ЙОГА И ШАМАНИЗМ

ЙОГА И ШАМАНИЗМ

Мы не раз уже встречали «шаманские» черты в мифах и легендах о сиддхах. Теперь нужно определить взаимоотношения между йогой и шаманизмом в более систематической форме. Прежде всего отметим, что поздний буддизм, в его ламаистском варианте, ощутимо повлиял на шаманизм Северной Азии и Сибири; другими словами, символика, идеи и практики шаманизма, которые и сегодня можно встретить у маньчжуров, тунгусов, бурят и других северных народов, претерпели изменения под воздействием буддизма и в конечном счете индийской магии. Но это лишь один пример более общего феномена. Индийская культура, и особенно магико-религиозный дух Индии распространялись во всех направлениях. Например, следы сильного влияния Индии были найдены на юго-востоке Азии и даже в Океании. С другой стороны, подобные влияния, особенно в двусмысленной форме тантрической магии, испытывали и некоторые местные народы в самой Индии, например байги и санталы. Из всего этого можно заключить, что тантрический синкретизм, используя большое количество элементов доарийского происхождения, аборигенные верования и культы, распространился очень далеко за пределы Индии, достигнув, через Тибет и Монголию, крайнего севера Азии, а через индийский архипелаг — Южных морей. Впрочем, это сравнительно поздние культурные явления, начало которых совпадает с расцветом тантризма (VI-VII вв.). Если же вспомнить, что тантризм, особенно в его «популярных» формах (ритуальная магия, мантраяна и др.), использовал довольно много аборигенных элементов, неизбежно напрашивается следующий вывод: не Индия Вед или брахман, но Индия, подвергшаяся сильной «азианизации», несла столь далеко свое послание. Иначе говоря, Азия и Океания были оплодотворены той культурой Индии, которая уже впитала и усвоила верования и культы своих собственных автохтонных народностей.

Сказанное, однако, не разрешает еще проблему взаимоотношений шаманизма и йоги: несмотря на то что индийское влияние, через ламаизм, трансформировало различные виды шаманизма Северной и Южной (Малайзия и др.) Азии, оно ведь само не произвело на свет явление шаманизма как таковое. Ибо есть бесчисленные виды шаманизма, которых никогда не касалось воздействие индийских магико-религиозных элементов (Северная и Южная Америка, Африка, Австралия). Чтобы определить специфику вопроса более отчетливо, мы должны повторить, что шаманизм в собственном смысле слова нельзя смешивать с массой «магических» идей и практик, засвидетельствованных почти повсюду в мире, на всех уровнях культуры. Есть весьма важные «магические» комплексы, которые не содержат никаких элементов шаманизма, например земледельческая магия, т.е. ритуалы и обычаи, связанные с плодородием почвы и щедрыми урожаями. В Индии подобные ритуалы и верования имеют весьма древнее происхождение и очень распространены; мы уже отмечали их сращивание с той или иной формой йоги, и еще вернемся к этому вопросу. Однако подчеркнем, что все подобные магико-религиозные комплексы никоим образом не относятся к шаманизму. Среди элементов, формирующих шаманизм и присущих ему, следует выделить самые основные, а именно: 1) инициацию, состоящую в символическом расчленении тела кандидата, его смерти и воскрешения; последнее, среди прочего, подразумевает также схождение в преисподнюю и восхождение в небеса; 2) способность совершать экстатические путешествия в роли целителя или психопомпа (проводника душ): он отправляется искать душу заболевшего человека, украденную демонами, захватывает ее и возвращает в тело; он препровождает душу в преисподнюю и т.д.; 3) «власть над огнем» (шаман касается раскаленного железа или идет по горящим угольям и т.д., без всякого для себя вреда); 4) способность принимать обличья животных (шаман летает подобно птицам и т.д.) и делаться невидимым.

Шаманистский религиозный комплекс очень архаичен: он встречается, в полном или частичном объеме, у аборигенов Австралии, индейцев обеих Америк, в Приполярье и других местах. Основной, определяющий признак шаманизма экстаз: шаман считается знатоком сакральных областей, способным покидать тело и совершать дальние путешествия, будучи «восхищенным в духе» (т.е. находясь в трансе). «Одержимость духами», хотя и присуща многим видам шаманизма, не является, по-видимому, его основополагающим, первостепенным элементом. Одержимость скорее есть дегенерация, поскольку основная цель шамана — оставление своего тела и последующее затем восхождение в небеса или спуск под землю — не позволяет ему подчиниться помогающим ему духам, демонам или душам мертвых; идеал шамана — покорить этих духов, но самому не подпасть под их иго. («Одержимость» гандхарвой и даже спиритуалистическая практика установления сообщения между земным и небесным миром посредством медиума зафиксированы уже в «Брихадараньяке» (III, 7,1), но в них нет ничего «шаманского».)

Если оставить в стороне поздние влияния (тантрические и ламаистские), оказанные Индией на шаманизм Азии и Сибири, наша проблема сведется к двум отдельным вопросам: 1) необходимо определить индоевропейские и доарийские признаки шаманизма, которые могли рассматриваться индийцами как принадлежащие именно ему; 2) следует выделить среди этих признаков такие, которые показывают определенное сходство с йогическими техниками. В другой работе мы уже исследовали шаманизм в Индии, поэтому не станем повторять помещенные в ней сведения, тем более что в предыдущих главах уже были приведены некоторые феномены, характеризующие шаманизм (например, «магический жар», получаемый в процессе тапаса, ритуалы и мифы, касающиеся восхождения в небо, магического полета, нисхождения в ад). Мы сумели также привлечь и другие элементы, известные еще ведической Индии, — например, возвращение души больного человека усилиями жреца или чародея.

Поэтому уместно ограничиться исследованием тех шаманистских символов и практик, для которых можно найти параллели в той или иной разновидности йоги или факирских сиддхи. Только проведя этот ряд сравнений, мы окажемся в состоянии приступить к проблеме структурных отношений между шаманизмом и йогой. Поскольку же самое популярное факирское чудо — так называемый «фокус с веревкой» и поскольку он долгое время считался примером йогических сверхспособностей, мы возьмем его за отправной момент нашего исследования. Когда Будда в первый раз после просветления посетил родной город Капилавасту, он продемонстрировал некоторые из своих «чудесных способностей». Чтобы убедить родственников в своем духовном могуществе и подготовить их к обращению, он взлетел в воздух, расчленил там тело на части, позволив конечностям и голове пасть на землю, затем снова соединил их, как раньше, и все на глазах изумленной публики. Даже Ашвагхоша описывает это чудо («Буддхачарита», XIX, 12-13), однако очевидно, что оно является частью общеиндийской магической традиции, став типичным трюком факирского искусства. В знаменитом фокусе с веревкой создается иллюзия, что очень высоко в небо поднимается веревка; по приказу мастера ученик карабкается по ней, до тех пор пока не исчезает из поля зрения зрителей; тогда факир бросает свой нож в воздух — и «рассеченные» части тела юноши падают одна за другой на землю. Этот трюк имеет в Индии долгую историю, но о нем знают также и в таких отдаленных от нее краях, как Китай, Ява, Древняя Мексика, средневековая Европа. Марокканский путешественник Ибн Баттута видел фокус с веревкой в Китае в XIV в. Мэлтон наблюдал его в Батавии в XVII столетии, а Саахун (Sahagun) почти в идентичных выражениях описывает свою встречу с ним в Мексике. Приводим сообщение Ибн Баттуты:

«Фокусник взял деревянный шар с несколькими отверстиями, через которые протянуты были длинные веревки, и, схватив одну из них, швырнул ее в небо. Она взвилась так высоко, что мы сразу потеряли ее из виду. Остался только маленький кончик ремня, зажатого в руке фокусника, и тот приказал одному из помогавших ему мальчиков взяться за этот ремень и вскарабкаться вверх. Мальчик взобрался по веревке — и тоже пропал с глаз! Чародей трижды окликнул его, но, не услышав ответа, он как бы пришел в ярость, вытащил нож, взялся за ремешок, полез вверх — и тоже исчез! Вскоре он сбросил сверху одну из рук мальчика, потом ногу, другую руку, другую ногу, туловище и, наконец, голову! Потом он спустился сам, пыхтя и отдуваясь, в измазанной кровью одежде… Эмир отдал ему какой-то приказ… и затем наш приятель собрал части тела юноши, приставил их на свои места, дал пинка — и вот, совершенно неожиданно, мальчик ожил и встал пред нами! Все это поразило меня безмерно».

Ибн Баттута затем вспоминает, как, увидев подобное представление в Индии, он тоже пришел в чрезвычайное изумление. И в Европе начиная с XIII в. источники описывают точно такие же трюки, которые исполняли волшебники, обладавшие еще и способностью летать и становиться невидимками, как шаманы и йогины. (Тем не менее все же нельзя с определенностью решить, является ли трюк с веревкой, исполнявшийся европейскими фокусниками, результатом влияния восточной магии или он происходит от древних местных шаманских обрядов. То обстоятельство, что, с одной стороны, этот трюк засвидетельствован в Мексике и что, с другой, ритуальное расчленение тела мага при инициации встречается также и в Австралии, Индонезии и Южной Америке, склоняет нас к предположению, что в Европе мы сталкиваемся с воскрешением местных, доиндоевропейских магических практик.)

В этом «чуде» можно выделить два отчетливых признака шаманизма: 1) расчленение (инициатический ритуал) и 2) восхождение на небо. Сначала проанализируем первый. Как известно, во время своих «инициатических фантазий» будущие шаманы чувствуют, как их тело рассекают на части «духи» или «демоны», выступающие тем самым в роли учителей при посвящении; неофитам срезают головы, крошат тело на кусочки, очищают кости и т.д. — и, после всего этого, «демоны» заново собирают кости и покрывают их новым мясом. Иначе говоря, мы сталкиваемся здесь с экстатическими переживаниями, имеющими характер инициации: за символической смертью следует обновление органов тела неофита и его Воскресение. Уместно вспомнить, что подобные видения и переживания известны также австралийцам, эскимосам, племенам Северной и Южной Америки и Африки. Следовательно, перед нами очень архаичная техника.

Если фокус с веревкой демонстрирует некоторые зрелищные моменты этой шаманской инициациатической схемы, то некоторые индо-тибетские ритуалы еще ближе к ней со структурной точки зрения. Роберт Блейхштайнер так описывает чод (gtchod), гималайский и тибетский тантрический ритуал, состоящий в том, что человек предлагает себя на съедение демонам: «Под бой барабана, сделанного из человеческого черепа, под звуки трубы, изготовленной из берцовой кости, начинается танец, и духи созываются на пиршество. Сила медитации вызывает богиню с обнаженным мечом; она появляется на голове жертвователя, отрубает ее и кромсает его тело на куски; затем демоны и дикие звери набрасываются на все еще шевелящиеся фрагменты тела, пожирают мясо и пьют кровь. Слова адепта, призывающего духов, являются аллюзиями на некоторые джатаки, в которых повествуется о том, как Будда в своих прошлых перерождениях предлагал себя на съедение голодным животным и демонам-людоедам».

Похожие инициатические ритуалы встречаются повсеместно, например, в Австралии или в некоторых североамериканских племенах. В случае же ритуала чод мы имеем мистическое переосмысление шаманской инициации. Ее «зловещий» характер — скорее кажущийся, чем реальный; понятно, что переживание неофитом своей смерти и воскресения, подобно всем другим переживаниям подобного рода, воздействует «ужасающим» образом. Индо-тибетский тантризм даже еще более радикально спиритуализовал инициатический мотив «смерти в лапах демонов». Приведем примеры некоторых тантрических медитаций, объектом которых является сдирание плоти и созерцание йогином своего скелета. Йогина учат визуализировать свое тело как труп, а свой ум — как злобную богиню, держащую в руках нож и чашу в виде черепа. «Представляй, что она отъединяет голову от тела… и режет туловище на кусочки и швыряет их в чашу как подношение божествам». Еще одно упражнение состоит в том, что йогин созерцает себя как сверкающий белый скелет громадных размеров, из которого вырывается пламя, такое огромное, что оно заполняет пространство вселенной.

И, наконец, в третьей медитации перед йогином ставится задача созерцания самого себя как превращенного в гневную дакини, сдирающую куски кожи с его тела. Текст продолжает: «Визуализируй… как ты сдираешь с себя кожу и простираешь ее вовне, так, что она покрывает три мира пустоты, и как потом на ней вырастают все твои кости и мышцы. Затем, когда роскошный пир для злобных духов будет в полном разгаре, вообрази, что Гневная Дакини берет кожу и скатывает ее в рулон… и с силой швыряет ее вниз, превращая ее со всем ее содержимым в кашицеобразную мясисто-костную массу, которой кормятся множество диких зверей, произведенных с помощью сознания».

Возможно, созерцаниями именно такого типа занимаются на кладбищах некоторые индийские йогины. Это же духовное упражнение знакомо и арктическим шаманам. Когда Кнуд Расмуссен спрашивал эскимосских шаманов об их способности созерцать самих себя в форме скелета, те отвечали уклончиво, поскольку вопрос касался великого таинства. Расмуссен пишет: «Впрочем, ни один шаман не в состоянии объяснить себе, как и почему он может, посредством каких сверхспособностей сознания, погружаться в тело из плоти и крови, до тех пор, пока для него не остается ничего, кроме костей… Видя себя таким беззащитным, и вместе с тем освобожденным от тленных изменчивых вещей плоти и крови, он посвящает себя, если использовать сакральный язык шаманов, великой задаче — продлить в определенных частях своего тела после смерти противодействие влиянию солнца, ветра и погоды»1.

Эта редукция шаманского тела к скелету, способность шамана созерцать себя как скелет, означает выход за пределы профанного человеческого мира — т.е. инициацию или освобождение. Как известно, элементы ритуального костюма сибирских шаманов часто имитируют расположение костей в скелете. Эта же символика в изобилии зафиксирована в Тибете и Гималаях. Согласно одной легенде, Падмасамбхава взобрался на крышу и станцевал мистический танец, будучи одетым только «в семь украшений из кости». Хорошо известно, какое значение имеют человеческие черепа и берцовые кости в тантрических и ламаистских церемониях. Танец скелета особенно важен в драматических мистериях цам (tchams), которые, среди прочего, знакомят зрителей с грозными образами, возникающими в состоянии бардо, т.е. в промежуточном состоянии между смертью и новым воплощением. С этой точки зрения танец скелета следует рассматривать как инициацию, ибо он «повествует» о некоторых посмертных переживаниях.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.