Глава четырнадцатая Не Апостол ли я?

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава четырнадцатая

Не Апостол ли я?

Савл из Тарса, «дыша угрозами и убийством на учеников Господа», покинул Иерусалим, чтобы разыскать и наказать «эллинистов», бежавших в Дамаск после смерти Стефана. Первосвященник не просил его выслеживать этих последователей Иисуса, Савл отправился по своему собственному желанию. Образованный и говоривший по-гречески иудей из диаспоры, гражданин одного из богатейших портовых городов Римской империи, Савл был страстно предан Храму и Торе. «Обрезанный в восьмой день, из рода Израилева, колена Вениаминова, Еврей от Евреев, — пишет он о себе в Послании к филиппийцам, — по учению фарисей, по ревности — гонитель Церкви Божией, по правде законной — непорочный» (Флп. 3. 5–6).

На пути в Дамаск молодой фарисей получил мистический опыт, который изменил и всю его собственную жизнь, и ту веру, которую он впоследствии принял. Когда он вместе со спутниками подходил к городским воротам, все вокруг него внезапно озарилось ярким светом. Савл рухнул на землю. Затем он услышал голос: «Савл, Савл! что ты гонишь Меня?»

«Кто Ты, Господи?» — спросил Савл.

Среди белого слепящего света раздался ответ: «Я Иисус».

Ослепший после такого видения Савл продолжил свой путь в Дамаск. Там он встретил последователя Иисуса по имени Анания, который возложил на него руки и восстановил зрение. Что-то наподобие пленки сошло с глаз Савла, и он исполнился Святого Духа. Тогда же и там же он и крестился в новую веру. Изменив имя на «Павел», он начал проповедовать весть о воскресении Иисуса, но не своим собратьям-иудеям, а язычникам, на которых до сего момента не обращали особого внимания главные проповедники учения.

Драматическая история обращения Павла по пути в Дамаск отчасти является пропагандистской легендой, созданной евангелистом Лукой: сам Павел никогда не рассказывал о том, что ослеп при виде Иисуса. Если верить традиции, в юности Лука был преданным последователем Павла: он упоминается в двух посланиях, к Колоссянам и к Тимофею, которые традиционно приписываются Павлу, но на самом деле были написаны спустя значительное время после его смерти. Лука написал «Деяния апостолов» как своеобразный панегирик бывшему учителю примерно через тридцать-сорок лет после его смерти. По сути, эта книга представляет собой не столько повествование о делах апостолов, сколько биографию Павла, написанную с большим благоговением. Апостолы быстро исчезают с ее страниц, они служат не более чем мостом между фигурами Иисуса и Павла. В версии Луки именно Павел, а не Иаков, Петр или кто-то из Двенадцати, был настоящим преемником Иисуса. Деятельность апостолов в Иерусалиме была только прелюдией к проповеди Павла среди язычников.

Хотя Павел не разглашает подробности своего обращения, он неоднократно и настойчиво утверждает, что видел воскресшего Иисуса собственными глазами, и что этот опыт наделяет его таким же апостольским авторитетом, который был у Двенадцати. «Не Апостол ли я? — пишет Павел в подтверждение своих полномочий, которые часто оспаривались представителями иерусалимской общины. — Не видел ли я Иисуса Христа, Господа нашего?» (1 Кор. 9. 1)

Павел, конечно, мог считать себя апостолом, но возникает впечатление, что мало кто из других вождей движения с этим соглашался. Даже Лука, тексты которого выдают намеренное желание повысить роль его учителя в создании церкви, пусть даже вопреки исторической правде, нигде не называет Павла апостолом. Для Луки существует только двенадцать апостолов, по одному для каждого колена Израиля, в точном соответствии с замыслом Иисуса. В рассказе о том, как одиннадцать апостолов после смерти Иисуса выбрали Матфия на место Иуды Искариота, Лука пишет о требованиях, которые предъявлялись к кандидатам: «Итак надобно, чтобы один из тех, которые находились с нами во все время, когда пребывал и обращался с нами Господь Иисус, начиная от крещения Иоаннова до того дня, в который Он вознесся от нас, был вместе с нами свидетелем воскресения Его» (Деян. 1. 21). Павел, примкнувший к движению около 37 г. н. э., почти через десять лет со дня смерти Иисуса, явно не подходил под такое определение. Однако это не смущало самого Павла, который не только требовал, чтобы его называли апостолом («Если для других я не Апостол, то для вас Апостол», — говорит он своей любимой общине коринфян (1 Кор. 9. 2)), но и настаивал на том, что он стоял много выше остальных апостолов.

«Они Евреи? — пишет Павел об апостолах. — И я. Израильтяне? И я. Семя Авраамово? И я. Христовы служители? (В безумии говорю:) я больше. Я гораздо более был в трудах, безмерно в ранах, более в темницах и многократно при смерти» (2 Кор. 11. 22–23). Особенно презрительно Павел относится к иерусалимскому триумвирату — Иакову, Петру и Иоанну. Он называет их «почитаемые столпами [церкви]» (Гал. 2. 9). «И в знаменитых чем-либо, какими бы ни были они когда-либо, для меня нет ничего особенного, — пишет Павел. — И знаменитые не возложили на меня ничего более» (Гал. 2. 6). Пусть апостолы ходили вместе с Иисусом («Иисусом во плоти», как уточняет сам Павел) и разговаривали с ним. Сам же Павел ходит и разговаривает с божественным Иисусом; в их беседах Иисус якобы передает ему тайные наставления, предназначенные только для его, Павла, ушей. Пусть апостолы были выбраны самим Иисусом, когда работали на своих полях или тянули свои сети из воды. Павла же Иисус выбрал еще до того, как тот родился: он пишет галатам, что был призван Иисусом на апостольское служение, еще будучи во чреве матери (Гал. 1. 15). Иными словами, Павел не считает себя тринадцатым апостолом. Он считает себя первым апостолом.

Статус апостола был чрезвычайно важен для Павла, это был единственный способ подтвердить его самовольно присвоенное право проповедовать язычникам, чего, судя по всему, первоначально не одобряли вожди движения в Иерусалиме. Хотя среди апостолов нередко шли споры о том, насколько строго новая община должна соблюдать закон Моисея — одни требовали безусловного соблюдения, другие держались более умеренной позиции, — о том, кому должна служить новая община, споров почти не было. Это было иудейское движение, предназначенное для иудеев. Даже «эллинисты» проповедовали в основном иудеям. Если горстка язычников решала принять Иисуса как мессию, пусть будет так, но только пока они соблюдают обряд обрезания и Закон.

Но для Павла обсуждение роли Закона Моисея в новой общине было вообще неуместно. Он не только прямо отвергает превосходство иудейского Закона, он называет его «служением смертоносным буквам, начертанным на камнях», на смену которому должно прийти «служение духа» (2 Кор. 3. 7–8). Он называет своих собратьев по вере, которые продолжают практиковать обрезание — важнейшую отличительную черту народа Израиля, — «псами» и «злыми делателями», которые «надеются на плоть» (Флп. 3. 2). Это удивительные слова для бывшего фарисея. Но для Павла они отражают ту истину об Иисусе, которую, как ему кажется, знает только он один: «Потому что конец закона — Христос» (Рим. 10. 4).

Такое легкомысленное отрицание самих основ иудаизма была шоком для иерусалимских предводителей движения, шокировало бы оно и самого Иисуса. В конце концов, Иисус утверждал, что он пришел исполнить Закон Моисея, а не нарушить его. Не пытаясь отрицать Закон, Иисус последовательно стремился к его расширению и упрочению. Там где Закон предписывает «не убивай», Иисус добавляет: «Всякий, гневающийся на брата своего напрасно, подлежит [такому же] суду» (Мф. 5. 22). Слова Закона «не прелюбодействуй», Иисус расширяет до «всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем» (Мф. 5. 28). Возможно, Иисус был не согласен с книжниками по поводу конкретных интерпретаций Закона, особенно когда речь заходила о таких вопросах, как запрет что-либо делать в субботу. Но он никогда не отрицал Закон целиком. Напротив, Иисус предупреждал, что «кто нарушит одну из заповедей сих малейших и научит так людей, тот малейшим наречется в Царстве Небесном; а кто сотворит и научит, тот великим наречется в Царстве Небесном» (Мф. 5. 19).

Можно предположить, что предостережения Иисуса могли бы повлиять на Павла. Но, судя по всему, Павел не обращал никакого внимания на «Иисуса во плоти», что бы тот ни говорил. По сути, Павла не интересовал исторический Иисус. В его посланиях нет никаких следов Иисуса из Назарета. Павел вообще не упоминает ни одного события из жизни Иисуса, за исключением распятия и Тайной вечери, которые он превращает из повествовательных сюжетов в литургическую формулу. Не цитирует он и слова Иисуса (опять же, за исключением тех, что вошли в формулу Евхаристии: «Сие есть Тело Мое…»). Иногда Павел явно противоречит Иисусу. Сравним то, что он пишет в Послании к Римлянам — «Ибо всякий, кто призовет имя Господне, спасется» (Рим. 10. 13), — со словами Иисуса у Матфея: «Не всякий, говорящий Мне: „Господи! Господи!“, войдет в Царство Небесное» (Мф. 7. 21).

Слабый интерес Павла к историческому Иисусу объясняется не тем, что он сосредотачивал свое внимание на христологических, а не исторических вопросах, как считают некоторые. Причина заключается в том простом факте, что Павел не имел представления, кем был Иисус при жизни. Это было для него неважно. Он постоянно хвалится, что он узнал об Иисусе не от апостолов или кого-либо еще, кто знал его при жизни: «Когда же Бог… благоволил открыть во мне Сына Своего, чтобы я благовествовал Его язычникам, — я не стал тогда же советоваться с плотью и кровью [чтобы получить разрешение], и не пошел в Иерусалим к предшествовавшим мне Апостолам, а пошел в Аравию, и опять возвратился в Дамаск» (Гал. 1. 15–17).

Только после трех лет проповеди тех идей, которые, как настаивает Павел, он получил не от кого-то из людей (под которыми он явно подразумевает Иакова и апостолов), а от самого Иисуса, он соблаговолил посетить тех людей в Иерусалиме, которые лично знали человека, которого Павел считал Богом (Гал. 1. 12).

Почему же Павел прикладывает такие усилия для того, чтобы не только освободиться от авторитета вождей из Иерусалима, но и опорочить их, как не имеющих никакого значения, если не сказать хуже? Потому что взгляды Павла настолько радикальны, настолько выходят за пределы приемлемого для иудеев, что только утверждение о том, что он получил их от самого Иисуса, могло позволить ему проповедовать. То, что предлагает Павел в своих посланиях, не является альтернативной трактовкой иудейской духовной традиции, как утверждали некоторые современники, вставшие на его защиту. Идеи Павла — это совершенно новое учение, которое не было бы признано тем, кто, по его словам, является ее основателем. Ведь именно Павел нашел решение проблемы, стоявшей перед учениками Иисуса: как примирить позорную смерть на кресте с мессианскими ожиданиями иудеев. Его решение заключалось в том, чтобы сбросить со счетов эти ожидания и превратить Иисуса в свершено новую сущность, которая кажется самостоятельным изобретением Павла, — в Христа.

Хотя с формальной точки зрения, «Христос» — это греческий перевод слова «мессия», Павел использует этот термин иначе. Он не вкладывает в него те значения, которые были связаны со словом «мессия» в древнееврейском Писании. Он никогда не говорит об Иисусе как о «помазаннике Израиля». Возможно, Павел видел в нем потомка царя Давида, но он не ищет в священных текстах доказательств того, что Иисус был тем освободителем из дома Давида, которого ждали иудеи. Он игнорирует все пророчества, с помощью которых много лет спустя евангелисты будут доказывать, что Иисус был иудейским мессией (в тех случаях, когда Павел обращается к авторитету пророков — например, к пророчеству Исайи о корне Иессееве, «который станет, как знамя для народов» и к которому «обратятся язычники» (Ис. 11. 10), — он считает, что речь идет о нем самом, а не об Иисусе). Но наиболее красноречив тот факт, что, в отличие от евангелистов (за исключением Иоанна, конечно), Павел не использует слово «Христос» как титул (с артиклем — Yesus ho Xristos). Он пишет «Иисус Христос» без артикля, или просто «Христос», как если бы это была фамилия Иисуса. Это очень необычное словоупотребление, ближайшей параллелью к которому является использование слова «Цезарь» как третьего имени — когномена — в именах римских императоров.

У Павла Христос даже не человек, хотя и принял соответствующий облик (Флп. 2. 7). Он — космическая сущность, которая существовала до начала времен. Он первое из творений Бога, через него было сотворено все остальное (1 Кор. 8. 6). Он — сын Бога, его физический потомок (Рим. 8. 3). Он — новый Адам, рожденный не из праха, а на небесах. Но если первый Адам стал живым существом, «душею живущею», «последний Адам», как называет Иисуса Павел, стал «духом животворящим» (1 Кор. 15. 45–47). Коротко говоря, Христос является неким совершенно новым существом. Но он не уникален. Он просто первый в своем роде: «первородный между многими братиями» (Рим. 8. 29). Все, кто верит в Христа так же, как Павел, — те, кто принимает учение Павла о нем, — могут соединиться с ним в мистическое духовное целое (1 Кор. 6. 17). С помощью веры их тела будут преобразованы в исполненное славы тело Христа (Флп. 3. 20–21). Они соединятся с ним в духе и разделят его образ, который, как напоминает своим слушателям Павел, есть образ Божий (Рим. 8. 29). Значит, как «наследники Божии, сонаследники же Христу», верующие тоже могут стать духовными сущностями (Рим. 8. 17). Они могут стать подобными Христу, «сообразуясь смерти Его» (Флп. 3. 10) — то есть, божественными и вечными — и вместе с ним будут судить все человечество и ангелов на небесах (1 Кор. 6. 2–3).

Образ Иисуса Христа у Павла знаком современным христианам, поскольку с тех пор он стал церковной догмой, но для иудеев-последователей Иисуса он выглядел очень странно. Превращение человека из Назарета в божественное предвечное существо, сына Божьего в буквальном смысле слова, чьи смерть и воскресение положили начало новому роду существ, которым вверена задача судить весь мир — мы не найдем ни слова об этом в других текстах об Иисусе, датировка которых хотя бы приблизительно совпадает со временем создания посланий Павла (что четко говорит о том, что такой Христос был собственным изобретением Павла). Ничего похожего на образы Павла нет и в источнике Q, который был составлен примерно в то же время. Безусловно, Христос у Павла совершенно не похож и на «Сына Человеческого» из Евангелия от Марка, написанного всего через несколько лет после смерти Павла. У Луки и Матфея, евангелия которых были написаны между 90 и 100 гг. н. э., мы не найдем свидетельств, что Иисуса считали сыном Божьим в буквальном смысле слова. Оба евангелиста используют термин «Сын Божий» именно в том значении, в каком оно встречается в древнееврейской Библии: как царский титул. Только в последнем из канонических евангелий, Евангелии от Иоанна, написанном между 100 и 120 гг. н. э., можно найти тот образ Христа, который есть у Павла: вечный логос, единственный сын Божий. Конечно, к этому времени, почти через полстолетия после разрушения Храма, христианство было уже полностью романизированной религией, а Христос Павла давно уже уничтожил все следы иудейского мессии в образе Иисуса. Однако в 50-е г., когда писал свои послания Павел, его видение Иисуса как Христа должно было казаться шокирующим и попросту еретическим, и именно по этой причине около 57 г. н. э. Иаков и апостолы потребовали, чтобы Павел прибыл в Иерусалим, чтобы держать ответ за свое не соответствующее норме учение.

Это была не первая встреча Павла с предводителями движения. Как он упоминает в своем Послании к Галатам, впервые он виделся с апостолами через три года после своего обращения, то есть около 40 г. н. э. Именно тогда он встретился лицом к лицу с Петром и Иаковом. Два лидера были явно взволнованы тем, что «гнавший их некогда ныне благовествует веру, которую прежде истреблял» (Гал. 1. 23). Они прославляли Бога за Павла и отправили последнего проповедовать учение Иисуса в Сирию и Киликию, дав ему в качестве спутника и охранника иудея Варнаву, который был доверенным лицом Иакова.

Второе путешествие Павла в Иерусалим состоялось примерно через десять лет, около 50 г. н. э., и было гораздо менее приятным. Его призвали на Апостольский собор, чтобы он ответил за свою самодеятельность — проповедь язычникам (Павел настаивает, что его не вызывали в Иерусалим, а он пошел туда сам, поскольку так велел ему Иисус). Вместе с Варнавой и обращенным греком по имени Тит Павел защищал перед Иаковом, Петром, Иоанном и старейшинами иерусалимской общины свое учение, которое проповедовал язычникам.

Лука, писавший об этих событиях спустя сорок или пятьдесят лет, рисует картину полной гармонии между Павлом и участниками собора: сам Петр поддерживает Павла и принимает его сторону. Если верить Луке, Иаков, возглавлявший иерусалимскую общину и Апостольский собор, благословил учение Павла, объявив, что с этого времени язычники, не соблюдающие Закон Моисея, могут обращаться к Богу, до тех пор пока они воздерживаются «и воздерживались от оскверненного идолами, от блуда, удавленины и крови» (Деян. 15. 1–21). Рассказ Луки — это всего лишь прием, направленный на то, чтобы авторитетом «брата Божьего» подтвердить правильность учения и деятельности Павла. Однако собственный рассказ Павла об Апостольском соборе, включенный в Послание к Галатам (это послание было написано вскоре после событий в Иерусалиме), рисует совершенно иную картину произошедшего.

Павел утверждает, что на Апостольском соборе он столкнулся с группой «лжебратиев» (тех, кто признавал авторитет Храма и Торы), которые тайно следили за ним и его деятельностью. Хотя Павел не сообщает подробностей о встрече, он не может скрыть своего гнева по поводу того, как обращались с ним признанные предводители церкви, то есть Иаков, Петр и Иоанн. Павел пишет, что он и его спутники «ни на час не уступили и не покорились», поскольку ни они сами, ни их мнение о его служении для него не имели никакого значения (Гал. 2. 1–10).

Что бы ни произошло на Апостольском соборе на самом деле, складывается впечатление, что он закончился обещанием Иакова, предводителя иерусалимской общины, не принуждать к обрезанию тех последователей Павла, которые происходили из язычников. Но событие, которое произошло вскоре после, говорит о том, что Павел и Иаков были далеки от примирения. Практически сразу же после отъезда Павла из Иерусалима Иаков начал посылать своих собственных проповедников в Галатию, Коринф, Филиппы и другие города, где у Павла были последователи, чтобы исправить неортодоксальное учение Павла об Иисусе.

Павел пришел в ярость, узнав об этих посольствах, которые, как он справедливо предполагал, были угрозой для его авторитета. Практически все новозаветные послания Павла были написаны после Апостольского собора и обращены к членам тех общин, куда приезжали миссионеры из Иерусалима (первое послание Павла, к фессалоникийцам, было написано между 48 и 50 гг. н. э., последнее, к римлянам, около 56 г. н. э.). Именно поэтому в этих текстах уделяется такое большое внимание обоснованию апостольского статуса Павла, проповеди его прямой связи с Иисусом и нападкам на иерусалимских вождей, которые, по мнению Павла, только «принимают вид Апостолов Христовых», а на самом деле служат Сатане, который искушает его, Павла, последователей (2 Кор. 11. 13–15).

Тем не менее, посланники Иакова, похоже, оказали определенное воздействие на сторонников Павла, поскольку тот неоднократно критикует свои общины за отказ от его учения: «Удивляюсь, что вы от призвавшего вас благодатью Христовою так скоро переходите к иному благовествованию» (Гал. 1. 6). Он призывает своих последователей не слушать ни людей Иакова, ни кого-либо еще, кроме него самого: «Кто благовествует вам не то, что вы приняли, да будет анафема» (Гал. 1. 9). Даже если благую весть принесет «ангел с неба», пишет Павел, не следует его слушать (Гал. 1. 8). Вместо этого нужно слушать Павла и только Павла: «Будьте подражателями мне, как я Христу» (1 Кор. 11. 1).

Испытывая горькие чувства и не ощущая более никакой привязанности к авторитету Иакова и апостолов («Для меня нет ничего особенного [в них]»), Павел провел следующие несколько лет, свободно проповедуя свое учение об Иисусе Христе. Вопрос о том, были ли Иаков и апостолы полностью осведомлены о его деятельности в этот период, остается спорным. В конце концов, Павел писал свои послания на греческом языке, на котором ни Иаков, ни апостолы не умели читать. Более того, Варнава, бывший единственным связующим звеном между Иаковом и Павлом, оставил его вскоре после Апостольского собора по неясным причинам (впрочем, стоит упомянуть о том, что Варнава был левитом и поэтому мог быть строгим последователем иудейского Закона). Тем не менее, к 57 г. н. э. слухи о проповедях Павла уже нельзя было игнорировать. Поэтому его снова вызвали в Иерусалим.

На этот раз Иаков прямо выступает против Павла, говоря, что до него дошли сведения о том, будто Павел учит людей «отступлению от Моисея, говоря, чтобы они не обрезывали детей своих и не поступали по обычаям [закона]» (Деян. 21. 21). Павел не отвечает на обвинение, хотя именно этому он и учил. Он даже доходил до того, чтобы утверждать, будто тем, кто совершает обрезание, «не будет никакой пользы от Христа» (Гал. 5. 2–4).

Чтобы решить вопрос раз и навсегда, Иаков заставил Павла вместе с четырьмя другими людьми принять участие в строгом очистительном ритуале в Храме (в том самом Храме, заменой которому, по мнению Павла, стала кровь Иисуса), чтобы все узнали, «что слышанное ими о тебе несправедливо, но что и сам ты продолжаешь соблюдать закон» (Деян. 21. 24). Павел повиновался; похоже, у него просто не было выбора. Но когда ритуал близился к концу, группа ревностных иудеев узнала его.

«Мужи Израильские, помогите! — кричали они. — Этот человек всех повсюду учит против народа и Закона и места сего; притом и Еллинов ввел в Храм и осквернил святое место сие» (Деян. 21. 27–28). В одно мгновение толпа набросилась на Павла. Люди схватили его и вытащили из Храма. Когда они собирались забить его до смерти, внезапно появилась группа римских солдат. Они оттеснили толпу и взяли Павла под стражу, но не из-за беспорядков в Храме, а потому что перепутали его с кем-то еще.

«Так не ты ли тот Египтянин, который перед сими днями произвел возмущение и вывел в пустыню четыре тысячи человек разбойников?» — спрашивает трибун Павла (Деян. 21. 38).

Трудно было найти более беспокойное и трудное время для визита в Иерусалим, чем 57 г., когда туда явился Павел. Годом раньше сикарии развязали свой террор, убив первосвященника Ионафана. Сейчас они с чувством уничтожали представителей религиозной знати, сжигали их дома, похищали членов семей и сеяли ужас в сердцах иудеев. Мессианский пыл в народе дошел до точки кипения. Один за одним появлялись претенденты на звание мессии, обещавшие избавить иудеев от римского гнета. Римляне уже казнили за такие притязания чудотворца Февду. Мятежные сыновья Иуды Галилеянина, Иаков и Симон, были распяты. Вождь разбойников Элеазар, сын Динея, бесчинствовавший в сельской местности и убивавший самаритян во имя Бога Израиля, был схвачен и обезглавлен по приказу римского наместника Феликса. И тут на Масличной горе появляется Египтянин, обещающий, что стены Иерусалима падут по его велению.

Для Иакова и иерусалимских апостолов смута в городе могла означать только одно: конец был близок, Иисус вскоре вернется. Царство Божье, которое Иисус должен был построить еще при жизни, наконец, будет установлено. И это была еще одна причина, чтобы вернуть в загон заблудших овец, проповедовавших неправильные идеи от имени Иисуса.

Если смотреть на вещи в этом свете, то арест Павла в Иерусалиме хоть и мог быть неожиданным, но несвоевременным или нежелательным не был точно. Если Иисус должен был вот-вот вернуться, было бы неплохо, если Павел дождался бы его в тюремной камере, где он сам и его извращенные взгляды находились бы в целости и сохранности вплоть до того момента, когда Иисус сможет сам оценить их правильность. Но поскольку солдаты приняли Павла за Египтянина, они тут же отправили его на суд к римскому наместнику Феликсу, который как раз в тот момент находился в прибрежном городе Кесария, разбирая конфликт между местными иудеями и горожанами из числа сирийцев и греков. Хотя Феликс, в итоге, снял с Павла обвинение в преступлениях Египтянина, он все же заключил его в кесарийскую тюрьму, где тот протомился до того времени, когда вместо Феликса пришел новый наместник, Фест, который удовлетворил прошение Павла и отправил его в Рим.

Фест позволил Павлу уехать в Рим, поскольку тот называл себя римским гражданином. Он родился в Тарсе, жители которого за сто лет до описываемых событий получили римское гражданство от Марка Антония. Как гражданин, Павел имел право требовать римского суда, и Фест, которому суждено было пробыть наместником очень недолго и в самое беспокойное для Иерусалима время, был рад предоставить ему это право, хотя бы ради того, чтобы просто избавиться от лишнего беспокойства.

Могла быть и более важная причина, по которой Павел хотел уехать в Рим. После унизительного действа в Храме, в котором ему пришлось отказаться от всего, что он проповедовал годами, Павел хотел уехать как можно дальше от Иерусалима и той затягивающейся все туже петли, которую набросили ему на шею Иаков и апостолы. Кроме того, Рим выглядел идеальным местом для Павла. Это была имперская столица, центр Римской державы. Те эллинизированные иудеи, которые избрали город цезарей своим домом, наверняка оказались бы восприимчивыми к нетрадиционному учению Павла об Иисусе Христе. В Риме уже была небольшая, но постепенно растущая группа христиан, которые жили рядом с довольно многочисленным иудейским населением. За десять лет до приезда Павла между двумя общинами вспыхнул конфликт, который вынудил императора Клавдия изгнать из города и тех, и других. Но к тому моменту, когда в Риме появился Павел — в начале 60-х годов, — обе общины снова процветали. Город казался готовым к тому, чтобы принять его весть.

Хотя Павел официально находился в Риме под домашним арестом, похоже, он мог продолжать свою проповедь без заметного вмешательства со стороны властей. Но, согласно всем источникам, он не имел особого успеха в привлечении местных иудеев на свою сторону. Иудейское население было не просто невосприимчиво к его своеобразной интерпретации роли мессии — его отношение было открыто враждебным. Даже обращенные из язычников встретили Павла весьма прохладно. Возможно, так произошло потому, что Павел был не единственным «апостолом», проповедовавшим в Риме. Там же находился Петр, первый из Двенадцати.

Петр прибыл в Рим на несколько лет раньше Павла и, вероятно, по приказу Иакова, чтобы создать устойчивую общину верующих из иудеев, живших в столице и говоривших по-гречески. Это должна была быть община, которая находилась бы под прямым влиянием из Иерусалима и разделяла иерусалимскую доктрину: попросту говоря, община, противостоящая Павлу. Трудно сказать, насколько преуспел Петр до того момента, когда в Рим прибыл Павел. Но, согласно «Деяниям апостолов», римские «эллинисты» реагировали на проповедь Павла настолько враждебно, что он твердо решил больше не иметь никакого дела со своими соплеменниками-иудеями, которые слушают, но не слышат и смотрят, но не видят. С этого момента Павел поклялся, что будет проповедовать только язычникам, «они и услышат» (Деян. 28. 26–29).

У нас нет никаких письменных свидетельств об этих последних годах жизни Петра и Павла, которые впоследствии станут самыми влиятельными фигурами в христианстве. Странно, но Лука останавливает свой рассказ на прибытии Павла в Рим и даже не сообщает, что Петр тоже находился в городе. Еще более странным выглядит то, что Лука даже не потрудился зафиксировать самый важный момент совместного пребывания этих двоих людей в императорской столице. Ведь в 66 г. н. э., в том же году, когда в Иерусалиме вспыхнуло восстание, император Нерон, реагируя на внезапный подъем антихристианских настроений в Риме, приказал схватить Петра и Павла и казнить за проповедь того, что на его взгляд было одной и той же верой.

Он ошибся.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.