Учиться простоте

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Учиться простоте

Иеромонах Рафаил (Болевич)

Монастырь Подмаине, также известный как Подострог, имеет для Черногории особое значение, которое выходит за рамки истории сербского Православия. В стенах этого монастыря митрополит Петр II Петрович Негош написал поэмы «Горный венец» и «Свободиада». Точная дата постройки монастыря неизвестна; согласно преданию, основание его связано с династией Неманичей, правившей на этих землях двести лет, с 1170 по 1371. Существует свидетельство, что святой Савва – основатель Сербской Православной Церкви – отправился в XIII веке в паломничество на Святую Землю именно из этой обители. Монастырь посвящен Успению Пресвятой Богородицы, в этот день в 1219 году Сербская Православная Церковь обрела свою независимость. С началом восстановительных работ в 1995 году в монастыре Подмаине вновь появились монахи и послушники, и сегодня обитель является центром многих важных церковных и культурных мероприятий. Большая заслуга в этом принадлежит и ее настоятелю, иеромонаху Рафаилу (Болевичу).

– Отец Рафаил, вы представитель молодого поколения монашества в Черногории, церковная, монашеская жизнь уже возрождалась, но влияние коммунистического режима было еще сильным. Как вы нашли свой путь к Церкви?

– Мое детство, как и детство большинства моих сверстников, прошло в атмосфере, которую нельзя назвать благочестивой в истинном смысле, в смысле православного благочестия, православной традиции, которая существовала в прежние, лучшие времена. Это не значит, однако, что в семье не было веры, она была в той степени, в какой может она проявляться в человеческой природе, насколько родительская любовь может ее транслировать, хотя я и не был воспитан именно в православном благочестии. Повторю, что это случай не только моей семьи, но большинства семей нашего времени. Однако возможность найти, открыть веру существовала, так как недостаток благодати, недостаток церковного сознания, определенным образом сопряженный и с риском, подталкивал молодых людей к поиску смысла. И в этом можно увидеть преимущество нашего времени, в отличие от атмосферы поверхностного отношения к Церкви, которая была характерна для прежних времен и которая привела к значительному отпадению и в конце концов к антицерковному сознанию. Мое поколение (и я как его представитель) очень рано почувствовало всю бессмысленность того, что составляло нашу жизнь и в семье, и в обществе. А присутствие в ней смерти и отсутствие Того, Кто уничтожил смерть, лишь усиливало ощущение пустоты и жажду истины. Но не буду углубляться, скажу только, что в Православную Церковь меня привела смерть и чувство бессмысленности, которое остается как ее последствие. На искренний поиск победы над смертью Господь мне ответил и привел меня к тому, что преодолевает смерть, дарует бессмертие, через Православную Церковь, Святые Таинства и особенно через святую неисчерпаемую литургию. Встреча с литургией была главной в моем решении войти в церковную жизнь, посвятить жизнь источнику смысла и нетления, Христу Богу, освободила мою жизнь из плена бессмысленности.

– Сколько вам было лет, когда вы приняли такое решение? Как это произошло? Вы встречались со священниками, церковными людьми?

– Да, в моих скитаниях в поисках смысла, который я пытался найти и в литературе сего мира, в сочинениях заблудших мыслителей, первая серьезная встреча произошла в конце 1990-х годов на отдыхе в Боко-Которском заливе, там я с родителями проводил лето. Мне встретился молодой человек, студент богословского факультета, и не просто студент, этот юноша уже в полноте вкусил всю сладость Православия и обладал даром передать ее другим. Тогда, в разговоре с ним, я впервые почувствовал, что есть жизнь, что есть смысл, и жизнь эта обильно изливается в православной вере, которую, по правде сказать, до тех пор я вообще не принимал всерьез как возможность, как альтернативу.

– Почему, в чем причина?

– Одна из причин в том, что ни в школе, ни в семье и вообще в моем окружении не было никого, кто бы открыто свидетельствовал о вере, что не значит, что таких людей не было в принципе, но в общественной жизни, в обществе им не давали слова. Дни моей юности проходили в центре Подгорицы, где мы жили.

– Тогда город назывался Титоград?

– Да, там, где сейчас воздвигнут храм Христова Воскресения, в те времена находился общественный туалет. Поэтому встреча с верующим человеком была совершенно неожиданной и в очень необычном для этого месте – на городском пляже, куда пришел тот молодой человек и нашел меня.

– Когда это случилось?

– Двенадцать лет назад, мне было двадцать четыре года. В разговоре с этим человеком я почувствовал силу, я даже не вспомню сейчас, о чем мы говорили, не помню тему, но помню ту силу. Возможно, это была благодать Божия, которую он в себе носил, и она передалась нам, особенно мне. Тогда я еще не был крещен, не знал святотаинственной жизни Церкви, но уже был заинтересован. И что еще очень важно, если говорить о моем вхождении в Церковь, брат Деян (так его звали) посоветовал мне читать неизвестного мне тогда писателя, этим писателем был владыка Николай (Велимирович), речь шла о его книге «Молитвы на озере». Я послушался его, пошел в храм святителя Николая в городе Котор и не искал там ничего другого, кроме этой книги. Чудом Божиим сразу нашел ее. Уверен, что сейчас ее там нет, но тогда она ждала меня, и при первой встрече с ней, точнее, с первыми словами молитвы мне открылся свет. Этот момент я считаю переломным.

Святые отцы говорят, что в жизни каждого христианина существует момент, который отделяет его от прежней жизни. Конечно, после этого и благодаря этому возник мой серьезный интерес к Православной Церкви, и для меня стало шоком, что смысл, который я искал, вечную жизнь и истину я нашел всего лишь через дорогу от дома – в храме, в котором раньше был туалет. Правда, в тот момент храм уже был восстановлен, действовал. Сразу же после возвращения в Подгорицу я пошел туда и увидел, что там кипит жизнь, существует община, к которой я не принадлежу, потому что не крещен. Вскоре я принял крещение и причастился, с полным незнанием литургической жизни Церкви, но с огромной потребностью принадлежать к этой общине. Повторю, что тогда единственным, чего я искал, было утешение, утешение в обретении смысла, непреходящей жизни. Я, измученный бессмыслицей и бременем смерти, интуитивно почувствовал что Жизнодатель – здесь, в Церкви.

– Как вы нашли духовника? С кем из священников вы встречались в начале вашего пути?

– Первой духовной встречей была встреча с архимандритом Бенедиктом, что удивительно, на том же месте – в старой части города Котор. Мимолетная встреча – он проходил по улице, на которой мы, молодые ребята, собирались, и привлек мое внимание не только внешне, но духовно. Отец Бенедикт был с группой монахов, встреча была краткой, но в моей душе осталось желание новой встречи. Тогда я не знал, кто эти люди, кто отец Бенедикт, где они живут, но очень хотел вновь их увидеть. Спустя год или полгода после той встречи мы встретились именно в этом монастыре. Мы, молодые новокрещеные верующие, отправились в паломничество по святыням Черногории – незнакомым для меня тогда местам, которые хотелось узнать. Мы ездили по приморским монастырям, и в монастыре Подмаине мне встретился именно тот священник, которого я видел тогда в Которе. И это была уже личная встреча, она произошла в такой момент, когда во мне назрела истинная необходимость в ней, возникли условия для нее. Наши отношения в дальнейшем продолжились в исповедях и разговорах.

– А теперь вы пришли ему на смену и стали настоятелем монастыря Подмаине…

– Да, так случилось по Промыслу Божиему, духовная связь с самого начала возникла с отцом Бенедиктом. Конечно, я был в хороших отношениях и с другими священниками, конкретно с отцом Драганом Митровичем, настоятелем храма в Подгорице, который я как ее житель посещал. Многое меня до сих пор связывает и с общиной того храма, но о духовных отношениях в более узком смысле могу говорить в связи с отцом Бенедиктом. Он мне помогал, насколько возможно, правильно включиться в церковную жизнь и утвердиться в желании стать членом монашеской общины.

– Когда вы приняли это решение?

– Встретившись с монашеским преданием, я был восхищен, я узнал в монашеском образе жизни все свои желания и представления о том, какой должна быть жизнь, даже в практическом смысле. Свое желание стать частью монашеской общины я открыл отцу Бендикту, и он меня поддержал, правда, не благословил сразу идти в монастырь, хотя я этого хотел, но оставил, чтобы я испытал волю Божию. Следовало дождаться, когда сложатся условия, и я не пожалел об этом, в конце концов все получилось благословенно и в смысле семьи, родителей и друзей.

– Как отнеслись к вашему решению родители?

– Благословили. Правда, решение было для них непростым, все-таки они совсем недавно приступили к церковной жизни, а монашество всегда – тайна, которая не принята полностью даже в некоторых кругах верующих, есть какой-то малый вакуум, кризис. Но благодаря Богу и Матери Божией все сложилось хорошо и родители меня сейчас целиком поддерживают.

– Да, родителям тяжело дается такое решение детей…

– В тот момент им было тяжело, очень тяжело, но они не предпринимали никаких неблагословенных мер, с уважением отнеслись к моему решению и преодолели свой эмоциональный родительский кризис с помощью участия в духовной жизни Церкви. Слава Богу, если мой приход в монастырь даст им большую возможность идти по пути духовной жизни, нести свой крест.

– У вас есть братья или сестры?

– Младший брат, у него есть семья, он адвокат и старается жить литургической жизнью.

– В каком монастыре вы приняли постриг?

– В Подмаине. Восприемником был отец Бенедикт, а постригал митрополит Амфилохий, в нашей епархии постригает преимущественно митрополит.

– В каком году?

– В 2004-м.

– А когда вы стали настоятелем?

– Мы живем в сложные времена, Церковь возрождается, восстанавливаются монастыри, расцветает духовная жизнь, но все же, к сожалению, нас не так много, и случается так, что молодые люди, молодые монахи довольно быстро занимают позиции, которые налагают большую ответственность, молодые монахи становятся настоятелями, а необходимых знаний и опыта нет. Так было и в моем случае, вскоре после пострига я был введен в церковный клир, рукоположен в дьяконы, затем в священники. По благословению митрополита наш настоятель отец Бенедикт получил послушание восстанавливать монастырь Архангела Михаила на Михольской Превлаке, а меня оставил здесь, доверив мне ответственность за эту подмаинскую святыню.

– Как вы отнеслись к такому решению?

– Самым лучшим образом, в том смысле, что все мы приняли его как благословение Церкви и как послушание Церкви. Я не рассуждал, смогу ли я, как это будет, правильно ли это, но принял, как и всякое другое послушание, с доверием к решениям Церкви и Промыслу Божиему, с верой в то, что воля Божия совершается через священную иерархию, а Господь и Богородица помогут. Слава Богу, так и было, я чувствую помощь Божию, сам с моим знанием и опытом, которых не имею, не мог бы нести такое послушание, но сила Божия в немощи совершается, при условии, что мы видим и признаем свою немощь, исповедуем ее. Несмотря на то, что вокруг нас происходят значительные события, ибо Церковь – та, которая творит великие дела, мы не должны приписывать их себе, но помнить и исповедовать свою немощь, чтобы сила Божия проявлялась не только ради нас, но и ради всего народа Божия, ради Церкви.

Монастырь Подмаине, Черногория

– Вы исповедуете людей?

– В силу обстоятельств люди привыкли искать здесь утешения, мы осознаем, что монашество, иеромонахи не должны слишком включаться в эту сторону церковной жизни, но такая сейчас ситуация, и мы разделяем заботы Матери-Церкви, помогаем людям, которые приходят, ищут поддержки, утешения. Мы опять же не рассуждаем, в свою очередь просим Божией помощи, и пока нам удается как-то балансировать. А народа бывает много.

– Ваш монастырь находится в Приморье, где много туристов, паломников, создает ли это дополнительные трудности?

– Создает.

– Как вы справляетесь с ними?

– Только с верой, этот монастырь должен быть здесь, он восстановлен, он необходим этому городу, региону, народу. Я верю, что воля Божия в том, что монастырь находится здесь, и мы должны быть именно в нем, не рассуждать слишком, но стараться обрести благодать Божию, исполняя свои духовные обязанности. А благодать покроет нас и поможет поддерживать народ, идти ему навстречу. Стараемся определить время, когда монастырь и наша община открыты для посещения. Здесь учитывается и богослужебное время, время для встреч и разговоров. По воскресеньям отведено время для собраний и бесед на определенные темы, лекции.

– Известно, что ваши проповеди любимы народом…

– Стараюсь делиться с людьми опытом Церкви, преломляя через призму своего опыта, предложить некий ориентир, не выделяя собственного мнения, во всяком случае, делюсь своими чувствами, своей реакцией на встречу со Святым Преданием, но минимально, говорю и о современном и проблемах народа.

– В Сербии и Черногории существуют теплые, близкие отношения народа и священства, расскажите об этом…

– Это особенность сербского народа и его крестного пути, мы просто не можем и не умеем по-другому. Это наша реальность, благословение Божие и Промысл Божий нас направляли именно к таким отношениям, и они по своей сути наиболее близки к ранней Церкви. Однако в них таится и определенный риск. В каком смысле? Конечно, я не имею в виду апостольскую Церковь, апостольский уровень, тут не может быть разговоров, но близость священства и народа может вызвать и некоторые деформации, проблемой может стать не отношение народа к священству, а священства к народу. Священство все-таки должно сохранять пастырское настроение, а близость с народом может приводить к снисхождению к страстям людей и духу мира сего. Это тонкая и опасная грань, которую священник не должен переходить, чтобы не утонуть, так сказать, в народной атмосфере, не растерять то благословение, которое дала ему Церковь, – быть пастырем и постепенно, терпеливо поднимать народ на духовный, церковный, точнее, литургический уровень сознания. Были времена, и сейчас такое случается, когда священник проверяется тем, насколько он может приспособиться к народным обычаям, что неправильно. Священник должен быть в народе, но как посланник Христов, нести евангельское слово, евангельскую атмосферу, звать народ на путь Евангелия, это очень важно.

– Воспитывать у верующих привязанность не к себе, а к Богу?

– Да, конечно, не привязывать к себе, это в нашей Церкви абсолютно недопустимо. Конечно, когда священник живет праведно, добродетельно и старается свидетельствовать о Христе, он становится магнитом. Как источник влечет человека, ибо он черпает воду из него, так и священник, через которого звучит слово Божие, проявляется благодать и истина Божия, конечно, будет привлекать народ. Народу необходим воплощенный пример веры, но правильная проповедь всегда ведет и прославляет Святую Троицу. Таким образом устраняется опасность психологической привязанности, эмоциональной, страстной.

– Как это воплощается на практике?

– Знаете, например, у нас есть одна такая гибкая ситуация, связанная с сербской Славой. Укреплять наш народ в праздновании Славы и не призывать его к литургической и аскетической жизни не имеет смысла. Если семья принимает священника, чтобы он окропил дом святой водой, это еще не значит, что ее члены приняли проповедь Церкви. Потому что так мы не зовем людей к изменению, а Церковь требует изменения. Апостольская проповедь – проповедь Церкви до конца времен, и я как православный священник должен быть носителем апостольской проповеди. Не проповеди моего переживания веры, не проповеди моего восприятия ситуации и моей оценки, ибо не мы создали Церковь, а Церковь поставила нас, – и не только в смысле хиротонии. Я должен нести проповедь не на уровне интеллекта, но свидетельствовать своей жизнью, чтобы слово имело силу и будило веру в народе. Я встречался, разговаривал со священниками, которые начинали сомневаться в истинах веры. А вера – дар Духа Святого, если отступит благодать Божия, каждый человек без исключения может усомниться в основах, в догматах нашей веры. Почему? Потому что мы начали экспериментировать, нам недостаточно истины как таковой, но мы хотим ее разобрать, разработать, переделать, приспособить. Нельзя так…

– Что именно вы имеете в виду?

– Говорю конкретно, в практическом смысле о литургии. Литургия – святыня из святынь, православное благочестие без литургии немыслимо. О чем я вам могу говорить, если не укажу на литургию и Святые Таинства? Мой рассказ превратится в простой обман: я говорю о чем-то, но не указываю на источник, говорю о посте, об основных условиях духовной жизни, об отношениях со священством, о благословении, послушании, молитве, страстях, но если нет Источника, мы попадаем в пространство фантазии.

– Отец Рафаил, какой вам видится роль традиции в сохранении веры? Если вернуться к Славе, владыка Николай говорил о ее значении – сербский народ сохранил веру при коммунизме во многом благодаря Славе, хотя и у традиции есть своя обратная сторона. Что вы об этом думаете?

– Слава имеет большое значение, она дает и возможность практического миссионерства Церкви. Говорю из перспективы священника, пастыря вообще. Вот семья отмечает Славу, и у вас таким образом есть возможность сказать слово. Кого мы прославляем? Святого Савву. Вот и выстраивай проповедь от святого Саввы до святого Иоанна Крестителя. Можно использовать Славу для миссионерства, ибо святой Савва пророчески установил этот обычай не только для того, чтобы семья собиралась, но и чтобы Церкви, священникам помочь привлекать народ к литургии. Слава тут была надежным звеном, которое связывает народ и Церковь через призму семейного единства, что очень важно. Человек должен и семью воспринимать через Церковь, ибо без семьи трудно понять и Церковь, без здоровых семейных отношений трудно не только понять Церковь, но и воспитывать людей, которые будут ей служить. Семья – это Церковь, что тоже важно знать. Таким образом, Слава играет огромную роль.

Очень важно уважать и соблюдать традицию, но в литургическом смысле. Иначе, если мы соблюдаем обычаи, отторгнутые от литургии, они становятся помехой. Если мера нашего благочестия такова – для празднования Славы хозяин потрудился, все прекрасно приготовил, но не знает житие святого Николая, то трудно ему объяснить, что он поступает плохо, если не постится в этот день[89]. И возникает новая проблема – как такого верующего не оставлять в том, что неправильно, ибо Слава со временем утратила литургичность – хозяин не причащается, хозяин не постится. При этом мы не можем сослаться на церковные каноны и сказать: «Смотри, в день Славы нужно так и так». Такая работа ложится на нас, священство.

Это большая ответственность и серьезная проблема, но верю, что наш священник потрудится.

Сербский народ – народ-воин, настойчивый, и эта настойчивость очень ему помогала, когда он принимал благословение Божие. У серба упрямая голова, твердый лоб, способный и стены прошибать, но без благословения Божия упрямая голова – всего лишь череп, и если священник по человеческой слабости не может «схватить за рога», укротить, то ничего не поделаешь. Многие плывут по течению: пусть идет как идет, проблема не решена, одна, другая, третья… такая ситуация может стать правилом. Конечно, есть прекрасные благословенные Славы, удивительные, литургические, полные смысла и меры. Да, мы не можем превращать Славу во всенощное бдение, читать акафисты и класть поклоны, но без литургической основы, без осознания, что такое Слава, праздник становится проблемой.

– Но сами по себе традиции необходимы? Иногда можно услышать высказывания против традиций, зачем, мол, традиция, если нет любви. Но любовь не заменит автоматически традицию?

– Это недопустимо, это другая крайность. И она касается не только семейной традиции, но и священного пространства, богослужения, Святых Таинств. Знаете, сейчас появляются комментарии, так сказать, смелых и либеральных по духу теологов, которые говорят такие глупости, что с такими мыслями возможно только, выражаясь спортивным языком, моментальное исключение из игры. И все же сейчас, к сожалению, мы

становимся все более индифферентными. Это недопустимо, следует активно реагировать.

– Есть ли реакция?

– Как мне кажется, дело в том, что отдельным пастырям хватает такта или стратегии, но хотелось бы, чтобы реакция была быстрой и соборной, чтобы то, что мы слышим, услышать еще раз публично и исследовать. Важно не то, как это действует конкретно на меня, но как Церковь на это реагирует, – нужно проверять ее учением все сказанное, и если нет соответствия церковному учению, обратить внимание брата на это. Если не послушает, еще раз обратить внимание. Но если вирус овладел им до такой степени, что он не может исправиться, тогда есть метод, который Церковь применять не любит, но на нас лежит ответственность, и необходимо устранить такого из Церкви, подчеркнув, что это акт любви, духовной любви к истине и общине. Почему? Потому что он может какой-нибудь полной доверия юной душе влить в вену яд. Ведь пока яд в ампуле, это сам по себе яд, но, когда попадет в кровь, попробуй его найди, он всюду – в крови, в сердце, а духовный яд очень быстро распространяется. Таким образом, либерализм не только традицию в целом, но и церковную богослужебную традицию хочет обесценить псевдодуховностью.

Отрицать традицию и призывать к свободе не позволяли себе даже самые высокодуховные отцы нашей Церкви – все ее уважали, не привязывались к ней, но уважали. Приведу пример. Святой Игнатий (Брянчанинов) умер с православным молитвословом в руках, читал молитвы. А мне сейчас говорят: «Знаешь, ты молись как можешь, „Молитвенник" не обязателен, это нормально». Святая Гора нас учит, у них принят святогорский устав. Почему? Отцы передавали, молодые поколения принимали.

Однажды я был свидетелем очень трогательной сцены, это было в монастыре Хиландар. Я имел счастье служить и быть в алтаре. Я видел, как один хиландарский дьякон учил профессора литургики, епископа, Святогорскому уставу, который отличается какими-то нюансами, порядком некоторых действий от других, и тот епископ, вполне духовно зрелый, спрашивал, как нужно – так или так? Он служил на территории Святой Горы и уважал святогорское предание. Конечно, возможно, и есть какие-то неправильности, возможно, что-то можно усовершенствовать тем или иным образом, но было бы неуважительно менять святоотеческое предание, оно веками хранит святыню, перед ним должно преклониться, преклонить колени. И мы тоже должны уважать Святое Предание, ничего резко не менять, болезнь модернизма и заключается в резких изменениях того, что создавалось веками. Насильственное вторжение в жизнь Церкви опасно во всех отношениях.

– Реформаторы часто ссылаются на практику ранней Церкви.

– Да, это так. Но никто не следит за континуитетом и дыханием Духа. И сейчас устанавливают связь «Я и Священное Писание». Подождите! Разве не было ничего между? Представьте, если бы я пренебрег опытом и благословением моего отца Бенедикта и отца Захарии и сказал: «Эти монахи не имеют значения, я признаю только святого Исаака Сирина или Пахомия Великого!» – и ввел такой устав в монастыре, как в древнем монашеском предании? Знаете, что я сделал бы тогда с братией? Они бы просто разбежались, если бы я ввел те посты, те бдения, послушания, отсечение воли. Попробуем сравнить нашу монашескую жизнь с древней, если узко смотреть, и получим пародию, комедию. Но и сейчас есть жизнь, знаете, Дух Святой дышит, питает нас.

Древние отцы оплакивали нас, тот уровень, на котором мы будем, и те времена, в которые живем, но видели нас как монахов, для них мы и в эти времена, с нашими немощами – все-таки монахи и христиане. О нас говорили: «Не будут иметь подвигов, но будут в таких соблазнах, что, если выдержат, станут больше отцов наших». Что значит «выдержать»? Без ропота нести крест, с верой и благодарностью. Так говорит святой авва Исхирион[90], один из великих отцов. Это страшные слова, но полные утешения и надежды. Он сказал, что не будет прежних подвигов, будет другая ситуация, но монашество – всегда образ, свет. Конечно, мы, монахи, нередко даем плохой пример, и ответственность лежит на нас, но еще одна из проблем – недостаточное внимание к монашескому преданию и опыту, смещение акцентов на другие источники идей.

– Какие источники вы имеете в виду?

– Имею в виду современную мысль, которая исходит, скажем, из школ, это сейчас становится каким-то новым основанием мысли. Нам нельзя без монашеского предания, это подтверждают и современные монашеские лики, такие как старцы Порфирий[91] и Паисий[92], Иосиф Исихаст[93], люди, вдохновенные Духом Святым, Святым Преданием. Сегодня есть множество прекрасных великих душ, но никто их ни о чем не спрашивает, никто. Как сказал кто-то из отцов, кто сегодня посылает свои рукописи на Святую Гору, чтобы их прочли и сказали, можно ли публиковать? Нет, пишут, проходят небольшие рецензии, и, вместо того чтобы за голову схватиться, публикуют, а тираж две тысячи или двадцать тысяч – все, ушло. Григорий Палама все, что писал, отсылал святогорским старцам, чтобы они прочитали, подписали – все игумены, старцы – и заверили собственноручной подписью, что они согласны с написанным. Это основание здравой духовности – недоверие к себе. К сожалению, сегодня мы склонны опираться на собственную мысль, как на гранитную стену, просто не ставим ее под сомнение, а это опасно, очень опасно, духи лжи очень ловко это умеют использовать. Один из представителей еще той монашеской мысли – Феофан Затворник. А в наше время (отец Лука[94] любил его вспоминать) – Серафим (Роуз) – большой духовный ориентир, хотя его труд, подвиг и личность вызывали у некоторых вопросы.

Недавно я был в Грузии, только что вернулся, там я встретил архимандрита Рафаила (Карелина). Я спрашивал его о духовных преемниках нашего времени, и интересно, что первым, кого он назвал как апологета XX века, был отец Серафим (Роуз). Архимандрит Рафаил, который очень сдержан в оценках, называет его богословом в истинном смысле слова, по пророческому духу, духу смирения.

– Черногорию и Грузию часто сравнивают между собой. Поделитесь вашими впечатлениями о Грузии.

– Грузия стала для нас настоящим откровением. Да, я убедился, что есть сходство, особенно когда прочитал удивительную брошюру архимандрита Рафаила «Слава Грузинской Церкви», в которой кратко, но глубоко изложена великая история Грузии. Я был потрясен событиями, страданиями, и вновь подчеркну, мощным влиянием монашеского сознания и предания так называемых тринадцати сирийских отцов. Грузия и сегодня опирается на этих святых, которые дали ей крепкую основу. Один из них, вероятно, известен вам, это преподобный Давид Гареджийский. Я был в Гареджийской пустыни, это чудесное место. В Грузии очень почитаются монахи, те древние монахи, конкретные личности. Есть и праздник шести тысяч мучеников давидо-гареджийских. И не только они почитаются, но и многие другие – святые цари, царицы, мученики, исповедники, и все это аутентично, входите в храмы того периода, посещаете места событий. Там находится и хитон Господа. А какой прекрасный город Тбилиси, действительно прекрасный, и вообще вся атмосфера, много храмов, много монастырей, и какой там Патриарх!

– Вы с ним познакомились?

– Не просто познакомились, но чудесным образом, войдя в алтарь во время воскресной литургии, взяли у него благословение, а потом он пригласил нас на обед. Мы были у него, пятеро нас и три епископа. Патриарх – великая личность, его очень уважают, и не только народ, но и государственные структуры, а его имя и дело видны на каждом шагу, действительно на каждом шагу. Такие впечатления у меня: Грузия святая земля, великая святыня и народ удивительный, мы Промыслом Божиим с ним познакомились. Когда мы решили туда поехать, люди, простой народ, нас спрашивали: «Грузия? А что там?» Мало кто знает.

А там удел Богородицы, земля, где были апостолы – Андрей Первозванный, Симон Кананит, апостол Матфей, равноапостольная Нина, огромная традиция, и не только новозаветная, но и ветхозаветная. И грузины очень нам близки. Там мы чувствовали себя как дома – и в том монастыре, где мы остановились, и среди людей, с которыми встречались, и вместе с братией, которая нам помогала по благословению архимандрита Рафаила. Поверьте, что мы понимали друг друга даже в таких тонких нюансах юмора, которые очень трудно понять, а юмор требует достаточно глубокого родства. Очень мы удивлялись этим совпадениям и близости.

– Часто говорят о близости русского и сербского народа, хотя, может быть, это не совсем так, просто сербский народ очень любит русский?

– По менталитету нет, при всем уважении к русскому народу и истории, но мы близки в Духе Святом, но в Духе мы близки со всеми народами. По менталитету мы похожи на грузин, и история наша похожа, много страданий, жизнь на краю пропасти, в крепостных стенах, с оружием в руках, с очень короткими интервалами мирной жизни, жажда свободы и веры – все это очень ярко выражено. Я благодарен Богородице, что Она удостоила нас войти в этот Ее удел, в Царские врата. В самом деле, мы вошли именно через Царские врата рабами, не по заслугам, но по милости и заботливой любви Пресвятой Богородицы.

– Отец Рафаил, расскажите еще о вашем монастыре, о послушаниях, где трудится братия. Монастырь имеет и свое издательство?

– Монастырь, как вы и отметили, находится на виду и неизбежно обращен к жизни народа в этом городе и в целом регионе. Здесь много туристов, с ними мы выстроили некоторую дистанцию. Даже не то чтобы мы сами дистанцировались, но воля Божия и Богородица не дают волнам праздного туризма бить в стены нашего монастыря. Правда, туристическая жизнь бурлит внизу, но здесь довольно спокойно, к нам приходят, нас посещают в основном добронамеренные посетители, заинтересованные люди, и это хорошо, это благословенно.

– Когда был восстановлен монастырь?

– В 1996 году началось основательное восстановление. Были попытки и раньше, но время, обстоятельства не давали. Воля Божия, видимо, такова, что именно в тот период, с приходом схимонаха Саввы и трех послушников, которые теперь уже монахи (один из них покойный отец Захарий), началось восстановление. Оно быстро шло, сейчас можно сказать, что монастырь один из самых красивых в нашей митрополии и больших, с возможностью для собраний, есть и зал, и прекрасный амфитеатр. Много простора, который просто требует собраний, и мы не могли это проигнорировать, благодаря этим условиям стараемся заниматься миссионерской деятельностью. Конечно, мы старались создать правильный ритм богослужений, чтобы они были постоянными, чтобы служить и всенощные, дабы народ мог молиться. У нас нет земли вне монастыря, только то, что в монастырских стенах, так что мы делаем акцент на Церкви, на богослужениях, на организации всего, что может помочь народу и Церкви, ее миссии: встречи, семинары, лекции.

– Недавно у вас был семинар, посвященный византийскому пению. И вы сами выступаете с лекциями, приглашаете священников из других монастырей?

– Да, был семинар по византийскому пению. По воскресеньям я читаю лекции, если не удается пригласить кого-то из священников. Я стараюсь приглашать больше священников из разных храмов и монастырей, чтобы они сказали свое слово. И народ понял, почувствовал, что это ради него делается, и платит благодарностью, вниманием, трудом в своей духовной жизни. Помимо этого у нас есть и издательство, мы внимательно выбираем книги, которые бы отвечали на вопросы времени, рассказывали о Православной Церкви, несли информацию, направляли, помогали духовно ориентироваться.

Но среди всего этого течет мирная, смиренная монашеская жизнь, смиренная в том смысле, что мы стараемся упростить ее, учимся простоте – как можно меньше планировать, фантазировать, размышлять, но предавать себя в руки Божии и служить тому, к чему нас Господь призвал через монашество. Послушания, которые есть у каждого брата, как его микропространство, которое возводит его в макропространство Царства Небесного. Если монах будет верен в малом, наследует великое с великими, но если захочет быть в малом великим, то потеряет все – и Царство, и временный мир.

– Как повлияло возрождение веры и монастыря Подмаине на духовное состояние народа и жителей Будвы?

– Восстановление монастыря Подмаине шло параллельно с изменением города. Если говорить о Будве, необходимо подчеркнуть, что сейчас это новый город. Будва, которую мы видим, поднялась за последние пятнадцать – двадцать лет, столько же продолжалось и восстановление монастыря. Народ сроднился с ним, сила святыни, милостью Богородицы, дает силы тем, кто возрождал монастырь, всем, кто здесь живет, нашему народу, а он возвращается к Церкви, это все заметнее. Для нас большая радость видеть, что удается привлекать людей, напитывать их литургией.

В Православной Церкви нет компромисса. Бог ждет, что человек придет к Нему всем своим существом, всем сердцем, всей душой, всей своей жизнью. Современная цивилизация, культура стали агрессивными, жестокими. Все больше раскрывается демонический дух мира, он будет открываться еще отчетливее. И только в Церкви мы сможем укрыться от этого смертоносного урагана. Очень важно, чтобы наш народ это понял.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.