«О Имени Твоем я все могу»

«О Имени Твоем я все могу»

Летом 1932 года, после пострига, мать Мария посещает православные женские монастыри в независимой в то время Прибалтике. Они представляются ей теплым и уютным убежищем, «защищенным высокими стенами, куда не проникают грязь и скорбь мира». Сама она мечтает о монашестве ином – не в пустыне и не за высокими монастырскими стенами: «Все больше убеждаюсь в том, что мне дано жить не во дворце Хозяина, а где-то подальше, на хуторах… Когда я постриглась, я думала, конечно, о своей духовной жизни, но вот с тех пор, как я стала монахиней, я поняла: Бог сделал меня орудием, чтобы с моей помощью расцветали другие души. На Страшном Суде меня не спросят, успешно ли я занималась аскетическими упражнениями и сколько я положила земных и поясных поклонов, а спросят: накормила ли я голодного, одела ли нагого, посетила ли больного и заключенного в тюрьме. И только это и спросят. О каждом нищем, голодном, заключенном Спаситель говорит „Я": „Я алкал и жаждал, Я был болен и в темнице"[169]. Подумайте только: между каждым несчастным и Собой Он ставит знак равенства. Я всегда это знала, но вот теперь это как-то меня пронзило. Это страшно».

Ее постриг вызвал бурю противоречивых суждений в эмигрантских кругах. Бердяев[170], близкий друг матери Марии, сетовал на то, что облачение (которое она, несмотря на свое «монашество в миру», носила постоянно) будет мешать ей в делах и творчестве. Некоторые «парижские» русские считали, что расхаживать по городу в подряснике, в грубых мужских башмаках – это не comme il faut, неприлично. Ей припоминали и то, что она не раз была замужем, и то, что у нее дети, и то, что она курит. Мать Мария была непонятна и самим монашествующим, обращаясь к которым, писала: «Пустите за ваши стены беспризорных воришек, разбейте ваш прекрасный уставной уклад вихрями внешней жизни, унизьтесь, опустошитесь, умалитесь, – и как бы вы ни умалялись, как бы ни опустошались – разве это может сравниться с умалением, с самоуничижением Христа. Примите обет нестяжания во всей его опустошающей суровости, сожгите всякий уют, даже монастырский, сожгите ваше сердце так, чтобы оно отказалось от уюта. Тогда скажите: „Готово мое сердце, готово"».

За такие слова, за такую жизнь многие ее не принимали. Да и сейчас не принимают, находя для успокоения своей совести изъяны в ее биографии.

Начало 1930-х годов ознаменовалось во Франции суровым экономическим кризисом, безработица среди русских эмигрантов приняла размеры настоящего бедствия. В 1935 году, при активной поддержке друзей-единомышленни-ков – Константина Мочульского, Федора Пьянова, Ильи Фондаминского, мать Мария основывает объединение «Православное дело». Почетным председателем объединения становится митрополит Евлогий – глава русских православных приходов в Западной Европе. «Православное дело» разворачивает обширную социальную деятельность. Мать Мария решает открыть дом-общежитие, где будет принят всякий нуждающийся. Мочульский[171] тогда писал: «Денег никаких нет, риск огромный, но она не боится». – «Вы думаете, что я бесстрашная? Нет, я просто знаю, что это нужно, и что это будет… С трезвой точки зрения это – безумие, но я знаю, что будет и церковь, и столовая, и большое общежитие, и зал для лекций, и журнал. Со стороны я могу показаться авантюристкой. Пусть! Я не рассуждаю, а повинуюсь». Да, денег на это начинание у нее не было, но беспредельная вера в помощь Божию окрыляла. Был куплен запущенный особняк на улице Лурмель, 77, в котором устроили общежитие и столовую. Мать Мария считала совершенно необходимым, чтобы обитатели общежития ежемесячно вносили незначительную сумму за проживание, а посетители столовой платили за обед хотя бы су, чтобы не чувствовать себя униженными. Со временем появились приходская школа, курсы для псаломщиков, лекторов, миссионеров, журнал «Православное дело».

О Господи, я не отдам врагу

Не только человека, даже камня.

О Имени Твоем я все могу.

О Имени Твоем и смерть легка мне.

На Лурмель нашли приют две-три монахини, повар, мастер на все руки, несколько семей, не имеющих средств к существованию, и здесь же – душевнобольные, которых выручила мать Мария из психиатрических лечебниц, безработные, бездомные, женщины легкого поведения, наркоманы (мать Мария пыталась вернуть их к нормальной жизни). Многие из тех, кого она спасла от неминуемой гибели, становились ее преданными помощниками. Но главной опорой всегда были ее близкие: хорошо понимавшая ее мама, Софья Борисовна, и дети – старшая дочь Гаяна и сын Юрий, поступивший в Свято-Сергиевский институт, возведенный в чин чтеца, затем иподиакона.

Слева: вилла де Сакс, 1935 г.

Внизу: столовая на улице Лурмель, в торце сидят С.Б. Пиленко и мать Мария

Данный текст является ознакомительным фрагментом.