Планета людей

Планета людей

31. Христианская свобода и либеральные ценности

Недавно мы с сыном посмотрели фильм «Орел девятого легиона». В нем рассказывается история двух молодых мужчин, живших в Британии времен Римской империи. Один был римлянином, другой был бритом, и сложилось так, что каждый из них побывал рабом у другого, претерпел унижение и побои. Но они сумели стать друзьями, освободиться в прямом и переносном смысле друг от друга… и от самих себя. Ведь прежде каждый из них следовал какой-то заранее заложенной программе: отстаивать честь своего народа, мстить врагам за убитого отца, и этой цели он приносил в жертву буквально всё, что у него только было. В конце фильма, отдав пресловутого золотого орла тем, кому он был так нужен, двое свободных людей выходят на залитую солнечным светом городскую площадь. «А дальше как?» — спрашивает один из них. «А как сам решишь!» — отвечает другой.

Человек не должен быть рабом или иметь рабов, он не должен слепо подчиняться стереотипам и условностям, он вправе сам решать свою судьбу и несет за свои решения ответственность, но он не может при этом ущемлять такие же права другого человека. Я не уверен, что этому так стремились жители Британии римских времен, но нынешний западный мир — и британцы в первых рядах! — именно в этих принципах видит основу общественного устройства. Именно их и называют либеральными ценностями.

А как все это соотносится с христианством, которое тоже много говорит о свободе? На первый взгляд — да вообще никак. Оба героя этого фильма — язычники, как и подавляющее большинство людей того времени. Их, в общем, и невозможно представить себе христианами: если бы они верили в Евангелие, это была бы совсем другая история, не золотого орла они бы искали. Но вот если бы местом действия для фильма была избрана, скажем, средневековая Британия, то можно быть уверенным: бороться героям пришлось бы за свободу от стереотипов христианских. От них бы требовалось регулярно ходить в храм, соблюдать обычаи и ритуалы, а то и присутствовать при сожжении ведьм и еретиков.

Европейский либерализм, собственно, и начался с борьбы за освобождение от таких правил, борьбы в том числе и с традиционным христианством всех конфессий. Оно лишало человека свободы повседневного выбора: в воскресенье иди на службу, а не на прогулку и не в пивную, до венчания не смей даже целоваться с любимой девушкой. А если не хочешь исполнять все эти правила, общество и без инквизиции найдет способ тебя строго наказать!

Либералам XIX века все это было не по душе, но они боролись на самом деле не с христианством, а с традиционным обществом, которое в любом случае живет такими правилами. Они действуют сейчас во многих исламских странах, и эмигранты уносят их с собой на Запад, воспитывают своих детей в тех же традициях. Строгие правила поведения были и в советском атеистическом обществе, и в языческом римском, и в любом другом. Даже самое примитивное первобытное племя требует от своих членов неукоснительно отмечать все праздничные и скорбные дни, наносить правильную татуировку и кидать бумеранг строго определенным образом. Слова о личной свободе прозвучали бы для такого племени полным абсурдом: да что это такое? Мы — единое племя, а кто уйдет от нашего костра в джунгли, тот неминуемо погибнет.

Кто же принес в мир представление о том, что человек сам по себе свободен, что его поведение не определяется только наставлениями предков и обычаями современников? Об этом говорили мудрецы разных стран и народов, но убедительнее всего сказали об этом христиане. Конечно, и в Ветхом Завете мы читаем, например, историю Руфи, которая оставила свой народ и своих богов, чтобы стать частью Божьего народа. Но и в этом случае она просто перешла из одного традиционного общества в другое.

А христиане вдруг заявили, что для них «нет ни эллина, ни иудея, ни обрезания, ни необрезания, варвара, скифа, раба, свободного, но все и во всем — Христос» (Колосянам 3:11). Как это вообще может быть, когда эллины так сильно отличаются от скифов, а рабы — от свободных? Да и как звучали эти слова в обществе, где рабство было самой основой общественного устройства? Все великие философы античности просто принимали его как факт, а некоторые вполне оправдывали: дескать, варвары по природе своей рабы, должны служить просвещенным эллинам, так установлено с начала, так должно быть всегда.

Лучшим ответом, пожалуй, послужит краткое Послание Павла к Филимону. Жил на свете рабовладелец Филимон, который после проповеди апостола Павла принял христианство. После этого от него бежал раб по имени Онисим, и случилось так, что он встретил Павла и тоже обратился ко Христу. По законам Римской империи раб оставался собственностью своего господина, который имел право наказать его за побег как угодно, в том числе смертью (распятие на кресте — это как раз римское наказание для мятежных рабов). И что же делает в этой ситуации Павел? Начинает борьбу за немедленное равноправие? Будь он либералом XIX века, он бы так и поступил. Но в те времена его бы просто никто не понял.

И Павел отправляет Онисима к хозяину, как и следовало поступить по закону, но посылает с ним и свое письмо. В нем он убеждает Филимона принять Онисима как брата, а не раба, обещает возместить весь возможный ущерб и… просит его послать Онисима обратно к Павлу, потому что он ему нужен для служения. Полностью оставаясь в рамках общественных норм и законов того времени, Павел призывает христиан выстраивать совершенно иные отношения меж собой. Рабы и рабовладельцы остаются тем, кем они и были прежде, как и скифы не меняются местами с эллинами, но все они при этом оказываются братьями, все призваны поступать друг с другом по закону любви.

Всегда ли, все ли из христиан исполняли этот призыв? Конечно же, нет. Мы знаем, как часто именно от лица Церкви людей лишали свободы и даже жизни: дескать, это угодно Богу… Только в Евангелии было ясно сказано: нет, неугодно. А что именно крест выбирался в качестве знамени для подобных деяний, это, в общем-то, вопрос культурных традиций: в другие времена и в других странах это мог быть римский орел, или исламский полумесяц, или идол индейского божества.

Но христианская проповедь братства и свободы постепенно приносила свои плоды, и к тому самому XIX веку, времени расцвета либерализма, люди стали приходить к мысли о несовместимости самого института рабства с христианством. Первой запретила его та самая Британия, за ней последовали и другие страны — именно христианские страны, а затем и остальные, под их влиянием. Пользоваться рабским трудом вдруг стало неприлично — отчего же? Сама идея, что человек рождается свободным, что он обладает определенными правами уже в силу того, что он человек — библейская по своему происхождению. Только Библия из всех главных религиозных книг человечества учит, что человек создан по Божьему образу и подобию, только она говорит о том, что и сам Бог стал человеком и умер ради спасения людей: и скифов, и эллинов, и рабов, и свободных.

Именно на этих основах строится подлинный либерализм, и он прекрасно совместим с христианством. Конечно, встречается понимание христианства как общеобязательной системы внешних запретов и правил, но наши предки отвечали на такое поговоркой «невольник — не богомольник». Распространяется в наши дни и такой либерализм, который забыл о своих библейских и христианских корнях и считает любую веру, любые нравственные нормы досадной помехой на пути ко всеобщему освобождению, и он с христианством несовместим. Но либерализм ли это? Если проповедуется безусловное право женщины совершать аборт, это звучит, конечно, очень либерально… но ведь так отрицается безусловное право на жизнь зачатого младенца, каким когда-то был каждый из нас! Это не столько либерализм, сколько его искажение, как и костры инквизиции — искажение христианства.

На самом деле, либеральные ценности и христианские идеалы просто применимы к разным сферам. Одни относятся к политической свободе и праве на выбор своей судьбы, другие же говорят о свободе от рабства греху и о том, как человеку распорядится данным ему выбором, чтобы обрести жизнь вечную.