Глава двенадцатая Нет у нас царя, кроме кесаря
Глава двенадцатая
Нет у нас царя, кроме кесаря
Иисус молится, когда за ним приходят: буйная толпа с мечами, факелами и деревянными дубинками, посланная священниками и старейшинами, чтобы схватить его в его убежище, в Гефсиманском саду. Это не было неожиданностью. Иисус предупреждал своих учеников, что за ним придут. Именно поэтому они спрятались в Гефсиманском саду, под покровом темноты, вооруженные мечами — так, как велел Иисус. Они готовы к столкновению. Но преследователи знают, где искать его. Им сообщил один из Двенадцати, Иуда Искариот, который знал точное место и мог опознать Иисуса. Но все же взять Иисуса и его учеников будет не так легко. Один из них вытаскивает меч, и завязывается недолгая схватка, в которой ранят слугу первосвященника. Но сопротивление бесполезно, и ученикам приходится оставить своего учителя и бежать в ночь. Иисуса же хватают, связывают и волокут в город на встречу с его обвинителями.
Его приводят на двор первосвященника, где присутствует весь синедрион — сам Каиафа, книжники и старейшины. Здесь они спрашивают его про его угрозы в адрес Храма, используя против него его собственные слова: «Он говорил: Я разрушу храм сей рукотворенный, и через три дня воздвигну другой, нерукотворенный».
Это тяжкое обвинение. Храм — это главное гражданское и религиозное учреждение иудеев. Это единственный центр их культа и главный символ римского господства над Иудеей. Даже малейшая угроза Храму немедленно привлекла бы внимание религиозных и имперских властей. За несколько лет до этого, когда два равви, Иуда, сын Сепфорея, и Матфий, сын Маргала, поделились со своими учениками намерением убрать золотого орла, которого Ирод Великий водрузил над главными воротами Храма, и сами учителя, и сорок их последователей были пойманы и сожжены заживо.
Но Иисус отказывается отвечать на обвинения, направленные против него, возможно, потому, что ответить нечего. В конце концов, он открыто и не один раз высказывал угрозы в адрес иерусалимского Храма, обещая, что «все это будет разрушено, так что не останется здесь камня на камне» (Мк. 13. 2). Он пробыл в Иерусалиме всего несколько дней, но уже успел устроить беспорядки во дворе язычников, силой вмешавшись в финансовые дела Храма. Вместо предписанных Храмом дорогостоящих жертв из крови и плоти он совершает бесплатные исцеления и изгнания бесов. Три года он выступает против храмовых священников, угрожая их авторитету и власти. Он называет книжников и старейшин «порождениями ехидны» и обещает, что в Царстве Божьем их не будет. Все его служение основано на идее разрушения существующего порядка и упразднения власти всех тех людей, которые сейчас собрались на суд над ним. Что тут еще можно сказать?
Когда наступает утро, Иисуса снова связывают и ведут через грубые бастионы крепости Антония к Понтию Пилату. Задача Пилата как наместника состояла в том, чтобы блюсти порядок в интересах императора. Единственной причиной, по которой к нему могли привести бедного иудейского простолюдина-поденщика, могла быть угроза этому порядку. В ином случае не было бы никакого слушания дела, никаких вопросов, никакой необходимости в оправдании. Пилат, как свидетельствует история, был не тот человек, который бы занимался судебными разбирательствами. За десять лет своего пребывания в Иерусалиме он послал тысячи людей на казнь одним лишь росчерком своего тростникового пера на клочке папируса. Трудно представить себе, что Пилат стал бы находиться в одном помещении с Иисусом, не говоря уже о том, чтобы снизойти до «суда». Либо опасность, которую представлял Иисус для стабильности в Иерусалиме, была настолько велика, что он вошел в число той горстки иудеев, которые имели возможность стоять перед Пилатом и отвечать на выдвинутые против них обвинения, либо вся история о так называемом «суде Пилата» является вымыслом.
Есть основания предполагать второе. В сцене действительно есть ощутимый дух театральности. Это финальный момент пастырского служения Иисуса, конец пути, начавшегося тремя годами ранее на берегу Иордана. В Евангелии от Марка Иисус всего лишь один раз произносит что-то после разговора с Пилатом, и это слова, сказанные им на кресте «Боже Мой! Боже Мой! для чего Ты Меня оставил?» (Мк. 15. 34).
Но все же в той версии истории, которую приводит Марк, между судом Пилата и смертью Иисуса на кресте случается происшествие настолько невероятное, настолько неестественное, что оно бросает тень сомнения на всю последовательность событий, приведших к распятию Иисуса. Поговорив с Иисусом и найдя его невиновным, Пилат выводит его к иудеям вместе с разбойником (lestes) по имени Варавва, которого обвиняли в убийстве римских стражников во время мятежа в Храме. Как пишет Марк, во время праздника Пасхи наместник всегда отпускал одного узника, о котором просили люди. Когда Пилат спросил толпу, какого преступника они просят отпустить — Иисуса, проповедника и предателя по отношению к Риму, или Варавву, мятежника и убийцу, — люди потребовали освобождения мятежника и казни проповедника. «Почему? — спрашивает Пилат, уязвленный мыслью о том, что ему придется казнить невиновного иудейского крестьянина. — Какое же зло сделал Он?»
Но толпа все громче требует смерти Иисуса: «Распни Его! Распни Его!» (Мк. 15. 1–20)
Эта сцена не поддается никакому пониманию. Не будем говорить о том, что за пределами Нового Завета мы не находим никаких исторических свидетельств существования такого пасхального обычая при каком-либо из римских наместников. И совсем не вызывает никакого доверия сам образ Понтия Пилата, тратящего хотя бы минуту своего времени на раздумья о судьбе очередного иудейского смутьяна: наместник славился своим отвращением к иудеям, полным неуважением к их обычаям и обрядам, привычкой бездумно подписывать смертные приговоры в таких количествах, что на него в Рим была подана жалоба.
Но с чего бы вдруг Марку понадобилось рассказывать явно сфабрикованную историю, в которой его иудейская аудитория немедленно распознала бы подделку? Ответ прост: Марк писал не для иудеев. Его читатели были в Риме, где жил он сам. Его рассказ о жизни и смерти Иисуса из Назарета был написан спустя всего лишь несколько месяцев после подавления Иудейского восстания и разрушения Иерусалима.
Как и иудеи, христиане усиленно пытались справиться с шоком от поражения восстания и его последствий. Более того, им пришлось дать новую трактовку революционным идеям Иисуса и его образу царственного Сына Человеческого в свете того факта, что обещанное им Царство Божие так и не наступило. Для авторов евангелий, живших в разных концах Римской империи, было вполне естественным стремление дистанцироваться от иудейского освободительного движения, убрав из биографии Иисуса, насколько это вообще было возможно, любой намек на радикализм и насилие, революцию или ревнительство, и приспособить его слова и дела к новой политической ситуации, в которой находились они сами. Эту задачу несколько облегчал тот факт, что многие иерусалимские христиане, похоже, не участвовали в войне с Римом, видя в ней долгожданный знак конца времен, обещанного их мессией. Согласно Евсевию Кесарийскому, историку III века, многие христиане из Иерусалима бежали на другой берег реки Иордан. «Люди, принадлежавшие к Иерусалимской Церкви, — пишет Евсевий, — повинуясь откровению, данному перед войной почтенным тамошним мужам, покинули Иерусалим и поселились в Персе, в городе Пелле» (Церковная история. 3. 5). Большинство источников говорят о том, что церковь, которую они оставили, была разрушена в 70 г. н. э., и все следы первой христианской общины в Иерусалиме были погребены под горой обломков и золы.
Поскольку Храм лежал в руинах, а иудаизм стал религией изгоев, перед иудеями из числа последователей Иисуса стоял простой выбор: они могли либо сохранять обрядовую связь с религией отцов и испытать на себе за это враждебность Рима (гонения на христиан начнутся много позже), либо отделиться от иудаизма и превратить своего мессию из яростного иудейского националиста в мирного проповедника благих дел, царство которого не от мира сего.
Но первыми христианами руководил не только страх перед репрессиями со стороны Рима. После разграбления Иерусалима христианство больше не было крошечной сектой на иудейской земле, существовавшей в окружении сотен тысяч иудеев. После 70 г. н. э. центр христианского движения переместился из Иерусалима в сторону крупных греко-римских городов Средиземноморья: Александрии, Коринфа, Эфеса, Дамаска, Антиохии, Рима. Через поколение после казни Иисуса у него было гораздо больше последователей из числа других народов, чем из иудеев, и их влияние будет гораздо сильнее. К концу первого столетия, когда была написана основная часть евангельских текстов, Рим — и особенно римская интеллектуальная элита — стала главным объектом для христианской проповеди.
Нацеленность на эту аудиторию требовала от евангелистов определенного творческого подхода. Следовало не только убрать из жизнеописания Иисуса все следы революционного рвения. Нужно было, чтобы римляне выглядели абсолютно невиновными в смерти Иисуса. Мессию казнили иудеи. Римляне были лишь орудиями в руках первосвященника Каиафы, который отчаянно желал предать Иисуса смерти, но у которого не было законных способов это сделать. Первосвященник обвел вокруг пальца римского наместника Понтия Пилата, возложив на него вину за трагическую ошибку правосудия. Бедный Пилат сделал все, что мог, чтобы спасти Иисуса. Но иудеи требовали крови, не оставив Пилату иного выбора, кроме как выдать им Иисуса, отправить его на крест. На самом деле, чем дальше отстоит время написания евангелия от 70 г. н. э., тем более отстраненной и странной становится роль Пилата.
Евангелие от Матфея, написанное в Дамаске примерно через двадцать лет после Иудейского восстания, рисует нам образ Пилата, который прикладывает все усилия, чтобы освободить Иисуса. Предупрежденный женой, чтобы он не делал ничего плохого «Праведнику Тому», и осознающий, что религиозные авторитеты предали ему Иисуса только «из зависти», Пилат у Матфея буквально смывает со своих рук любую ответственность за смерть Иисуса. «Невиновен я в крови Праведника Сего, — говорит он людям. — Смотрите вы».
В том варианте рассказа Марка, который изложен у Матфея, иудеи отвечают Пилату как «весь народ» (pas ho laos), принимая на себя вину за смерть Иисуса с этого дня и до конца времен: «Кровь Его на нас и на детях наших» (Мф. 27. 1–26).
Лука, писавший свое евангелие в Антиохии примерно в то же время, что и Матфей, не только подтверждает невиновность Пилата в смерти Иисуса. Он неожиданно распространяет эту амнистию и на Ирода Антипу. У Луки Пилат резко критикует «первосвященников и начальников и народ» за те обвинения, которые они осмелились выдвинуть против Иисуса: «Вы привели ко мне человека сего, как развращающего народ; и вот, я при вас исследовал и не нашел человека сего виновным ни в чем том, в чем вы обвиняете Его; и Ирод также, ибо я посылал Его к нему; и ничего не найдено в Нем достойного смерти» (Лк. 23. 13–15). После троекратной попытки отговорить иудеев от их кровожадного решения, Пилат неохотно уступает их требованиям и отдает им Иисуса.
Неудивительно, что именно в последнем из канонических евангелий вымысел о невиновности Пилата — и вине иудеев — доведен до крайней степени. В Евангелии от Иоанна, написанном в Эфесе около 100 г. н. э., Пилат делает все возможное, чтобы спасти жизнь этого бедного иудейского крестьянина, но не потому, что считает его невиновным, а потому, что, похоже, верит, что тот действительно может быть «Сыном Божьим». Тем не менее, после безуспешной борьбы с иудейскими авторитетами за то, чтобы освободить Иисуса, безжалостный префект, который командует легионами и регулярно посылает солдат на улицы, чтобы уничтожить иудеев, которые осмеливаются выступать против его решений (а именно так произошло, когда народ возмущался тем, что Пилат изъял средства из храмовой сокровищницы на починку акведуков), против своей воли отдает его толпе.
У Иоанна Иисус сам разрешает все сомнения в том, кто является настоящим виновником его смерти. «Более греха на том, кто предал Меня тебе», — говорит он Пилату, лично снимая с него всякую вину и возлагая ее на иудейских священников. Затем Иоанн наносит последнее, непростительное оскорбление иудейскому народу, который в тот момент был на грани мощного восстания: он приписывает иудеям самые омерзительные, самые богохульные, самые еретические слова, которые можно было только придумать. На вопрос Пилата, что ему делать с их царем, иудеи отвечают: «Нет у нас царя, кроме кесаря» (Ин. 19. 1–16).
Таким образом, история, которую Марк изобрел для того, чтобы снять с римлян вину за смерть Иисуса, и тем самым облегчить проповедь евангелия, с течением времени доводится до абсурда, превращаясь в основу для двухтысячелетнего христианского антисемитизма.
Конечно, можно представить себе, что Иисус все же получил аудиенцию у римского наместника, но, повторим, только в том случае, если тяжесть его преступления требовала особого внимания. В конце концов, он был не простым смутьяном. Его провокационный въезд в Иерусалим в сопровождении множества последователей, величающих его царем, его действия в Храме, размер отряда, отправленного в Гефсиманский сад, — все это говорит о том, что власти видели в Иисусе из Назарета серьезную угрозу для порядка и стабильности в Иудее. Вполне вероятно, что такой «преступник» был признан заслуживающим внимания Пилата. Но если суд над Иисусом все же состоялся, он в любом случае был кратким и формальным, его единственной целью была официальная запись тех преступлений, за которые его приговорили к смерти. Поэтому, вопрос, заданный Пилатом Иисусу, одинаков во всех четырех евангелиях: «Ты Царь Иудейский?»
Если бы евангельская история была драмой, ответ Иисуса Пилату стал бы кульминацией, после которой наступает развязка сюжета — распятие. Это момент расплаты за все, что говорил и делал Иисус на протяжении предшествующих трех лет: за выступления против религиозных авторитетов, за осуждение римского господства, за претензии на царскую власть. Все это вело к неизбежному суду, о чем говорил и сам Иисус. После этого будет только крест и гробница.
И все же в короткой жизни Иисуса нет момента более трудного для понимания и исследования, чем этот. Это отчасти связано с многочисленностью преданий, на которых основан рассказ о суде над Иисусом и его казни. Вспомним о том, что первому записанному евангелию от Марка предшествовали целые группы устных и письменных преданий, сохраненные самыми первыми последователями Иисуса и переданные ими далее. Одна из таких групп нам уже встречалась: это материал, встречающийся только у Матфея и Луки и обозначенный исследователями буквой Q. Но есть основания считать, что до Марка существовали и другие «блоки» сюжетов, связанные исключительно со смертью и воскресением. Эти так называемые «повествования о страстях» задают базовую последовательность событий, которые, как считали первые христиане, произошли в конце жизни Иисуса. Тайная вечеря. Предательство Иуды Искариота. Взятие под стражу в Гефсиманском саду. Встреча с первосвященником и Пилатом. Распятие и погребение. Воскресение на третий день.
За этой последовательностью событий, на самом деле, не стоит повествования, она была создана исключительно для литургических целей. Для первых христиан это был способ заново пережить в ритуале последние дни их мессии, разделив с ним ту же трапезу, которую он делил с учениками, произнести те же молитвы, которые он произносил в Гефсиманском саду, и так далее. Вклад Марка в традицию «повествований о страстях» заключается в том, что он превратил эту ритуальную последовательность событий в цельную историю о смерти Иисуса, которую Матфей и Лука включили в свои евангелия, добавив к ней собственные литературные украшения (возможно, Иоанн использовал для своей книги другую группу преданий, поскольку практически ни одна из подробностей, которые он сообщает о последних днях Иисуса, не соответствует тому, что мы находим в синоптических евангелиях).
Как и все остальное в евангелиях, рассказ об аресте, суде и казни Иисуса был написан с одной и только одной целью: доказать, что именно он был обещанным мессией. Точность фактов не имела значения. Важна была христология, учение о жизни и миссии Иисуса, а не история. Евангелисты прекрасно осознавали, насколько существенной была смерть Иисуса для зарождающейся религиозной общины, но рассказ об этой смерти требовал более подробной проработки. Нужно было снизить темп и изменить фокус. Это требовало от евангелистов введения дополнительных деталей и сюжетных украшений. В результате этот финальный, самый важный эпизод биографии Иисуса из Назарета является одновременно наиболее туманным из-за богословских добавлений и явных фальсификаций. В распоряжении современного читателя имеется только один способ отыскать в повествованиях о страстях хотя бы какое-нибудь подобие исторической достоверности, и он состоит в том, чтобы постепенно снимать богословские наслоения, наложенные евангелистами на события последних дней жизни Иисуса, и возвращаться к самой ранней версии истории, которую можно извлечь из евангельского текста. И единственный путь сделать это — это начать с конца, с того момента, когда Иисус был пригвожден к кресту.
В древности распятие было широко распространенным видом казни, оно существовало у персов, индийцев, ассирийцев, скифов, римлян и греков. Даже иудеи практиковали распятие: такая казнь неоднократно упоминается в древнееврейских источниках. Причина популярности распятия заключалась в его простоте и дешевизне. Такую казнь можно было осуществить где угодно, единственным условием было наличие дерева. Мучения могли продолжаться несколько дней без участия палача. Процедура распятия — как именно вешать жертву — оставалась на усмотрение казнивших. Некоторых распинали вниз головой. Кому-то пронзали гениталии. Некоторым закрывали лицо капюшоном. Большинство раздевали догола.
Римляне превратили распятие в форму государственной казни, придав процессу определенное единообразие, особенно в том, что касалось прибивания ладоней и ступней к перекладине креста. В римской империи такая казнь применялась настолько часто, что Цицерон говорил о ней как об «эпидемии». В народе слово «крест» (crux) превратилось в популярное и весьма грубое ругательство, родственное нашему «убирайся ко всем чертям».
И все же не совсем корректно говорить о распятии как о смертной казни, поскольку часто бывало так, что преступника сначала казнили, а потом распинали. Цель распятия состояла не столько в том, чтобы лишить преступника жизни, сколько в том, чтобы превратить его в средство устрашения для всех, кто мог бросить вызов государству. По этой причине распятия всегда проводились публично: на перекрестках, в театрах, на холмах и других высоких местах — везде, где населению не оставалось ничего иного, кроме как смотреть на это ужасное зрелище. После смерти тело преступника оставалось на кресте еще долгое время; распятых почти никогда не хоронили. Поскольку смысл распятия состоял в унижении жертвы и устрашении свидетелей, тело оставляли на съедение собакам и хищным птицам. Кости впоследствии выбрасывали в общую кучу. Именно так получила свое название гора, на которой был распят Иисус — Голгофа, «лобное место», то есть место черепов. Попросту говоря, распятие у римлян — это больше, чем просто смертная казнь, это публичное напоминание о том, что происходит с теми, кто бросает вызов империи. Именно поэтому оно предназначалось только для обвиненных в самых тяжких политических преступлениях: измена, мятеж, подстрекательство к бунту, разбой.
Если бы мы не знали об Иисусе из Назарета вообще ничего, кроме того что он был распят римлянами, у нас уже было бы достаточно информации, чтобы понять, кем он был, чем он занимался и почему он так закончил свои дни. Его преступление, с точки зрения римлян, говорило само за себя. Оно было написано на табличке, прибитой над его головой для всеобщего обозрения: «Иисус Назорей, Царь Иудейский». Его преступление заключалось в том, что он осмелился претендовать на царский статус.
Евангелия свидетельствуют, что Иисус был распят рядом с другими lestai, то есть разбойниками — такими же мятежниками, как он сам. Лука, которого явно не устраивал дополнительный смысл этого термина, заменил lestai на kakourgoi («злодеи»). Но как бы ни старался Лука, он не мог уйти от главного факта из биографии мессии: Иисус был распят от имени римского государства по обвинению в подстрекательстве к мятежу. Все остальные сведения о последних днях его жизни следует интерпретировать с учетом этого единственного неоспоримого факта.
Поэтому мы можем рассматривать всю театральную сцену суда у Пилата как чистой воды вымысел. Если Иисуса действительно приводили к Пилату, то это событие было очень непродолжительным и совершенно незапоминающимся для Пилата. Возможно, наместник даже не поднял глаз от своих бумаг, чтобы рассмотреть лицо Иисуса, не говоря уже о том, чтобы вступать с ним в дискуссию о том, что есть истина.
Может быть, он задал вопрос: «Ты Царь Иудейский?», может быть, он записал ответ Иисуса. Возможно, он записал, в чем тот обвиняется. А затем он отправил Иисуса ко всем тем, кто умирал или уже умер на Голгофе.
Даже более ранний эпизод с судом синедриона следует рассматривать с учетом того, что впоследствии произошло на Голгофе. История этого суда в том виде, в каком она представлена в евангелиях, полна противоречий и непоследовательностей, но общая канва выглядит так: Иисуса берут под стражу ночью, в канун субботы, во время празднования Пасхи. Под покровом темноты его ведут на двор первосвященника, где его ждут члены синедриона. Тут же появляется группа свидетелей, которые утверждают, что Иисус угрожал иерусалимскому Храму. Когда Иисус отказывается отвечать на предъявленные обвинения, первосвященник прямо спрашивает, является ли он мессией. Ответы Иисуса различны во всех четырех евангелиях, но во всех случаях он называет себя «Сыном Человеческим». Это заявление приводит в ярость первосвященника, который немедленно обвиняет Иисуса в богохульстве, за которое положена смертная казнь. На следующее утро синедрион передает Иисуса Пилату для распятия.
Эта сцена вызывает огромное количество вопросов. Изображенный в евангелиях суд синедриона противоречит практически всем установлениям иудейского закона, определяющим процедуру судебного разбирательства. В Мишне по этому вопросу все сказано предельно категорично. Синедриону не разрешено собираться по ночам. Ему не разрешено собираться во время Пасхи. Нельзя собираться в канун субботы. Определенно нельзя собираться в такой неформальной обстановке, на дворе (aule) первосвященника, как описывают Матфей и Лука. И суд должен начинаться с оглашения детального списка причин, по которым обвиняемый считается невиновным, прежде чем будет позволено выступить свидетелям. Тот аргумент, что в тридцатые годы, когда судили Иисуса, судебные правила Мишны не применялись, теряет силу, если вспомнить о том, что евангелия тоже писались не в тридцатые годы. Социальным, религиозным и политическим контекстом рассказа о суде синедриона является эпоха Мишны — то есть тот иудаизм, который сложился после 70 г. н. э. По самой меньшей мере, эти вопиющие неточности говорят о том, что евангелисты очень плохо понимали иудейский закон и практическую деятельность синедриона. Уже одно это способно поставить под сомнение историчность повествования о суде Каиафы.
Но даже если сбросить со счетов все вышеперечисленные нарушения, самой проблематичной стороной сюжета является приговор синедриона. Если первосвященник на самом деле спросил Иисуса о его мессианских претензиях, и если ответ действительно был богохульством, то наказание предельно четко определено в Торе: «И хулитель имени Господня должен умереть, камнями побьет его все общество» (Лев. 24. 16). Именно так был наказан за свое богохульство Стефан, назвавший Иисуса «Сыном Человеческим» (Деян. 7. 1–60). Стефана не стали передавать римским властям, его забили камнями на месте. Возможно, находясь под властью Рима, иудеи не имели права казнить преступников (хотя в случае со Стефаном это их не остановило). Но все же не стоит упускать из виду тот важнейший факт, с которого мы начали: Иисус умер не от камней, брошенных руками иудеев; он был распят римлянами за подстрекательство к мятежу.
Зерно истины может быть как в рассказе о суде Пилата, так и в истории о суде синедриона. Иудейские власти арестовали Иисуса, потому что видели в нем угрозу как для своего религиозного авторитета, так и для порядка в иерусалимском обществе, который, по соглашению с Римом, они обязаны были поддерживать. Поскольку иудейские власти юридически не имели полномочий разбирать случаи, требовавшие наказания в виде смертной казни, они передали Иисуса римлянам, чтобы он ответил перед ними за свои мятежные речи и дела. Личные отношения между Пилатом и Каиафой могли облегчить дело, но римляне вряд ли нуждались в убедительных доказательствах, чтобы отправить на смерть очередного иудейского бунтовщика. Пилат обошелся с Иисусом так же, как он обходился с любой угрозой для общественного порядка: он отправил его на крест. Никакого суда не было. Никакого суда и не требовалось. В конце концов, дело было на Пасху, а в этот период в Иерусалиме всегда возрастала напряженность. Город был до краев переполнен паломниками. Требовалась немедленная реакция на любой намек на беспорядки. И кем бы ни был Иисус на самом деле, источником беспорядка он точно был.
После того как Пилат отметил состав преступления в своих служебных записях, Иисуса, по всей видимости, вывели из крепости Антония во двор, где с него сняли одежду, привязали к столбу и жестоко высекли, как делали со всеми приговоренными к смерти. Затем римляне, как было заведено, привязали ему сзади на шею перекладину креста и завернули руки назад, чтобы мессия, обещавший освободить иудеев от чужеземного ярма, сам почувствовал себя подъяремным животным, которого ведут на бойню.
Как все осужденные на распятие, Иисус должен был сам нести перекладину креста до холма, стоявшего за стенами Иерусалима, прямо на дороге, выходящей из городских ворот — вероятно, на той же дороге, по которой он за несколько дней до этого въехал в город как законный правитель. Таким образом, каждый паломник, приходивший в Иерусалим на священный праздник, не имел иного выбора, кроме как смотреть на страдания Иисуса: это было напоминание о том, что случается с теми, кто отрицает власть Рима. Затем перекладину прикрепили к столбу, и к этой конструкции железными гвоздями прибили запястья и щиколотки Иисуса. Один вдох — и крест уже стоит вертикально. Смерти не пришлось ждать долго. Через несколько часов чрезмерной нагрузки легкие Иисуса больше не могли поддерживать дыхание.
Именно так, на голом холме, уставленном крестами, среди криков и стонов сотен умирающих преступников, как желанная добыча для ворон, круживших в ожидании его последнего вздоха, мессия из Назарета по имени Иисус принял такой же бесславный конец, как и все остальные мессии, приходившие до и после него.
Но, в отличие от всех остальных, этот мессия не был забыт.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.