«В оригинале употреблено слово…»

«В оригинале употреблено слово…»

Сколько раз нам доводилось читать или слышать подобную фразу! Она звучит как не подлежащий обжалованию приговор: все переводы неизбежно оказываются приблизительными, и обращение к языку оригинала уж совершенно точно должно развеять все сомнения. Но откуда мы узнаем, что означает то или иное слово оригинала? Из словарей или других переводов, то есть из таких же вторичных источников, что и наш перевод.

А самое главное, что слишком многие слова в любом языке имеют разнообразные значения, употребляются порой в переносном смысле и т. д. Не так уж и редко доводится слышать рассуждения о библейских текстах, построенные исключительно (или почти исключительно) на словарных определениях. Прежде всего, это представление о том, что этимология слова полностью определяет его значение (как если бы чернила бывали только черными, а белье только белым).

Нередко то или иное слово или выражение в библейских языках понимается как термин со строго определенным значением. То и дело приходится слышать, что в Новом Завете христианская любовь обозначается особым словом: это существительное агапэ и однокоренной глагол агапао. Другие виды любви якобы обозначаются другими словами. Однако на самом деле мы видим, что в Ии 3:35 и 5:20 глаголы агапао и филео употребляются как точные синонимы, без какого-либо различия. Более того, в греческом тексте 2 Цар 13 глагол агапао означает страсть Амнона к его сестре Фамари, приведшую к изнасилованию, а во 2 Тим 4, 10 он же обозначает любовь к «нынешнему веку», из-за которой спутник апостола Павла оставил его, – вот уж точно ничего христианского в этих чувствах не было!

Еще одна разновидность «словарного подхода» – присвоение словам и выражениям оригинала значений, которые они в принципе могут иметь, но в данном контексте явно не имеют. Например, в Исх 32:28 рассказывается о том, как после сотворения золотого тельца левиты с мечами прошлись по всему лагерю, «и пало в тот день из народа около трех тысяч человек». Поскольку очень не хочется думать, что левиты убивали своих соплеменников, можно предположить, что речь идет об их нравственном падении и что левиты на самом деле призывали их к покаянию, но если обратить внимание на ближайший контекст, то такое толкование будет выглядеть совершенно фантастическим. К сожалению, контекст недвусмысленно указывает: эти люди все-таки погибли от руки левитов.

Подобный подход может применяться и к грамматическим формам, и конструкциям: они якобы имеют строго определенное значение. Например, в древнегреческом языке аорист всегда означает однократное действие (ср. совершенный вид в русском), а имперфект – продолжительное или повторяющееся (ср. несовершенный вид). На самом деле это не совсем так, ведь и по-русски можно сказать «я читал эту книгу», и это будет означать однократное законченное действие (хотя употреблен несовершенный вид), а можно сказать «я пошел домой», и это будет означать начало действия с неопределенным концом (хотя вид употреблен совершенный).

Такие же примеры можно привести из греческого. Поэтому не стоит торопиться с утверждением, что форма аориста в Рим 5:12 («все согрешили») обязательно означает лишь однократное грехопадение праотца Адама и более ничье или что другая аористная форма в Откр 3:19 («покайся») позволяет лишь однократное покаяние на протяжении всей жизни.