7. К науке о сознании

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

7. К науке о сознании

Для того чтобы исследование сознания стало завершенным, необходимо разработать методологию, учитывающую не только то, что происходит на нейронном и биохимическом уровнях, но и субъективный опыт переживания самого сознания. Даже сочетание нейрофизиологии и бихевиористской психологии не проливает достаточный свет на опыт субъективных переживаний, поскольку оба эти направления придают первостепенное значение объективному, внеличностному методу наблюдений. Традиции же, основанные на практике созерцания, опираются на исторически сложившийся метод субъективного, личностного подхода к изучению природы и функций сознания. Здесь используется особая тренировка ума, умение различными способами фокусироваться на своих внутренних состояниях.

При таком подходе наблюдатель, а также объект и метод наблюдения представляют собой различные аспекты одной и той же вещи, а именно — ума самого экспериментатора. В буддизме тренировка ума называется бхавана, что на европейские языки обычно переводится словом медитация. Санскритский термин бхавана несет в себе значение культивирования навыка, тогда как корневое значение соответствующего тибетского термина гом (тиб. sgom) — «освоение». Таким образом, идея практики, осуществляющейся на основе строгой дисциплины ума, состоит в тщательном ознакомлении с выбранным объектом, будь то внешний феномен или внутренний опыт.

Люди часто думают, что медитация — это просто опустошение сознания или практика расслабления, но я имею в виду нечто совершенно иное. Практика медитации в буддизме не является поиском каких-то таинственных или мистических состояний, доступных лишь некоторым особо одаренным людям. Не является она также и полным отсутствием всякой умственной активности. Термин гом относится как к средству, или процессу, так и к самому состоянию, достигаемому в результате этого процесса. Здесь я хотел бы говорить в первую очередь о медитации как о средстве, которое включает в себя строгое, сосредоточенное и основанное на самодисциплине использование внимательного самонаблюдения с целью глубокого проникновения в природу избранного объекта. С научной точки зрения это можно сравнить со строгим эмпирическим наблюдением.

Главное различие между наукой в ее нынешнем состоянии и буддизмом как исследовательской традицией — доминирование объективистского метода независимого исследования в науке и субъективного, интроспективного наблюдения в буддийской медитативной практике. На мой взгляд, очень плодотворным для научного изучения сознания обещает стать сочетание субъективистского и объективистского подходов. Многие исследования могут быть выполнены именно на основе независимого объективного наблюдения. По мере развития технологий нейровизуализации стало возможно ближе наблюдать физические соответствия богатого мира нашего субъективного опыта, такие как нейронные связи, биохимические реакции, локализация в мозгу областей, связанных с той или иной формой психической активности, и моментальные процессы (время которых порой исчисляется миллисекундами), протекающие в мозгу в ответ на внешнее раздражение. Со всем этим я имел удовольствие познакомиться во время визита в лабораторию Ричарда Дэвидсона в Университете Висконсин весной 2001 года.

Его лаборатория оборудована новейшими приборами нейровизуализации. С ним работает коллектив молодых, полных энтузиазма ученых, и один из его проектов, заинтересовавший меня больше всего, связан с проведением серии исследований над нейромедиаторами. Ричард провел меня по своей лаборатории и показал различные приборы. Я увидел ЭЭГ (электроэнцефалограф), используемый преимущественно для регистрации электрической активности мозга. Это осуществляется с помощью надеваемого на голову испытуемому своего рода шлема с множеством сенсорных датчиков. Шлем, используемый в лаборатории Дэвидсона, содержит 256 таких электродов и является, наверное, самым сложным из аналогичных устройств в мире. Кроме того, в процессе изучения используется метод МРТ (магнитно-резонансой томографии); для правильной работы этого устройства требуется, чтобы помещаемый внутрь него испытуемый почти не двигался. Сила ЭЭГ, как мне сказали, — в скорости измерений (здесь возможно фиксировать изменения, происходящие за одну тысячную долю секунды), тогда как МРТ позволяет определить локализацию активного участка мозга с точностью до миллиметра.

За день до моего визита в этой лаборатории производился эксперимент с участием одного хорошо известного мне опытного практика медитации. Дэвидсон показал на компьютерном экране множество изображений его мозга, на которых разным цветом обозначались различные типы мозговой активности.

На следующий день я присутствовал на встрече, во время которой Дэвидсон демонстрировал предварительные результаты исследования своим студентам. К дискуссии присоединился психолог Пол Экман, который представил предварительный отчет о своей текущей работе с большим числом групп испытуемых, включая практиков медитации. Научное изучение таких людей уже имеет долгую историю, начинающуюся с экспериментов, проведенных в 80-е годы Гербертом Бенсоном в Гарвардской медицинской школе. Бенсон исследовал физиологические параметры температуры тела и расхода кислорода при выполнении практики туммо, в процессе которой, кроме всего прочего, в определенной части тела вырабатывается тепло. Как и Бенсон, Ричард Дэвидсон со своей группой проводил исследования с привлечением гималайских отшельников, включая тех, что живут в горах в окрестностях Дхарамсалы. Тогда в силу необходимости проводить эксперименты в условиях высокогорья приходилось использовать мобильное оборудование, что ограничивало спектр исследований возможностью приборов.

Научные опыты с использованием людей в качестве испытуемых всегда связаны с определенными этическими проблемами, к которым научное сообщество относится самым серьезным образом. Для отшельников, избравших уединенную жизнь в горах, такие исследования представляли собой глубокое вторжение в их личную жизнь и духовную практику. Поэтому неудивительно, что многие поначалу категорически отказались от участия в этих экспериментах. Кроме всего прочего, многие из них просто не видели в этих опытах ничего, кроме досужего любопытства странных людей с непонятными приборами. Тем не менее уже тогда я считал (и считаю так до сих пор), что использование научных методов для изучения сознания мастеров медитации очень важно, а потому приложил немалые усилия, чтобы уговорить отшельников принять участие в работе. Я аргументировал это тем, что они должны дать свое согласие из альтруизма; если положительный эффект успокоения ума и развития благих качеств сознания получит научное подтверждение, это принесет большое благо всему миру. Очень надеюсь, что в этих просьбах я не был чрезмерно настойчив. В итоге некоторые из отшельников согласились, убежденные, как я надеюсь, моими аргументами, а не просто из одного только уважения к авторитету канцелярии Далай Ламы.

Все эти работы могут прояснить одну из частей целостной картины работы сознания. Но в отличие от изучения материального объекта в трехмерном пространстве исследование сознания, включая всю область относящихся к нему феноменов и все, что относится к категории субъективного опыта, имеет два компонента. Один из них — то, что происходит с мозгом и с поведением индивида (для изучения этой области у нейрофизиологов и психологов имеются соответствующие методы ), тогда как другой касается переживания индивидуумом своего личного познавательного, эмоционального и психологического опыта. Для изучения именно этой части реальности необходим личностный, субъективистский подход. Иначе говоря, хотя переживание счастья может сопровождаться определенными химическими реакциями в мозгу, такими как повышение уровня серотонина, никакое биохимическое или нейробиологическое описание этих мозговых изменений не может объяснить, что же такое счастье в переживании человека.

Хотя буддийская созерцательная традиция никогда не имела в своем распоряжении специальных научных инструментов для изучения процессов мозговой деятельности, в ней имеется ясное понимание способности мозга к изменению и адаптации. До недавнего времени, насколько мне известно, ученые полагали, что после прохождения человеком пубертатного периода его мозг практически не изменяется. Однако новейшие исследования в области нейрофизиологии показали наличие значительного потенциала для изменений в мозгу даже у такого пожилого человека, как я. На конференции «Жизнь и сознание» в Дхарамсале в 2004 г. я узнал о появлении нового подраздела нейрофизиологии, занимающегося изучением феномена так называемой нейропластичности. Этот явление, по моему мнению, указывает на то, что особенности человека, обычно считающиеся неизменными, такие как личностные качества, черты характера и привычки, не являются полностью неизменными, а потому на них можно оказать влияние посредством тренировки ума или изменения окружающей обстановки. Экспериментально уже было показано, что у опытного практика медитации усилена активность левой лобной доли коры головного мозга, то есть той его части, которая связана с позитивными эмоциями, такими как счастье, радость и удовлетворенность. Эти наблюдения указывают на существование возможности развивать эти качества посредством тренировки ума, которая оказывает непосредственное влияние на мозг.

Философ-монах VII в. Дхармакирти приводит в своих работах философское обоснование того, что посредством последовательной тренировки ума можно достичь существенных изменений в сознании человека, включая эмоции. В основе его аргументации лежит универсальный закон причинно-следственной связи, согласно которому условия, создающие определенную причину, непременно приведут к результату. Этот принцип является одним из древнейших в буддизме; сам Будда утверждал, что, если мы желаем избежать какого-либо результата, нам следует устранить условия, которые к нему приводят. Поэтому если мы в качестве условий изменяем те состояния своего ума, которые приводят к возникновению определенных привычных проявлений его активности, нам удается внести изменения в свои повседневные поведенческие реакции и эмоции.

Вторым ключевым пунктом теории является универсальный закон всеобщего непостоянства, который также содержится во многих ранних учениях буддизма. Согласно этому закону, все обусловленные вещи и явления находятся в процессе непрерывного изменения. Даже в материальном мире ничто из того, что кажется нам неизменным, на самом деле не является неподвижным и постоянным. Поэтому все, что порождено причинами, подвержено изменениям, и, создавая подходящие условия, мы можем сознательно направить эти изменения на преобразование состояний своего ума.

Дхармакирти, как и многие предшествующие ему буддийские мыслители, указывает на существование того, что может быть названо законом психологии: различные психологические состояния, включая эмоции, являются проявлением противоборствующих и динамически взаимодействующих состояний сознания разного типа. В эмоциональной сфере эта типология включает в себя ненависть, гнев, враждебность и другие негативные эмоциональные состояния, которым противостоят эмоции положительного типа: любовь, сострадание и эмпатия. Дхармакирти утверждает: если в каком-то индивиде в данный момент одна из частей этой полярности усиливается, то другая ослабевает. Поэтому, увеличивая, усиливая и укрепляя группу позитивных состояний психики, мы тем самым ослабляем противоположные негативные состояния, осуществляя трансформацию своих мыслей и эмоций.

Сложность этого процесса Дхармакирти иллюстрировал рядом аналогий из повседневного опыта. Противоположные силы ума можно рассматривать как аналогичные состояниям тепла и холода, которые не могут сосуществовать одновременно, но вместе с тем и не изменяются мгновенно; процесс смены одного состояния другим всегда постепенный. Возможно, Дхармакирти имеет в виду процесс постепенного нагревания комнаты после зажжения огня в очаге или постепенного спадания жары в тропиках, где он жил, с наступлением сезона дождей. В качестве аналогии мгновенного процесса Дхармакирти приводил пример светильника, который мгновенно изгоняет тьму.

Этот закон, согласно которому два противоположных состояния не могут сосуществовать без того, чтобы одно из них не устраняло другое, является в буддизме главным аргументом для обоснования возможности преобразования сознания: посредством развития любящей доброты можно через какое-то время устранить из ума силы ненависти. Далее Дхармакирти показывает, что устранение базовых условий устранит и их проявление. Например, устраняя холод, мы устраняем также и все сопутствующие ему результаты, такие как мурашки на коже, дрожь в теле и стук зубов.

Но Дхармакирти на этом не останавливается; он высказывает предположение о том, что в отличие от физических способностей качества ума могут развиваться бесконечно. Противопоставляя процесс развития ума атлетическим тренировкам, например прыжкам в длину, от показывает, что физические способности, хотя и изменяются в широком диапазоне, все же имеют естественные ограничения, определяемые самим устройством человеческого тела, независимо от того, сколь интенсивны тренировки и каковы природные данные спортсмена. Даже незаконное применение тонизирующих веществ в современном спорте, которое может существенно раздвинуть пределы человеческих возможностей, не способно расширить их до бесконечности. В противоположность этому, утверждает Дхармакирти, естественные ограничения, свойственные сознанию, вполне устранимы, поэтому, в принципе, можно развить такое качество, как беспредельное сострадание. На самом деле для Дхармакирти величие Будды как духовного учителя состоит не столько в обширности его знаний, сколько в его безграничном сострадании ко всем живым существам.

Но и до Дхармакирти в индийском буддизме существовало понимание способности ума к преобразованию негативных состояний в состояние покоя и полной чистоты. В приписываемом Майтрейе махаянском сочинении IV века Высшая непрерывность (Уттаранантра), а также в принадлежащей Нагарджуне Хвале абсолютному дхармовому пространству (Дхармадхату-стотра) утверждается, что сущностная природа ума чиста, а все его загрязнения могут быть устранены посредством медитативной практики. В этих трактатах мы находим понятие татхагатагарбха, «природа будды», которая понимается как естественный потенциал совершенства, содержащийся во всех живых существах (включая животных). Высшая непрерывность Майтрейи и нагарджуновская Хвала предлагают два главных тезиса для обоснования способности ума к преобразованию. Первый состоит в том, что все негативные аспекты ума могут быть очищены посредством применения соответствующих противоядий. Это означает, что загрязнения ума не являются его сущностными характеристиками, а значит, по своей изначальной природе ум совершенно чист. С научной точки зрения такое предположение представляет собой метафизическое допущение. Второй тезис следует из первого и гласит, что способность к позитивным преобразованиям является свойством, присущим самому уму.

В текстах, посвященных описанию природы будды, содержатся метафоры, иллюстрирующие представления об изначальной чистоте сущностной природы ума. Хвала Нагарджуны начинается с описания ярких примеров, в которых изначальная чистота ума противопоставляется его загрязнениям и недостаткам как чему-то внешнему. Нагарджуна сравнивает естественную чистоту с маслом, содержащимся в молоке, со светильником внутри сосуда, с драгоценностью, скрытой в скале, и с семенем в шелухе. Если взбивать молоко, появится масло, если проделать отверстие в сосуде, будет виден свет светильника, если разбить скалу, проявится сверкание драгоценности, если извлечь семя, оно может прорасти, и так далее. Точно так же, когда наши загрязнения устранятся посредством усердного культивирования постижения абсолютной природы реальности, проявится изначальная чистота ума, которую Нагарджуна и называет абсолютным дхармовым пространством (дхармадхату).

Но в этой работе Нагарджуна идет еще дальше и утверждает, что подобно тому, как вода в подземных жилах сохраняет свою чистоту, оставаясь той же самой водой, так же и в самих вредоносных эмоциях можно обнаружить совершенную мудрость просветленного ума. Высшая непрерывность сравнивает загрязнения изначально чистого ума с Буддой, восседающим на цветке лотоса, растущего из ила и грязи, с медом, содержащимся в сотах, с золотом, брошенным в нечистоты^ с драгоценным сокровищем, спрятанным в доме не знающего о нем бедняка, с растением, потенциально содержащимся в семени, и с изображением Будды, завернутым в грязную тряпку.

На мой взгляд, две эти работы, принадлежащие к классическому наследию Древней Индии, равно как и другие многочисленные сочинения того же жанра, написанные восхитительным поэтическим языком, призваны дополнять строгую логику и системность изложения других сочинений буддийской философской традиции. Теория татхагатагарбхи, то есть знание о том, что в каждом из нас содержится изначально присущая нашему уму предпосылка к развитию всецелого совершенства, является для буддистов глубоким и нескончаемым источником вдохновения.

Сказанное мною не означает, что мы можем использовать научные методы для обоснования достоверности теории природы будды. Я просто хочу показать, в каких понятиях буддийская традиция объясняет идею возможности преобразования сознания. Явление, известное в науке как нейропластичность, представляет для буддизма давно установленный факт. Понятия, в которых буддизм формулирует эту концепцию, радикально отличаются от используемых современной наукой о сознании, но важнее всего, что оба эти направления признают способность ума изменяться в очень широких пределах. В нейрофизиологии считается, что мозг очень пластичен и в процессе получения нового опыта подвергается постоянным изменениям, а значит, между нейронами формируются новые связи или даже происходит возникновение новых нервных клеток. В качестве испытуемых для проведения исследований в этой области привлекают спортсменов, например, шахматистов и музыкантов, то есть людей, у которых результаты интенсивных упражнений стали очевидными, что может позволить обнаружить сопутствующие изменения в мозгу. Интересно было бы сравнить такие данные с результатами исследования опытных практиков медитации, которые также посвятили много времени и усилий усердным тренировкам в рамках своего направления развития.

Говорим ли мы о преобразовании сознания или об интроспективном эмпирическом анализе явлений ума, тому, кто работает в этом направлении, необходимо иметь определенный уровень мастерства, который вырабатывается повторными и регулярными тренировками, что, в свою очередь, требует большой строгости и дисциплины. Выполнение всех этих практик предполагает определенный уровень способности сосредотачивать ум на выбранном объекте и удерживать на нем внимание на протяжении определенного времени. Предполагается также, что по мере развития этого качества в уме вырабатывается навык усиливать именно ту составляющую, которая преимущественно задействована в настоящий момент, будь то внимание, аналитическое рассмотрение или работа воображения. В результате такой длительной и регулярной практики способность к выполнению упражнений становится как бы второй натурой. Здесь очевидна параллель со спортсменами или с музыкантами; можно также привести в качестве примера обучение плаванию или катанию на велосипеде. Сначала движения, сопутствующие такому обучению, кажутся неестественными, но по мере приобретения навыка они становятся совершенно привычными и простыми.

Одной из базовых тренировок ума является развитие памятования, то есть умения сохранять непрерывную внимательность на протяжении длительного времени, для чего часто применяется техника наблюдения за дыханием. Памятование очень важно для тех, кто желает научиться осознавать, какие явления происходят в его уме и в окружающей действительности. В нормальном состоянии наш ум ббльшую часть времени остается рассредоточенным, а мысли беспорядочно и хаотично устремляются от одного объекта к другому. Развивая памятование, мы сначала научаемся осознавать эту беспорядочность, чтобы затем мягко направить свой ум на тот объект, который избрали предметом своего сосредоточения. Дыхание традиционно считается идеальным инструментом для развития памятования. Его преимущество в качестве объекта сосредоточения состоит в том, что дыхание представляет собой инстинктивный, не требующий усилий процесс; это нечто такое, что происходит с нами на протяжении всей нашей жизни, поэтому здесь не требуется применять дополнительных усилий для обнаружения объекта сосредоточения. В своих развитых формах внимательность сопровождается тонкой чувствительностью ко всем даже самым незначительным событиям, происходящим в нашем уме или в ближайшем окружении.

Одним из главных элементов в процессе тренировки памятования является развитие и применение внимания. В современном мире большой процент детей страдает недостатком внимания, особенно в материально благополучных обществах, и я слышал, что в науке были приложены значительные усилия для понимания того, что такое внимание и как оно действует. Буддизм с его многолетним опытом работы с вниманием мог бы внести свой вклад в такие исследования. В буддийской психологии внимание определяется как способность, помогающая направить ум на выбранный объект, невзирая на разнообразную сенсорную информацию, которая ежеминутно приходит к нам от органов чувств. Здесь мы не будем задаваться сложным теоретическим вопросом о том, что такое внимание по своей сути: единый это механизм или есть разные виды внимания; тождественно внимание целенаправленному мышлению или нет, и т.д. Определим его просто как произвольное намерение, помогающее нам сосредоточиться на каком-либо аспекте или характеристике объекта. Сохраняясь длительное время, это произвольное внимание помогает нам поддерживать устойчивое сосредоточение на выбранном объекте.

Тренировка внимания тесно связана с выработкой способности контролировать ментальные процессы. Я уверен, что большинство молодых людей, даже из числа тех, кто страдает выраженным расстройством внимания, способны долго и без отвлечения смотреть интересный фильм. Их проблема состоит в том, чтобы направлять внимание произвольно при условии наличия отвлекающих стимулов. Другим важным фактором является привычка. Чем меньше мы освоились с процессом сосредоточения, тем ббльшие усилия нам требуются чтобы без отвлечения направлять свое внимание на выбранный объект или задачу. Однако по мере выработки привычки путем тренировок мы становимся все менее зависимыми от необходимости прикладывать усилие в этом процессе. Из опыта нам известно, что в результате тренировок даже те задачи, которые поначалу кажутся очень сложными, мы начинаем выполнять почти автоматически. Согласно буддийской психологии, в результате последовательной и усердной практики произвольное направление внимания на выбранный объект, поначалу требующее больших усилий, затем становится легким или даже спонтанным.

Другая практика, необходимая для укрепления внимания, — однонаправленная концентрация. Для развития этой способности следует выбрать любой объект, внешний или внутренний; важно только, чтобы он был легко обозримым. Упражнение состоит в произвольном сосредоточении на выбранном объекте и удержании на нем внимания как можно дольше. Здесь используются прежде всего две способности: памятование, которое обеспечивает стабильное, без отвлечения удержание ума в сосредоточении на объекте, и бдительное самонаблюдение, позволяющее заметить отвлечение ума и даже ослабление ясности фокусировки. В основе этой практики лежит развитие двух качеств тренированного ума: стабильной длительности однонаправленного внимания и ясности, с которой ум воспринимает выбранный объект. Дополнительно к этому практикующий должен научиться поддерживать определенный баланс, то есть не допускать излишней вовлеченности в созерцание, которая может исказить объект медитации или дестабилизировать внутреннее равновесие.

Обнаружив посредством бдительности возникновение отвлечения, необходимо мягко вернуть внимание к объекту. Поначалу временной интервал между отвлечением и его обнаружением может быть сравнительно продолжительным, но после регулярных тренировок он будет становиться все короче. В своей продвинутой форме эта практика позволяет сохранять внимание на выбранном объекте в течение длительного времени, замечая при этом любые изменения, происходящие в объекте созерцания или в уме. Затем практикующий должен достичь так называемой податливости ума, при которой ум становится совершенно послушным и может быть с легкостью направлен на любой объект. Эта стадия знаменует этап достижения успокоения ума, называемый по-тибетски шине (санскр. шамтха, тиб. zhignas).

В буддийских наставлениях по медитации говорится: опытный практик может развить эту технику до такого уровня, что будет способен сохранять непрерывную концентрацию до четырех часов кряду. Я знал одного тибетского мастера медитации, о котором говорили, что он достиг такой способности. К сожалению, он уже умер; было бы очень интересно проверить его, когда он находился в таком состоянии, при помощи сложных приборов в лаборатории Ричарда Дэвидсона. Это многообещающая область исследования проблем внимания для западной психологии, особенно если изучению будут подвергаться именно такие исключительные случаи. Обычное сосредоточение внимания у современных людей продолжается, как мне кажется, не более нескольких минут.

Такие медитативные практики обеспечивают достижение состояния устойчивого и послушного ума, но, если мы желаем продвинуться в наших исследованиях дальше, простой сосредоточенности будет недостаточно. Требуется достичь мастерства в рассмотрении с наиболее возможной точностью природы и характеристик объекта нашего наблюдения. Этот второй уровень тренировки называется в буддизме «проникновение в суть», по-тибетски лхатонг[6] (санскр. випашьяна, тиб. lhag mthong). В процессе достижения успокоения ума основной упор делается на фокусировке внимания и устранении отвлечений; главное качество, которое здесь требуется развить, — однонаправленность внимания. На стадии проникновения главным является различающее исследование и анализ, осуществляемые посредством выработанной однонаправленности ума.

В классической работе Стадии медитации (Бхавана-крама) индийский буддийский мастер Камалашила дал детальное описание методов систематического развития успокоения ума и проникновения. Их сочетание позволяет глубже проникать в понимание специфических свойств реальности до такой степени, что достигнутое понимание начинает оказывать влияние на наши мысли, эмоции и поведение. В особенности он указывает на необходимость поддержания тонкого равновесия между однонаправленной сосредоточенностью и использованием ума для анализа. Сложность задачи здесь состоит в том, что это два совершенно разных процесса, причем каждый из них имеет тенденцию подавлять другой. Однонаправленное сосредоточение предполагает неподвижное удержание ума на выбранном объекте, своего рода прилипание к нему, тогда как проникновение требует некоторой целенаправленной активности, при которой ум перемещается с одного аспекта рассматриваемого предмета на другой.

В процессе развития проникновения Камалашила рекомендует сначала как можно острее сконцентрироваться на процессе аналитического рассмотрения, а затем как можно дольше сохранять однонаправленное сосредоточение на возникшем в результате этого понимании. Если практикующий начинает терять силу проникновения, Камалашила рекомендует возобновить процесс аналитического рассмотрения. Такое чередование развивает способности ума, и в результате как анализ, так и медитативное погружение происходят без усилий.

Как и в любом другом направлении деятельности, здесь имеются свои средства, помогающие практику концентрировать усилия в осуществлении аналитического рассмотрения. Поскольку субъективный опыт с легкостью может быть искажен различными фантазиями и заблуждениями, для фокусировки медитативного рассмотрения были разработаны различные методы структурирования аналитического процесса. Часто практикующему рекомендуют для рассмотрения определенные темы, среди которых он может выбрать наиболее для себя подходящую. Одна из таких тем — непостоянство природы бытия. Тема непостоянства считается в буддизме очень удачным объектом для медитации, поскольку, хотя мы и имеем здесь определенное интеллектуальное понимание, но наше поведение, как правило, свидетельствует о том, что это понимание еще не стало частью нашей жизни. Сочетание аналитического рассмотрения данной темы и последующей концентрации на полученном понимании приводит к тому, что мы начинаем особо ценить каждый момент своего бытия.

Для начала следует установить памятование в отношении тела и процесса дыхания в состоянии покоя, а затем развивать внимательность к каждому тонкому изменению, происходящему в теле и уме в период практики, даже в течение промежутка между вдохом и выдохом. Так возникает опытное понимание, что в нашем состоянии нет ничего неизменного. По мере утончения этой способности наблюдения наша внимательность к изменениям состояния становится все более утонченной и динамичной. Например, одним из применений этой способности может быть рассмотрение множества условий, способствующих поддержанию нашей жизни, что вызывает понимание ее хрупкости и недолговечности. Другим применением может быть рассмотрение телесных процессов и функций, особенно старения и ослабления жизненных сил. Если медитирующий имеет знания в области биологии, это, несомненно, обогатит содержание такой практики. Подобные мысленные эксперименты выполнялись многократно и на протяжении многих столетий, а их результативность была надежно подтверждена множеством мастеров медитации, прежде чем соответствующие техники стали рекомендовать для общего употребления.

Если наша задача состоит во включении индивидуального, субъективистского подхода к исследованиям в научный метод изучения сознания, нам требуется развить определенный уровень владения сочетанием двух техник: однонаправленной концентрации и аналитического рассмотрения. Ключевым моментом здесь является регулярность тренировок. Ученому-физику приходится пройти длительное обучение, включающее изучение математики, овладение умением использовать сложные приборы и распознавать регистрацию данных, подтверждающих проверяемую гипотезу; ему также следует научиться интерпретировать результаты экспериментов своих предшественников. На развитие всех этих навыков уходят долгие годы. Тот, кто желает обучиться мастерству субъективного исследования, должен быть готов потратить сопоставимое количество времени и усилий. Здесь важно указать, что, подобно обучению ученого, обретение медитативного опыта есть вопрос намерения и усилий, а не какого-то мистического дара, которым владеют лишь избранные.

В буддийской традиции существует множество других разновидностей медитации, включая широкий набор практик с использованием визуализаций и воображения, а также техник управления жизненными энергиями тела для достижения глубочайших и утонченнейших состояний сознания, которые сопровождаются все более полным освобождением от ментального конструирования. Эти состояния и практики могут стать интересной областью научного исследования, поскольку они раскрывают неожиданные способности и потенциал человеческого ума.

Одна из возможных областей исследования в данном направлении — изучение того, что в тибетской традиции называют «ум ясного света». Это тончайшее состояние сознания, проявляющееся у всех людей в момент смерти. Краткие проблески подобного состояния периодически возникают и в процессе жизни; они сопровождают чихание, обморок, глубокий сон без сновидений и сексуальное наслаждение. Главной характеристикой этого состояния сознания являются полная спонтанность и отсутствие самоотождествления с собственным «я». Опытный практик может произвольно вступать в переживание ума ясного света посредством применения определенных медитативных техник, а когда этот ум проявляется в момент смерти, такой человек способен в течение длительного периода поддерживать состояние осознанности.

Мой учитель Линг Римпоче оставался в состоянии ясного света смерти в течение тринадцати дней. Хотя у него уже наступили симптомы клинической смерти, он сохранял медитативную позу, и на его теле не было признаков разложения. Другой известный мне практик медитации оставался в этом состоянии семнадцать дней в условиях летней тропической жары восточной Индии. Было бы очень интересно узнать, что происходит в этот период на физиологическом уровне, протекают ли при этом в теле какие-либо научно регистрируемые биохимические процессы. Но в период пребывания исследовательской группы Ричарда Дэвидсона в Дхарамсале, не знаю уж, к счастью или к сожалению, никто из практиков медитации не умер. Впрочем, для научного исследования, основанного на строгом самонаблюдении, такие случаи не очень подходят.

Для выполнения упражнений, использующих в качестве объекта наблюдения само сознание, необходимо предварительно достичь определенного уровня успокоения ума. Опыт наблюдения простого присутствия очень полезен. Эта практика направлена на выработку способности длительно и без отвлечений удерживать в фокусе осознанного внимания непосредственное, субъективное переживание собственного ума. Выполняется это следующим образом.

Перед началом медитативной сессии следует пробудить в себе решимость не позволять своему уму отвлекаться ни на воспоминания о прошлых событиях, ни на мысли о будущем. Для этого практикующий дает молчаливое обещание, что в период медитации его ум не будет предаваться размышлениям о прошлом и будущем, но останется полностью сосредоточен на внимании к настоящему моменту. Легче медитировать, если сидишь лицом к стене, на которой нет никаких отвлекающих внимание контрастных цветовых пятен. Самыми подходящими в этом случае являются приглушенные, нейтральные тона, например кремовый или бежевый. В период медитации важно не прилагать никаких усилий. Напротив, следует просто наблюдать свой ум, покоящийся в его естественном состоянии.

Вскоре после начала медитации вы начнете замечать, что в уме возникают самые разнообразные мысли, подобные пузырящемуся потоку нескончаемой внутренней болтовни. Следует позволить всем приходящим мыслям возникать совершенно свободно, независимо от того, воспринимаете ли вы их как благие или неблагие. Не подвергайте их никакой оценке, не усиливайте и не подавляйте. Любые попытки сделать это приведут к дальнейшему возникновению мыслей, поскольку лишь предоставят новый материал для продолжения цепной реакции размышлений. Следует просто наблюдать мысли. Тогда процесс дискурсивного мышления будет продолжаться в уме, подобно тому, как пузыри возникают и исчезают на поверхности воды.

Постепенно в мешанине этой внутренней болтовни вы станете замечать проблески того, что можно назвать простым отсутствием, то есть состоянием ума, лишенного какого-либо специфического, определенного содержания. Как правило, поначалу такие переживания являются лишь краткими вспышками нового опыта, однако по мере освоения практики интервалы отсутствия обычного потока мыслей начинают увеличиваться. Когда это происходит, возникает реальная возможность понять, почему сознание в буддизме определяется «ясность и знание». Таким путем медитирующий постепенно научается схватывать базовое опытное переживание сознания, а затем использует его как объект медитативного рассмотрения.

Сознание очень мимолетно, и по этой причине его изучение не похоже на исследование материальных процессов, таких как биохимические реакции. Тем не менее его неуловимость можно сравнить с некоторыми объектами из физики и биологии, такими как субатомные частицы или гены. Современная наука разработала упорядоченные методы их исследования, а потому данные объекты кажутся нам теперь относительно знакомыми и бесспорными. Их изучение основано на наблюдении, и независимо от философской интерпретации теми или иными учеными результатов соответствующих исследований именно эмпирический опыт свидетельствует об истинности того или иного феномена. Точно так же, какими бы ни были наши философские представления о природе сознания, считаем ли мы, что оно основывается исключительно на свойствах материи, или нет, мы можем научиться исследовать этот феномен, включая его характеристики и динамику, строго посредством использования субъективистского метода изучения.

На этом пути я вижу возможность расширения границ науки о сознании и обогащения нашего общего понимания природы человеческого ума в научных терминах. Франческо Валери как-то рассказывал мне о европейском философе Эдмунде Гуссерле, который предлагал похожий подход к изучению сознания. Гуссерль разработал философский метод, выводящий метафизику за скобки феноменологического опыта и основанный исключительно на нашем непосредственно переживаемом опыте, без привнесения в рассмотрение дополнительных категорий в виде метафизических допущений. Это не значит, что человек не должен иметь своей собственной философской позиции, но для проведения объективного анализа личные верования следует сознательно отстранять. На самом деле нечто подобное этому выведению за скобки уже происходит в современной науке.

Например, биология достигла замечательных успехов в научном понимании жизни в ее различных формах и проявлениях, несмотря на то, что философское решение вопроса «что такое жизнь?» до сих пор не найдено. Подобным же образом, выдающиеся успехи физики, особенно в области квантовой механики, были достигнуты без ясного ответа на вопрос «что есть реальность?», и многие концептуальные проблемы, относящиеся к интерпретации сделанных открытий, остаются нерешенными.

Я думаю, что некоторый опыт переживаний, связанных с применением техник тренировки ума (и им подобных) должен стать составной частью обучения ученых, если наука намерена всерьез озаботиться получением доступа к полному набору методов, необходимых для всестороннего изучения сознания. Я готов согласиться с мнением Франческо Валерй о том, что если научное изучение сознания когда-либо достигнет полной зрелости, то, поскольку субъективность является здесь главной характеристикой объекта изучения, ученым рано или поздно придется начать использовать методы, опирающиеся на индивидуальный субъективный опыт. Именно в этой области исследований такие традиции, как буддизм, имеющие в своем распоряжении развитые методики созерцательных практик, могут внести особенно ценный вклад в обогащение науки и ее методов. Кроме того, и в самой западной философской традиции может быть обнаружен ресурс, который позволит современной науке развить свои методы для использования субъективистского подхода. Таким образом, возможно, нам удастся расширить горизонты науки в плане большего понимания природы сознания, одного из ключевых качеств, характеризующих человеческое бытие.