаветных времен: «Не стригите головы вашей кругом и не порти края бороды твоей» (Лев. 19:27). Однако когда-то традиция была совсем другой. Примерно с VII в. в Византии среди священников было принято выбривать на темени кружок, так называемое гуменцо (от слова «гумно»), снизу же волосы подстригались в круг. Это была не просто прическа, считалось, что выстриженные подобным образом волосы символизируют терновый венец.

«Кругловидное острижение волос на голове священника означает терновый венец, а двойной венец, образуемый волосами, изображает честную главу верховного Апостола, которую в насмешку остригли ему не уверовавшие и которую благословил Христос».

В. Руднев

Писания святого Софрония, патриарха Иерусалимского

Уже в XVII в. волосы стричь перестали, но гуменцо выбривали, а постепенно эта «мода» сменилась традицией ношения длинных волос. И во все времена, независимо от течений и веяний, от священника требовалось, чтобы и волосы, и борода, и вообще весь его внешний облик были опрятными и приличествующими его сану.

«Как служитель Божий, он всегда и везде должен выдерживать строгий и степенный характер. Отсюда и во всех внешних приемах его не должно быть ничего резкого, ничего грубого и дерзкого, ничего отзывающегося легкомыслием и обнаруживающего в себе недостаток меры и самообладания; но на всем внешнем виде его должна лежать печать серьезности, скромности и, если возможно, благоговейности, приличной сану священника».

Протоиерей В. Певницкий

Самая типичная одежда, в которой мы обычно видим священника, – это подрясник и ряса (от греч. rason – вытертая, поношенная одежда). Она длинная до пят, темного цвета, просторная, с широкими рукавами. Есть зимние варианты, напоминающие пальто. Это, скажем так, рабочая одежда духовенства. Первоначально клирики не имели специальных одежд, но со временем у них появились некоторые внешние знаки отличия от других служителей Церкви. Облачения дьяконов, священников и епископов похожи. В облачение дьякона входят стихарь, орарь и поручи. У священника помимо этого есть еще епитрахиль, пояс и фелонь. Все эти детали облачения пришли к нам из Византии и имеют свое символическое значение.

Епитрахиль – это длинная расшитая лента, которая надевается на шею и концами спускается на грудь. Она похожа на ярмо, в которое запрягают вола или лошадь, и символизирует благодатные дарования священника. Ее надевают в знак сохранения этих дарований. Фелонь, или риза, символизирует багряницу, в которую воины одели Христа во время суда у Понтия Пилата. То же значение и назначение имеет и верхняя одежда у архиереев – саккос. Интересно, что по бокам на этом одеянии имеются пуговки, по шестнадцать с каждой стороны и одна на вороте, общее число 33 символизирует количество прожитых Христом земных лет. Священнический стихарь называют подризником. Стихарь напоминает рубаху, и его белый цвет символизирует целомудрие и чистоту. Поручи – нарукавники, стягивающие рукава подризника (у дьякона и священника), – надеваются в знак того, что не своим разумом, не своими силами, руками и властью клирик совершает богослужение, а силой Божией и Его милостью. Пояс священника означает его готовность к послушанию и служению. Священнику надлежит быть воином Христовым, он должен быть готов идти туда, куда ему укажет Бог, слышать Его зов и внимать Его приказам.

Орарь – длинная лента из парчовой или цветной ткани. Она символизирует ангельские крылья за спиной. Само слово «орарь» происходит от латинского orare, то есть молиться. Так, ношение ораря дьяконом является символическим призывом прихожанам к молитве. Носится орарь на левом плече, один конец опускается на грудь, другой на спину, почти до пола.

В облачение епископа входит омофор (от греч. omophorion, буквально – носимое на плечах), или нарамник, который надевается поверх саккоса. Омофор символизирует заблудшую овцу и напоминает епископу, что смысл его служения в том, чтобы каждую заблудшую овцу привести к Спасителю.

Посох в руках епископа означает непрестанное странствование Церкви, не имеющей пристанища на земле, но всегда находящейся на пути в Царствие Небесное. Митра, возлагающаяся на голову епископа, олицетворяет терновый венец Христа.

Казалось бы, сложно говорить о моде в том, что касается священнического облачения, но, как ни странно, она все же существует. В последнее время расширились границы, и священники стали много ездить по делам и путешествовать в разные страны. Сегодня паломнические поездки организуются практически по всему миру, в том числе и на святую гору Афон, которая считается совершенно особенным местом. Само по себе посещение горы для священнослужителя событие выдающееся, своего рода vip-поездка. Съездил на Афон – значит в какой-то степени приобщился. И часто священники, возвращаясь, привозят оттуда одежду местного толка: греческие шапочки, подрясники и рясы. По разным причинам, в том числе и из-за особенностей климата, существует определенная разница в облачениях – греческие священники одеваются немного иначе, чем русские. У нас свой стиль. Традиционно русское облачение шьется из более плотных материалов, оно более теплое, подрясник глухой, приталенный, с узкими рукавами, застегивается на шее. Русская ряса тоже застегивается на шее. Греческое же облачение более легкое и свободное, там климат жаркий и нет необходимости в плотной теплой одежде. Скуфейка русская – остроконечная, греческая шапочка – плоская. Священническое русское облачение с большим воротником, греческое – без воротника.

Так что, если батюшка предпочитает греческое облачение, значит он модник. По этому поводу почивший патриарх Алексий II давал строгие указания – держаться русского стиля и хранить свои традиции в одежде. Но и русский стиль со временем тоже сильно поменялся. У меня есть облачение, которое досталось мне после съемок фильма А. Прошкина «Орда». Костюм был сшит по образцам XIV в., которые сегодня хранятся в музее Троице-Сергиевой лавры. Спереди оно очень длинное, почти до пола. Когда его надеваешь, руки оказываются полностью закрыты, и, чтобы проводить службу, ткань надо поднять вверх и пристегнуть пуговицами под подбородком. Сегодняшнее облачение более легкое и короткое, оно специально вырезано и удобно скроено. Вообще со временем священнические одежды становились все более удобными и приспособленными для богослужений. В XIX в. облачение доходило до пояса или чуть ниже, современное шьется совсем коротким, оно едва закрывает грудь. Сегодня в крое преобладает стиль, пришедший к нам с Украины.

Цветовая гамма одежд священнослужителей символична. Облачения голубого цвета надевают на праздники, посвященные Пресвятой Богородице. Белый и серебряный цвета соответствуют Крещению и Преображению. Облачения золотого цвета характерны для воскресных дней или праздников святителей. Зеленое надевается на Троицу или когда празднуется память преподобных Сергия Радонежского и Серафима Саровского. Красное облачение – на Пасху и в дни, когда мы вспоминаем святых мучеников. Черное облачение знаменует период Великого поста.

Интересно, что такая разнообразная цветовая гамма пришла к нам довольно поздно с Запада, через Малороссию и Украину. Скажем, у тех же греков сегодня нет такого деления на цвет и соответствия определенного облачения определенному празднику. Как правило, они по любому поводу могут служить в своей обычной священнической одежде. А в России сложилось вот такая традиция.

Разумеется, есть облачение будничное и праздничное. Последнее, как правило, нарядное и богато украшенное. Несмотря на то что православных священнослужителей часто упрекают в стремлении к роскоши, это ни в коей мере не противоречит христианской традиции. Это и жизненной традиции не противоречит, поскольку, когда мы собираемся на праздник, мы всегда стараемся надеть все самое лучшее. Никому не придет в голову нарядиться в халат, отправляясь на свадьбу. Конечно, достаток у всех разный, но, даже если человек небогат, наверняка он постарается достать на праздник платье, отложенное для особого случая. Любым торжественным событиям в нашей жизни мы стараемся соответствовать, в том числе и внешне. Поэтому, когда совершаются праздничные богослужения, люди, приходящие в церковь, стараются выглядеть красиво и нарядно.

Для праздничных одежд священнослужителей по возможности используются лучшие материалы, в ход идут шитье и драгоценные камни. Среди предметов встречаются настоящие исторические реликвии. Это может быть плащаница, вышитая золотом, которую преподнесла в дар церкви, например, Мария Нагая, последняя жена Ивана IV. Очевидно, это драгоценный артефакт, требующий особенного к себе отношения. Обычно подобного рода подарки создавались руками именитых женщин, цариц и княжон, которые с детства обучались шитью и рукоделию и делали это виртуозно и профессионально. Теперь эти пелены, выполненные с высочайшим художественным вкусом и мастерством, хранятся в Троице-Сергиевой лавре, соборах Кремля и других значимых храмах. Некоторые таким же образом расшитые и украшенные церковные облачения до сих пор надевают по особо торжественным случаям, в обычное время их бережно хранят. Эти вещи – настоящие произведения искусства, любой священнослужитель испытывает совершенно особенные чувства, надевая их перед тем, как провести богослужение.

Безусловно, облик священника составляют характерная одежда и прическа, но есть выражение: «Попа и в рогожке узнают». Это правда, более того, не просто священника, христианина всегда видно в толпе. На улице можно безошибочно вычислить верующего человека. По лицу. По глазам. По выражению неуловимому. Ведь часто какие-то отличительные знаки или особая одежда сами по себе ничего не говорят. Порой и облачение может быть костюмом. Можно встретить женщину в хиджабе, но это окажется никакая не мусульманка. Или женщина в платке может быть вовсе не верующей, а одной из тех «чокнутых» от религии, про которых говорят с опасением и настороженностью. А иногда промелькнет вдруг такое лицо в толпе, что прямо сердце сжимается. Идет человек, может, и сам про себя этого не знает, а у него в глазах вековая память о Боге.

Священник – первый, кого мы встречаем в церкви. Это очень важная встреча. Всем бы хотелось, чтобы батюшка был умным, добрым и ласковым, с порога все про нас понял, помог, подсказал, обнадежил и утешил. В жизни происходит по-разному, и здесь многое зависит не только от священника. Сегодня, и мы уже говорили об этом, люди приходят в церковь как в духовный комбинат по распространению валерианки. Они ищут не внутреннего покоя, как глубокого и важного экзистенциального состояния, а поверхностного успокоения и утешения. В общем-то это нормально и по-человечески понятно. Такая потребность обусловлена в том числе содержанием и качеством нашей современной сумасшедшей жизни. Большие города деформируют и изнуряют людей. Понятно, что многим надо просто остановиться и отдышаться. Но иногда именно в этот момент с человеком что-то происходит. Чувство тревоги и тоски часто становится пока еще неосознаваемой потребностью в Боге, преддверием встречи с Ним. Это прекрасно, но только в своих исканиях надо идти дальше. Прочувствовать внутренне эту потребность соприкосновения с Божественным и сакральным.

Очень важно, если человек с задатками именно такого мироощущения приходит в церковь. Да, он не умеет пока общаться с Богом, он вообще, может, не до конца понимает, зачем он сюда пришел и что с ним здесь должно произойти. Для начала ему необходимо быть просто кем-то услышанным. Сегодня мы все вроде окружены массой людей – коллегами, приятелями, «друзьями» из социальных сетей, но внутренне часто остаемся глубоко одинокими. Возможно, позже такой человек научится общаться с Богом, но когда он перешагивает порог церкви, ему необходимо простое человеческое общение. Поэтому так важна роль священника.

Конечно, в современном мире Церковь – не единственное прибежище. Есть родные, близкие, литература, искусство, психотерапия, наконец. Кстати, в каком-то смысле священник занимается внешне похожим делом, но состояние человека, посещающего платного специалиста, все-таки сильно отличается от состояния человека, приходящего в церковь. Часто человек хочет большего, нежели просто быть услышанным специалистом, пусть и высококвалифицированным профессионалом в области душевных проблем. Желание встретиться с собой в Боге гораздо масштабнее потребности получить грамотный житейский совет и «разрулить» сложную семейную ситуацию или внутренний конфликт. Те, кто обращается за помощью и к психотерапевтам, и к священникам, говорят, что это взаимоотношения разного уровня. При грамотном подходе и то и другое способно оказать поддержку, однако общение со священником затрагивает онтологический пласт души и сознания. Покаяние и исповедь приносят такое чувство облегчения и обновления, с которым мало что вообще может сравниться.

И в этом смысле священник приобретает статус посредника, человека, который в глазах окружающих обладает даром, данным ему от Бога. Он воспринимается людьми как некая особенная фигура, не просто как профессионал, одетый в специальную одежду, выполняющий работу и получающий за нее деньги.

Сегодня в храмы приходит очень много людей, совершенно не знакомых с традициями. Для тех, кто впервые переступает порог храма, очень важно встретить умного и опытного священника, способного проявить мудрость и великодушие, столкнувшись со сложной человеческой судьбой. Такого, кто не будет выискивать церковный канон, определяющий меру ответственности человека за совершенный грех, а с любовью и лаской утешит его и протянет руку помощи.

Церковь, как институт земной и человеческий, имеет свою организацию. Во главе церковной иерархии стоит патриарх. Это высший духовный сан в православии. Его установили в 451 г., а в начале XI в. после разделения Церкви на западную (Римско-католическую) и восточную (Греко-православную) титул патриарха стали применять к иерархам восточной церкви. Первым патриархом Московским и всей Руси стал митрополит Иов в 1589 г., а само патриаршество закрепилось в период правления Бориса Годунова.

В православии существует трехступенчатая священническая иерархия. На высшей ступени – архиерей, он же епископ, который избирается по правилам Церкви из черного духовенства, то есть из монахов. На второй – иерей, то есть священник, который может быть монахом или женатым (белое духовенство). И низшая ступень – это сан диакона.

В монашестве эти ступени священства: иерадиакон, иеромонах, то есть монах-священник (последний может носить сан игумена и архимандрита как высшей степени священства). И уже из иеромонахов избирается и рукополагается епископ, который может носить сан архиепископа и митрополита, и именно из епископов избирается патриарх.

К сожалению, иерархия не только организует церковное пространство, но порой и разъединяет его. Из-за огромных пространств и небольшого количества епископов архиереи стали особой кастой, обособленной и изолированной от остальных. По сути, они почти не знают, как и чем живут священники и народ, что они из себя представляют, как смотрят на Церковь и на мир. Между нами слишком большой разрыв.

Особенность сегодняшнего дня в том, что современный епископ – это прежде всего администратор, крутой менеджер, который должен у себя на месте так наладить отношения с губернатором и существующими бизнес-структурами, чтобы его церковное дело процветало. Очевидно, что при таком раскладе любая помеха на пути будет восприниматься этим человеком как борьба с самой Церковью.

Например, был случай, когда в Чите епископ лишил священника сана, возможности жить священнической жизнью и обеспечивать свою семью только за его мнение о том, что Ходорковский – политзаключенный. Священник окормлял храм на зоне, общался там с МБ, и после этого, когда его попросили освятить зону (отдельный разговор, как ее вообще можно освящать?!), он сказал, что не будет этого делать, потому что здесь находится политический заключенный. Сказал как человек, что думал и чувствовал. За это его немедленно извергли из сана и сломали ему всю жизнь.

Или другой, вроде умный и достойный человек из священнической среды вдруг пишет, что наша борьба с несправедливостью должна заключаться в том, чтобы… в ней не участвовать. То есть, кроме нашего благополучия, нас ничего не должно интересовать. Но ведь это просто противоречит Священному Писанию. Возможно, он имел в виду, что нам не надо участвовать в несправедливостях, что в отказе заключается наша борьба. Однако в «Апостоле» сказано: «Не участвуйте в делах неплодных тьмы, наипаче же обличайте!»

Мы все различаемся по своим способностям, нравственным качествам, духовному состоянию. Без сомнения, и в священнической среде нет единообразия. Один становится исключительным и замечательным батюшкой, почти святым, а другой – бесконечно далеким от совершенства. Но так или иначе каждый священник призван к слушанию и слышанию. Призван помочь человеку в его земных делах и попытках понять и почувствовать Бога. Неважно, обладает священник от природы подобными способностями или нет, он обязан воспитывать их в себе. По-другому не получится, само его положение к этому обязывает.

Вообще, не надо излишне идеализировать священников. Мы все время как-то забываем, что они тоже люди. Многие из них бывают не так умны и образованны, как нам хотелось бы. Кто-то одержим соблазнами. Кто-то крайне резок в высказываниях и бескомпромиссен в суждениях. Нетерпимость – вообще свойство человеческой природы, и агрессия проявляется во всех кругах, но среди верующих их присутствие обиднее всего. Именно здесь любую резкость воспринимаешь особенно болезненно. Ведь очевидно, что в пространстве Церкви, где самое главное – любовь, прощение и терпимость, жестокости не должно быть места. Слишком сильно это диссонирует с базовыми идеями христианства. Но люди есть люди. Мы все далеки от совершенства. И священники не исключение.

«Один батюшка ненавидел людей. Произошло это с ним не сразу. Сначала он всех любил. А потом разлюбил. И запрезирал. Кто жил и мыслил, тот не может в душе не презирать людей. Потому что людей было много, и с годами становилось все больше, и они, эти безликие жаркие толпы, во-первых, дышали, во-вторых, толкались, лезли вперед, громыхали банками для святой воды, тыкали ему в лицо вербами, чтобы он получше их окропил, в-третьих, задавали шизофренические вопросы, на исповеди рассказывали про плохих мужей и свекровей, требовали советов, но советов никогда не выполняли, в-четвертых, верили в сглаз, в-пятых, носили причащать дико орущих внуков по совету бабушек-колдуний. И по большим праздникам батюшка даже служить старался с закрытыми глазами. Ему казалось, что вот он откроет глаза – и его ненависть к ним сразу же их испепелит. Но так-то человек он был очень хороший, в кругу друзей и семьи – приветливый, ласковый. Просто раздражительный слегка. А человек отличный. С детьми в воскресной школе делал воздушных змеев».

Майя Кучерская.

Современный Патерик

В своих воспоминаниях митрополит Антоний Сурожский описывает один случай. Он приехал в Париж и искал русскую православную церковь. Нашел. Однако священник оказался пьяницей. Отец Антоний расстроился, но поскольку вариантов у него не было, пошел все-таки к тому на исповедь. И вдруг во время исполнения таинства священник ему говорит: «Знаешь, я очень плохой человек, очень грешный, но то, что я тебе сейчас скажу, я тебе скажу не от себя, а от Бога». Эти слова ошеломили будущего митрополита. Спустя некоторое время тот батюшка стал духовником отца Антония. Они много общались, оказалось, что тот когда-то был белым офицером, прошел всю войну, на его глазах погибли его жена и дочь, и уже после всего этого на исходе своих дней он стал священником. По нашим человеческим меркам его можно осудить за то, что он был пьяницей, но провидение Господне не поддается ни человеческой логике, ни человеческому рассудку.

Как правило, священниками становятся не случайно. Все-таки это путь служения, и когда человек выбирает его сознательно, он хорошо понимает, к чему его это служение обязывает. Да, священник не перестает оставаться человеком и как человек он несовершенен и обладает своими слабостями. Но благодать Божия, которая делает из него священника, – это не выдумка и не красивые слова. Благодать Божия дает ему власть и духовную силу совершать таинства и через эти таинства привлекать в мир благословение Божие, освящать людей Божественной любовью. Но никогда не надо забывать, что происходит это не по воле самого человека. Эту благодать священник получает от Бога.

Когда совершается таинство священства, когда епископ рукополагает ставленника, он читает такие слова: «Благодать Божия, немощствующих врачующая и оскудевающих восполняющая пророчествует», то есть: «Через мои руки делает тебя священником». Это врачество немощствующих и полнота оскудевших в священнике проявлены как дар Божий. Этот дар лично мне не принадлежит. Более того, как человек недостойный я могу всячески быть грешен против него, но он все равно будет через меня осуществляться. Любовь Божия будет через меня явлена в Церкви и не перестает, даже если я буду «плохим» священником.

Действительно, по-человечески батюшка может быть далеко не идеален. Но когда он как священник старается в меру своих сил выполнять поручение, возложенное на него Богом, он может сказать нечто такое, чего обычный человек, вероятнее всего, никогда не скажет. Он сам ничего особенного для этого не делает, Господь в нужный момент раскрывает в нем дар священства. Пришедший в церковь говорит со священником, но через него разговаривает с Богом. И ответ, который он получает, он получает от Бога. Иногда в подобном разговоре многое становится ясно, иногда бывает ничего не понятно, но в любом случае чрезвычайно важен сам факт общения: с человеком, со священником, с Богом. И когда это становится образом жизни, когда понимание происходящего постепенно начинает «прорастать» в человеке, он понемногу научается сам разговаривать с Богом, сам Его слышать и понимать.

Один опытный батюшка преподавал в богословском институте и много рассказывал своим студентам, каким должен быть хороший священник: сколько часов в день он должен молиться, какие книги читать, как поститься, как быт вести и так далее. Во многом тот батюшка был прав, кроме одного. По-настоящему священник должен только одно: он должен уметь с Богом разговаривать. Все остальное – ерунда.

У священников, как и у всех людей, свои жизненные пути. Приходят в семинарии и становятся священниками по-разному. У меня есть знакомый, отец Александр, мы вместе с ним работали, телепрограмму делали, так вот он – бывший полковник милиции. Чудный, совершенно замечательный священник. И таких примеров много. Священниками становятся врачи, архитекторы, писатели, филологи, физики и математики.

В этом смысле показателен пример отца Иоанна. У него после рукоположения явно энтузиазм был огромный. Вообще восторг рукоположенного священника неизбежен и вполне объясним. Это чувство, похожее на восторг ребенка, получившего заветный подарок вроде вожделенной волшебной палочки. Первое время после рукоположения от счастья голова идет кругом. Я сам помню, как поверить не мог: вдруг я хожу в подряснике, кто-то хочет получить у меня благословение, я служу литургию – все это так неожиданно и прекрасно! Так и отец Иоанн вначале ревностно рвался проповедовать, служить и обращать. Взялся за своих друзей из артистического мира, серьезно ко всему относился и первое время очень самоотверженно служил. Но постепенно энтузиазм ослабел. Такое случается. Постепенно к этому дару привыкаешь. Проходит время, и восторг священства, как всякое первое узнавание, как влюбленность, исчезает. Начинается повседневная жизнь с ее совсем не праздничными заботами и бытовыми хлопотами.

Отец Иоанн (в миру Иван Охлобыстин) – актер, режиссер, сценарист, драматург, писатель. Написал сценарии культовых в 90-е гг. фильмов «ДМБ» и «Даун Хаус» режиссера Романа Качанова. В 1996 г. на сцене МХАТа Михаил Ефремов поставил спектакль по пьесе Охлобыстина «Злодейка, или Крик дельфина». В разгар творческой карьеры в 2001 г. Иван Охлобыстин был рукоположен в священники архиепископом Ташкентским. Служил в Средней Азии, затем в нескольких храмах Москвы. Параллельно вел свою передачу на радио и колонку в сообществе «Сноб». В этот период по его сценариям были сняты фильм «Параграф 78» и картина Гарика Сукачева «Дом Солнца», он сам сыграл в нескольких ролях, в том числе в фильме П. Лунгина «Царь», где выступил в роли шута Ивана Грозного Вассиана. В 2009 г. отец Иоанн сам попросил патриарха Кирилла освободить его от служения в силу «внутренних противоречий». Прошение было удовлетворено. С 2010 г. снимается в сериале «Интерны». Выдвигал свою кандидатуру на пост президента страны. Является креативным директором компании «Евросеть» и организатором партии «Коалиция Небо». Однако говорит, что планирует в скором времени вернуться к служению в церкви. Отец шестерых детей.

То, что происходит с Иваном сейчас, – это еще не окончательный итог его жизни. В конце концов, он только запрещен в служении, но сана священнического не лишен. У него есть возможность возвратиться к служению, если он, сделав сам для себя какие-то выводы, этого захочет. Вероятно, это был тот случай, когда он принял сан, не осознавая всей меры ответственности. Недооценил тяжести креста, который на себя взял. Другое дело, что он-то сам со временем все это понял. Признался, что не может отказаться от профессии актера, от той формы существования, к которой привык. Пришел к выводу, что с жизнью священника это несовместимо. Я не судья отцу Иоанну. Мне понятно, почему это происходит с ним, мне непонятно другое: почему архиепископ, видя, в сущности, малознакомого человека, решился на такой эксперимент – взять и рукоположить. Это то же самое, что взять в ополчение подростка и пустить его на передовую.

Безусловно, в деле священничества жизненный опыт играет большую роль. И, как и в любом другом деле, он приходят с годами. Первое время священник готов на все, он себя не бережет, для всех открыт, все время отдает и только постепенно начинает понимать, что надо вести себя сдержаннее. В каком-то смысле он находится в положении человека, из которого постоянно вытягивают энергию посторонние люди. И, если не следить за собой и не распределять собственные силы, то их надолго не хватит. Люди ведь не задумываются о том, что священник тоже человек, для многих общение с батюшкой – прекрасный способ в одностороннем порядке подпитаться энергией. В этом смысле священник, как и психотерапевт, безусловно, должен рассчитывать свои силы. Но есть и кое-что еще, помимо разумной предосторожности. Если бы он не имел этой Божественной благодати священства, которая покрывает, хранит и оберегает, от него ничего не осталось бы в скором времени.

Помимо этого и для самих священников существуют разного рода опасности, например, почувствовать себя гуру, или окружить себя хором влюбленных почитательниц, или начать манипулировать прихожанами, или вообще превратиться во «всезнающего» старца, который с порога может давать людям безошибочные и провидческие духовные советы. Несмотря на то что благодать хранит священника, житейских соблазнов у него очень много.

«Один батюшка был большой женолюб. Любовался женскою красотою, завитком, выбившимся из-под платка, полными чистых слез женскими несчастными глазами, глядящими на него во время исповеди, и влюблялся чуть ли не в каждую мало-мальски симпатичную свою прихожанку. И думал про себя так: “Ах, если бы я мог на ней жениться!” Но так ни на ком и не женился, жил со своей матушкой, чинил в ванной кран, забивал куда надо гвозди, забирал вечерами детей из школы, ну и служил, конечно, тоже. Так что главное оно и есть главное».

Майя Кучерская.

Современный патерик

По канонам Церкви священника не могут рукополагать до 30 лет. Считается, чтобы заниматься этим делом, человек должен быть внутренне зрелым. И часто, когда это правило нарушается и священников рукополагают в более раннем возрасте, случаются настоящие трагедии. Дело в том, что у нас все православные священники обязаны принимать исповедь вне зависимости от их духовного и жизненного опыта. И в тридцать, и в двадцать лет, если случилось в столь юном возрасте стать священником. А чужая исповедь для молодого неокрепшего сознания может стать настоящим испытанием. Я вспоминаю себя и понимаю, что ко многим вещам, которые я в свое время слышал, я был совершенно не готов. Я о них только в книгах читал, но не мог себе представить, что такое в жизни бывает.

Однажды, вскоре после моего рукоположения, ко мне на исповедь пришла женщина и призналась, что у нее было больше десяти абортов. Я был в полном шоке, потому что, если применять к ней церковные каноны (а в соответствии с древнецерковными правилами грех аборта приравнивается к греху убийства), мне следовало эту женщину отлучить от Церкви и проклясть до конца ее дней. Для меня это был крайне сложный момент, я не мог решить, что делать, поступать по правилам или как-то иначе. Я до сих пор вспоминаю этот случай и переживаю, что вместо того, чтобы простить ту женщину, я наложил на нее очень тяжелую епитимью. Мне надо было порадоваться тому, что она все-таки нашла в себе силы, пришла в церковь и призналась в совершении столь тяжкого греха, а я сурово наказал ее.

И это был не единственный случай. В те первые годы я часто совершенно не понимал, как мне поступать и что отвечать людям. Поэтому я убежден, что чем позже происходит рукоположение, тем лучше для всех. А в идеале вообще хорошо, чтобы исповедью занимались избранные священники. Например, в Греции все подряд не исповедуют. Есть особые духовники, которые назначаются епископом, в основном монахи, как правило, зрелые опытные люди. К ним люди приезжают специально на исповедь.

Но тут надо понимать, что в религиозном смысле Греция – особенная страна. Там вера традиционно передается от родителей к детям, это своеобразное культурное наследие. 90 % населения считают себя православными не по факту крещения, но скорее по образу жизни. Они с детства ходят в церковь, причащаются, участвуют в церковных таинствах. Поэтому там и организация священников на служение своеобразная, не такая, как в России. У нас же, при нашем образе и ритме жизни, разделение батюшек на тех, кто исповедует, и тех, кто проводит службу, к сожалению, невозможно.

Исповедь – один из самых таинственных моментов во взаимоотношении человека и священника. Но часто люди, приходя исповедоваться, не вполне понимают, что это такое. Им кажется, что это такой разговор по душам, возможность высказаться, поплакаться, попросить совета у священника. Многие забывают, что исповедь – это таинство, которое очень многого требует от человека. У некоторых даже сомнений не возникает, в том, что, едва заговорив со священником, они уже исповедуются – они же рассказывают, что с ними произошло, что у них на сердце, почему, кто и как их обидел, как им плохо сегодня, как еще хуже было вчера. Человек думает, что священник должен выслушать его и успокоить: «Ну, не печалься, ты молодец, все будет хорошо». Погладить по голове, благословить и отпустить с миром. И вдруг вместо этого священник ему говорит: «Слушай, милый, это не исповедь. Иди-ка ты, подумай о себе, о своей жизни, своих грехах, о том, как и зачем ты живешь, а потом приходи, поговорим». Конечно, часто люди не понимают, что произошло, и обижаются в ответ: «Как же так? Я со всей душой пришел к священнику, открылся, все самое сокровенное рассказал, а он!..»

Такие случаи нередки. Строго говоря, исповедь – это таинство, в основе которого лежит признание в совершенном грехе и раскаяние в нем. Но покаяние, по-гречески «метанойя», буквально означает гораздо более сложное понятие – перемену ума или перемену мыслей. Для исповедующегося важно не просто испытать и выразить сожаление о чем-то плохом, совершенном в прошлом, но постараться иначе, по-новому взглянуть на самого себя, на свою жизнь, свои поступки и мысли. По правилам, исповеди предшествует пост и время, проведенное в усиленных молитвах и размышлениях. Необходимо настроиться, остановиться в бесконечном повседневном беге, обратить свои мысли на вещи, от которых обычно мы бываем крайне далеки. И во время самого таинства необходимо сосредоточиться на переживаниях особого порядка, а не просто бытовых волнениях, переполняющих любого из нас. В таком случае исповедь становится попыткой проникнуть под верхний и наносной слой обид и раздражений, способом обратиться к себе, понять, почему мы так реагируем, что мы делаем не так или не делаем вовсе, где те внутренние поломки внутри нас, которые доставляют столько мучений нам самим и окружающим нас людям.

Но жизнь есть жизнь, и в современной церковной практике случается, что исповедь и беседа как будто накладываются друг на друга. Обстоятельства бывают разные. Иногда человек приходит в первый раз, желание покаяться и попросить прощение за все ошибки и грехи у него есть, но как именно исповедоваться, он еще не понимает. Порой люди приходят в таком состоянии, что от них вообще ничего нельзя требовать, их надо постараться успокоить, образумить и разговорить. Но постепенно необходимо приучать человека именно к исповеди, а не просто к выбросу эмоций. Часто я предлагаю прихожанам: «Давайте вы сейчас исповедуетесь, а потом после службы мы с вами поговорим за жизнь».

Но вместе с тем самому священнику всегда надо быть крайне внимательным к происходящему: бывает, что человек начинает говорить, рассказывает о своих горестях, жалуется, а потом вдруг обычный разговор сменяется самой настоящей исповедью. Какое-то слово, какая-то мысль, вопрос вдруг что-то меняют в его размышлениях, и человеческое нытье сменяется пламенным покаянием.

Верующие люди регулярно ходят в церковь, живут по правилам церковного календаря и составляют приход. Приход есть практически в каждой церкви. В храме Святой Троицы в Хохлах, где я служу, прихожан около 300 человек. За многими я давно наблюдаю и вижу, что со временем в них происходят большие изменения. Если попытаться сформулировать в двух словах, какие именно, я бы сказал, что они здесь становятся людьми. В них постепенно все сильнее начинает проступать человеческое.

У меня есть одна прихожанка, которая пришла в храм лет пятнадцать назад. Простая деваха, из семьи алкоголиков, работала где-то на стройке штукатурщицей. Ее буквально за руку привела в церковь подруга. Та вообще ничего не понимала, вообще ничего. Где я? Что я? Кто я? Зачем я? Кто эти люди, которые меня окружают? Но в церкви она как-то осталась. Раз пришла, другой, третий. Прошло время. Сейчас у нее тоже очень простая профессия, но она читает Кьеркегора, смотрит и обсуждает фильмы Звягинцева. Она осталась такой же простой женщиной, не поступила в институт и не пошла на богословские курсы, но вдруг начала интересоваться книгами, писать стихи, подружилась с большим количеством самых разных людей в приходе, они ее полюбили, она с ними легко и с удовольствием общается. Ей еще много чего предстоит, как и каждому из нас, но сейчас, вспоминая ту дамочку, которую ко мне привели, я поверить не могу, что это один и тот же человек. Не то чтобы она стала святой – нет, конечно, но она стала по-другому смотреть на мир, на себя, на людей. Она человеком стала.

Вряд ли она сама понимает, насколько изменилась. Она уверена, что осталась той же, что и была, со всеми своими недостатками и грехами. Постоянно, как любой нормальный человек, сокрушается: «Когда же я стану лучше?» Но с ней явно происходит нечто похожее на процесс снятия слоев со старой иконы. Когда икону реставрируют, с ее поверхности слой за слоем удаляют копоть, и постепенно она светлеет. Икона остается та же самая, но лик начинает проступать все отчетливее.

А недавно один прихожанин сказал мне: «Я не могу сказать, что за десять лет хождения в церковь я стал лучше, но зато я узнал, кто такой Христос». Вот так вдруг для человека оказалось самым важным в жизни то, что он для себя встретил Бога. Конечно, это совершенно особенные слова. В первую очередь – для священника.

«Вечером монахи пели стройно, вдохновенно, служил молодой иеромонах с черной бородой; и преосвященный, слушая про жениха, грядущего в полунощи, и про чертог украшенный, чувствовал не раскаяние в грехах, не скорбь, а душевный покой, тишину и уносился мыслями в далекое прошлое, в детство и юность, когда также пели про жениха и про чертог, и теперь это прошлое представлялось живым, прекрасным, радостным, каким, вероятно, никогда и не было. И, быть может, на том свете, в той жизни мы будем вспоминать о далеком прошлом, о нашей здешней жизни с таким же чувством. Кто знает! Преосвященный сидел в алтаре, было тут темно. Слезы текли по лицу. Он думал о том, что вот он достиг всего, что было доступно человеку в его положении, он веровал, но все же не всё было ясно, чего-то еще недоставало, не хотелось умирать; и все еще казалось, что нет у него чего-то самого важного, о чем смутно мечталось когда-то, и в настоящем волнует все та же надежда на будущее, какая была и в детстве, и в академии, и за границей.

“Как они сегодня хорошо поют! – думал он, прислушиваясь к пению. – Как хорошо!”»

А.П. Чехов. Архиерей

Данный текст является ознакомительным фрагментом.