Глава 10 Время испытаний

Глава 10

Время испытаний

Отец Александр старался не совершать неосторожных поступков, которые могли бы скомпрометировать его духовных детей и поставить под вопрос его пастырскую деятельность. «Главное у нас, — писал он в одном письме, — это терпеливая и неустанная работа, направленная вглубь»[215]. Среди его друзей и духовных детей были диссиденты, но сам он держался в стороне от политической борьбы.

«Разумеется, я уважаю честность и смелость. Но считаю, что мне лично хватает моего непосредственного дела. Кроме того, я убежден, что свобода должна вырастать из духовной глубины человека»[216].

По его мнению, христиане должны начинать с перестройки собственной жизни. Церковь еще не созрела для свободы, она не готова свидетельствовать. Следовательно, она должна делать акцент на внутренних проблемах прежде, нежели на проблемах отношений с государством.

Какие бы меры предосторожности он ни предпринимал, это не могло избавить его от внимания полицейского аппарата. В 1964 году он едва избежал тюрьмы. Власти не могли не знать про его влияние на молодежь и интеллигенцию. Он всегда был под наблюдением. Через определенные промежутки времени КГБ находил предлог ограничивать его активность, хотя, вероятно, там не знали истинного ее размаха.

В церковной среде на него тоже поглядывали косо. Его талант вполне мог вызвать зависть. Более того, для советского общества был в высшей степени характерен конформизм: если вы действуете не как все, если проявляете независимость, то ваше отличие от коллектива, покорного системе, становится явным. Настоятели храмов, где он был вторым священником, вели себя по–разному. Тот, кто пригласил его в Новую Деревню, был к нему расположен дружески. Другой ограничивался тем, что просто ему не мешал. Третий, напротив, всячески старался помешать его общению с новообращенными. Кое?кто, как, например, настоятель из Тарасовки, дошел до того, что писал на него доносы. Тогда духовным детям отца Александра давалась инструкция — ее передавали из уст в уста — реже навещать Новую Деревню и временно не приходить к нему в кабинет.

Вероятно, ему следовало остерегаться членов приходского совета (знаменитая «двадцатка») — обычно они были наемными, а нанимала их администрация. Равно следовало проявлять осмотрительность даже в сторожке, поскольку не все участники хора и церковные прислужницы были верными людьми. Иногда из КГБ присылали агентов послушать проповеди отца Александра, чтобы обнаружить в них что?нибудь антисоветское. Но это было смехотворно — отец Александр засекал их с первого взгляда.

На протяжении всего своего служения отец Александр получал анонимные письма с угрозами. На него регулярно писали доносы. Не чурались и нападок, связанных с его еврейским происхождением.

В 1975 году небольшой самиздатский машинописный журнал «Евреи в СССР» напечатал интервью с отцом Александром об отношениях между евреями и христианами. Оно было перепечатано в «Вестнике русского христианского движения»[217], русском православном журнале, выходящем в Париже. По правде говоря, это был экспромт, отец Александр ограничился тем, что в общих чертах ответил на некоторые вопросы, заданные ему у входа в храм после службы. Публикация эта вызвала бурный поток критики, хотя о. Александр утверждал в интервью, что лично никогда не сталкивался с проявлением антисемитизма внутри Церкви. Однако впоследствии, уже накануне смерти, он, подтверждая свои слова, уточнил, что так было до конца семидесятых годов, но затем картина полностью изменилась[218].

Вскоре после публикации против него развернулась новая кампания. В ход был пущен длинный анонимный пасквиль: «Вы меня не знаете, отец Александр, но я давно наблюдаю за вашей деятельностью… Придется объясниться с вами по–настоящему… Дело не столько в вас, сколько в тех видимых и невидимых силах, которые управляют вами… Условное собирательное имя этим силам — сионизм… Иудаизм тщательно скрывает от еврейского народа, что в глубине этой религии совершается поклонение диаволу… Вы являетесь «постовым» сионизма в православии. Между сионизмом и властями Католической Церкви возник самый тесный союз… Заразить православных католическими настроениями…» И т. д. и т. п.

Еще один текст, подготовленный более тщательно, также обличал его за его позицию в отношении католицизма и иудаизма. Текст этот неоднократно направлялся гражданским властям и церковному руководству; автор, как всегда аноним, явно имел доступ к источнику информации, куда простому смертному входа нет…

В Пушкине, в соседней церкви, настоятель в проповедях публично предостерегал прихожан против своего собрата. Вскоре наверх пошли петиции против отца Александра.

А позже явилась на свет еще и лукавая клевета. Ах, ах! Вы заметили: сколько лет отец Александр издает свои книги за границей, и с ним ничего не случается. Вы думаете, это было бы возможно, если бы не… Отец Александр — генерал КГБ!

Эти товарищи любили подобные сюрпризы: пускать слух, будто их противники на самом деле их сотрудники. То же самое, кстати, они сделали с Солженицыным.

Отец Александр не позволял себе вступать в полемику, он почти не говорил об этих нападках, чтобы не тревожить своих друзей и духовных детей. Однажды его спросили: «Если ты оказываешься в таком положении, когда люди, от которых невозможно уйти, тебя изводят, как погасить в себе неприязнь, желание отомстить, как не попасть в ловушку «обиды»? Он ответил так: «Нужно думать не об обидчике, а… об Иисусе Христе. Как только мысль об обидчике прокралась в голову, гнать ее. Чаще смотреть на облака, на звезды, устанавливать в себе такую тишину, как там, в вышине. А на обстоятельства смотреть как бы издали и сверху, словно вы умерли и просматриваете свою жизнь из другого мира… Нельзя погружаться в конфликты»[219].

Отец Александр умел приспособиться к обстоятельствам, он интуитивно ощущал качание политического маятника. Когда чувствовал угрозу, маячащую на горизонте, сразу предпринимал дополнительные меры. В частности, чтобы обезопасить группы, просил их реже встречаться или вообще отложить встречи до поры, пока не пронесется шквал.

Так, в 1979 — 1980 годах, когда запахло арестами, он сразу оценил, откуда дует ветер. В апреле 1979 года Центральный Комитет КПСС принял постановление «О дальнейшем улучшении идеологической, политико–воспитательной работы». Никто не обратил особого внимания на очередное постановление, но он мгновенно понял, что верующим оно не несет ничего хорошего…

И действительно, ему пришлось пройти через ряд допросов, но его не взяли.

К атакам извне добавлялись разочарования в некоторых духовных детях, причем порою в тех, кому он особенно доверял и кому много давал. Одни порвали с ним под предлогом, что он не шел дальше, другие — что зашел слишком далеко… Может быть, их подталкивала воля к самоутверждению, желание, согласно Фрейду, «убить отца»? А возможно, он возложил много надежд на натуры слишком хрупкие, слишком уязвимые?

Несмотря на ответственность перед столькими жизнями, несмотря на трудности, на угрозы КГБ, висевшие над ним как дамоклов меч, на подстерегавшие его неприятности, отец Александр всегда оставался невозмутимо радостным.

Один из его друзей вспоминал размышления Ницше, который находил, что сам вид христиан неубедителен и, когда глядишь на них, трудно поверить, что Христос действительно искупил и освободил их. «Ну что ж! — продолжал друг. — Сказать это об отце Александре он бы не смог!»[220] И впрямь, его христианство не было унылым. Он даже хотел написать этюд о юморе Христа[221]. Своей веселостью он был обязан не только характеру, — к тому же в детстве он, говорят, был подвержен приступам меланхолии[222]. Его веселость являлась результатом работы над собой, она питалась глубокой верой, личными отношениями с Иисусом Христом; она помогала ему забывать, в каких условиях он несет свое служение. Казалось, он наделен необычайной способностью к восстановлению внутренних сил. Случалось, что он приходил к друзьям утомленным и мрачным, но достаточно было короткого мгновения, чтобы на его устах вновь засияла улыбка, и он вновь заражал присутствующих своей энергией.

«Казалось, в могучей музыке его жизни нет никакого самоусилия, никакого преодоления, — рассказывает один врач, с которым он подружился. — Но так не было… Мало кто знал, что физическое его здоровье было далеко не идеальным. При врачебном осмотре непонятно было, на чем он держится. Неистощимость его только казалась телесной, земной. Это был иноприродный заряд»[223].

Годы, последовавшие за смертью Брежнева, начались с повсеместного «закручивания гаек». Сменивший его Андропов в течение пятнадцати лет руководил КГБ и был в этих вопросах крупным специалистом. Он решил урегулировать проблемы страны крутыми мерами. Был пополнен репрессивный арсенал и изменен Уголовный кодекс: теперь судьи могли найти дополнительные мотивы для вынесения приговоров диссидентам и произвольно добавлять сроки тем, кто уже отбывал наказание. Любые контакты с иностранцами могли теперь считаться криминальными. На политических заключенных давили все сильнее и сильнее, чтобы заставить их отказаться от прежней активной деятельности.

В 1983 году Центральный комитет коммунистической партии призвал к усилению атеистической пропаганды, и это было грозным предупреждением для верующих. КГБ пошел в наступление на активных христиан.

Над отцом Александром также сгустились тучи. В этот год был арестован один из бывших его духовных сыновей, который порвал с ним после того, как принял католичество. Впоследствии он стал тайным католическим священником и собрал вокруг себя небольшую общину. В зловещей Лефортовской тюрьме он не выдержал и в своих долгих признаниях скомпрометировал многих людей, близких к отцу Александру, и его самого. На этот раз КГБ, казалось, решил не упускать добычу.

Отца стали вызывать ежедневно на бесконечные допросы, он отправлялся туда как на работу. Несколько раз, когда он задерживался, думали, что теперь его арестовали. В Новой Деревне и в Семхозе проводили обыски. Отец Александр был вынужден прекратить всякую деятельность. Тогда он и впрягся в работу над энциклопедией — Словарем по библиологии. Он считал, что эта работа полезна для России и что она требует меньше душевного спокойствия, чем иной труд[224].

Многие из его близких спрашивали себя, не следует ли ему покинуть страну. Но он никогда не одобрял тех, кого соблазняла эмиграция. Так, одному писателю, когда тот приехал прощаться с ним перед отъездом, он сказал: «Писателю надо жить дома, рукописи могут бродить где угодно, искать издателя, а наше место здесь. Люди ждут Слова»[225]. И хотя в это время каналы эмиграции были практически перекрыты, отъезд отца Александра отнюдь не вызвал бы неудовольствия у КГБ.

Когда его иностранные друзья спросили, как ему помочь, он ответил запиской, наспех написанной клинописью, восходящими линиями — правда, на этот раз они восходили не столь резко. На тот случай, если бы послание попало во враждебные руки, он использовал намеки, не расставаясь при этом с юмором, несмотря на грозящие ему опасности: «Болезнь моя, которая угрожающе прогрессирует, есть просто часть общей эпидемии. Лекарств от нее нет, переехать в незараженный район возможности тоже нет (да и желания особенного нет). Остается верить, надеяться и жить дальше»[226].

Сам отец Александр глубоко верил в Провидение. Он, должно быть, хорошо знал, что Бог пишет прямо, но не прямыми линиями. Сколько раз повторял он: если даст Бог! когда Бог даст! Нет, у него здесь духовные дети, и он не может их бросить. Смирение помогало ему выдержать испытание, он думал о своих предшественниках по вере. «В юности у меня был духовный отец, священник Петр Шипков, он провел в лагерях и ссылках тридцать лет. Когда я думаю о том, через что он прошел, мне трудно говорить о том, что со мной происходит. Я вот что скажу: в трудные годы я познал ценность каждой минуты и благодарю Бога за то, что Он дал мне служить непрерывно в течение четырех десятилетий»[227].

В конце концов отец Александр направил объяснительные письма: одно — церковным иерархам, второе — в Совет по делам религий.

В марте 1985 года во главе коммунистической партии встал Михаил Горбачев. Поначалу казалось, что он хочет оздоровить страну, укрепляя дисциплину. В течение 1986 года интеллигенция получала от него кое–какие знаки внимания, но в области религии политика оставалась прежней. Так, в сентябре 1986 года «Правда» посвятила передовую статью усилению атеистической пропаганды — как она это делала ежегодно, примерно в одно и то же время, с 1983 года.

Для отца Александра испытания не кончились. Незадолго до этого, в 1984 году, был арестован еще один из бывших его духовных детей, с которым пришлось расстаться, поскольку его поступки ставили под угрозу весь приход. Во время следствия и на суде этот человек вел себя очень мужественно. Среди прочего его обвиняли в том, что он оказывал на своих друзей религиозное влияние, раздавал им религиозные книги. И только в лагере он не устоял. В начале 1986 года он появился на телевизионных экранах, исхудавший, с бритой головой, и признал, что занимался «политической деятельностью, криминальной в плане гражданском и вредной для Церкви». Но прежде он послал отцу Александру бесконечно длинное и маловразумительное послание, написанное невероятной тарабарщиной и явно вдохновленное людьми в погонах, которые, конечно, желали ему «добра». Он предлагал отцу Александру искать «позитивы» в коммунизме, но главным образом (вот где высунулись кончики ушей КГБ) изобличал организацию малых групп, чтение религиозных книг, изданных за рубежом, использование для катехизации диапозитивов и кассет: все это нелегально и поэтому противоречит учению Церкви!

Вслед за этим, в апреле 1986 года, газета «Труд» напечатала большую статью с обвинениями в адрес нескольких православных: Александра Огородникова, находившегося в тюрьме, о. Глеба Якунина, отправленного в ссылку в Сибирь, и даже о. И. Мейендорфа[228] — ректора православной духовной семинарии в Нью–Йорке. Словом, стандартная «кагэбэшная» окрошка, составленная по обычному рецепту. В статье не обошли вниманием и отца Александра: его обвинили в «организации религиозного кружка и распространении записей сомнительного содержания»[229].

Между тем вся эта морока подходила к концу.

И что бы ни думали сегодня о позиции православного епископата в его отношениях с властями, отец Александр был благодарен за поддержку, которую нашел у своего епископа, владыки Ювеналия, митрополита Крутицкого и Коломенского[230].

В те же дни, 26 апреля 1986 года, произошла Чернобыльская катастрофа, открывшая правящим кругам глаза на подлинное состояние дел в стране. Возможно, именно тогда они осознали, что одним принуждением положение выправить невозможно. В декабре того же года в тюрьме умер известный диссидент Анатолий Марченко. До этого, уже после прихода Горбачева к власти, погибли в заключении шесть человек.

Эти события имели огромный и повсеместный резонанс. Они знаменовали собой конец послебрежневской зимы.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.