Эпилог

Эпилог

Каждое открытие давно забытого текста, будь он выдающимся или же будничным по своему содержанию, помогало отодвинуть дальше в глубь времен ту завесу, за которой вся человеческая деятельность представляется нам тусклой и непонятной. Каждое открытие сообщает нам нечто новое о нашем прошлом, о том, как мы стали тем, что мы есть. Вот почему поиски ученых-романтиков были столь целеустремленными и почему они будут продолжаться: ведь предстоит сделать еще так много!

Завтрашний день может принести нам новые неожиданные находки, хотя никто заранее не предскажет, откуда именно их следует ожидать. Явятся ли они из заброшенных раннехристианских монастырей на Синае, из песчаных пустынь Северной Африки, из переплета какой-нибудь средневековой рукописи в европейском собрании или из потаенной библиотеки русского царя Ивана? Мы можем быть уверены только в том, что впереди нас ждет еще множество открытий. Опыт свидетельствует, что и почва Геркуланума, и тем более древние земли Египта, Палестины, Сирии и Месопотамии раскрыли перед нами далеко не все погребенные в них документы. У нас нет причины категорически исключать вероятность находок в будущем где бы то ни было — даже в местах с самым неподходящим для их сохранения климатом, как, скажем, в джунглях Центральной Америки, — новых письменных текстов.

Таким образом, перспектива на будущее остается благоприятной. Размышляя над судьбой библиотек Александрии, английский историк Эдуард Гиббон писал: «Когда я объективно суммирую всю безмерность прошедших столетий, весь ущерб, причиненный невежеством, и все печальные последствия войн, то поражаюсь не нашим потерям, а скорее тому, что мы все же обладаем такими сокровищами».

Но ведь Гиббон в конце XVIII в. мог знать лишь о малой доле удивительных находок, описанных в этой книге. С тоской о прошлом взирая на византийцев той поры, когда на них еще не обрушились с запада их крестоносные христианские собратья, он замечал: «Наслаждаемся мы или пренебрегаем нашими нынешними богатствами — все равно мы можем только позавидовать тому поколению, которое еще могло читать историю Феопомпа, речи Гиперида, комедии Менандра и оды Алкея и Сапфо». Во времена Гиббона знали лишь имена этих писателей; и все же, каким бы чудом это ни казалось, ученым и археологам нового времени удалось обнаружить те или иные сочинения, принадлежащие практически каждому из них.

Что же говорить о целых литературах, исчезнувших с лица земли, например литературе этрусков, или кхмеров Камбоджи, или финикийцев Тира и Сидона? Что говорить о карфагенянах, книги которых были отданы римлянами своим нумидийским союзникам и сгинули вместе с ними? Народ, из среды которого римляне взяли молодого раба, ставшего прославленным Теренцием, превосходным латинским драматургом, — этот народ должен был обладать незаурядным литературным талантом. И кто знает, может быть, мы найдем когда-нибудь сочинения карфагенян? Ведь полтора столетия назад литература египтян и жителей Месопотамии казалась нам в такой же мере недосягаемой. И все же теперь у нас есть и «Гильгамеш», и «Папирус Райнд», и гимн Эхнатона, не говоря о бесценных документах юридического, социального и исторического содержания, найденных на Ближнем Востоке.

Разумеется, если бы ученые расстались с надеждой добавить что-нибудь к скудным остаткам древней литературы, они, возможно, никогда и не устремились бы навстречу приключениям, а нам остались бы неведомы волнения и триумфы, сопровождающие непрестанный поиск завещанного временем.