5.2. Русские святители[848]

5.2. Русские святители[848]

Русская Церковь почитает более 70 святителей. Как и в Византии, на Руси епископы канонизируются не только за свои аскетические подвиги. Конечно, и в Русской Церкви встречаются святители, у которых иноческий подвиг, по крайней мере, в оценке потомков, несколько преобладает над пастырским: мы больше знаем об их жизни в келии, нежели на кафедре соборных церквей. Таковы епископы, поставленные из иноков Киево-Печерского монастыря: святители Никита Новгородский († 1108), Стефан Владимиро-Волынский († 1049) и Ефрем Переяславский († 1100). Все наши сведения о них исчерпываются рассказами Печерского Патерика, где они упоминаются в числе ближайших учеников свв. Антония и Феодосия: Ефрем – боярин князя Изяслава, один из первых пострижеников монастыря; Стефан, преемник св. Феодосия во игуменстве, которого монашеское недовольство заставило удалиться из обители и основать собственный монастырь в Киеве; наконец, Никита – затворник Печерский, впавший в прелесть[849] и исцеленный по молитвам печерских отцов. О Никите Поликарп, в связи с его избранием на кафедру Новгородскую, говорит: «много чудеса сотвори… и ныне со святыми чтут святого и блаженного Никиту». Это почитание (по-видимому, канонизация) особо выделяет св. Никиту из круга печерских подвижников. Другие свв. епископы почитаются вместе с собором печерских преподобных.

Со времени утверждения христианства на Руси у нас установился обычай почти исключительного избрания епископов из монашествующих, поэтому аскетический подвиг неотъемлем от архиерейского служения. Так, св. Дионисий Суздальский долго подвизался в пещере в Нижнем Новгороде, основал здесь второй Печерский монастырь, по образцу Киевского, прежде чем был вызван князем и митрополитом на кафедру Суздальскую (1364). В новейшее время святители Тихон Задонский, Игнатий Брянчанинов и Феофан Затворник подвизались преимущественно не на церковной кафедре, а «на покое», в келье монастыря.

Но, конечно, аскеза не исчерпывает святительского подвига. Этот подвиг, по мнению Г. Федотова, своеобразно соединяет в себе иноческое и мирянское («княжеское») с прибавлением особого церковного служения.

В наибольшей полноте идеал святителя в русской агиографии раскрыт в XV веке в житиях, написанных ученым сербом Пахомием Логофетом. Он оставил для Руси новый канон житийного стиля, заново создал образец святительского жития.

В житиях свтт. Евфимия и Моисея Новгородских Пахомий рисует «икону» святого архиерея. Святители «освящены от чрева матери» и «от Бога почтены архиерейством». Они «наставники человеком», направляющие их «ко спасенному пути».

Агиограф акцентирует внимание на общественном исповедничестве новгородских епископов. Многие из них прияли «велики беды от нечистивых», печась о врученной им пастве, «как и киим образом от еретик соблюсти тех поврежденных». Посему они почитаются ныне «с мученики и выше мученик». Агиограф ссылается на свт. Иоанна Златоуста, перенося нас в обстановку IV века. Святительский образ Пахомия Логофета верен идеалу христианской древности – тому IV веку, который впервые стал канонизовать епископов. Великие святители того времени почти все были исповедниками, гонимыми властью за защиту Православия против ересей. Связь святительства с мученичеством и исповедничеством, ясная для современников Афанасия Великого и Златоуста, жива и на Руси.

Строгое отношение к проступкам богатых и сильных является еще одной чертой церковно-общественного служения святого епископа, отмеченной Пахомием. Во время мира и благополучия святители «сами себе ратницы беаху», создавая себе гонителей: «видяще неправедная от царей и от вельмож деемая, видяще и сироты истязаемы, грабления и хищения… царей обличаху». В житии свт. Евфимия Пахомий отмечает особенно его строгость в соблюдении брачных канонов. Святителя Моисея Пахомий прославляет за то, что тот был «обидимым помощник, вдовам и сиротам заступник», и обратная сторона той же гражданской справедливости: «сильных не устыдися». Известная суровость в борьбе за правду, по-видимому, отличала лично Евфимия. По словам Пахомия, Бог его «страшна к непокоривым показа». Его преемник, свт. Иона, при той же твердости, при «запрещениях на непослушных», кротко отвечает «лукавым», никто в нем не может усмотреть «гнева и гордения». Поэтому он всеми «и любим и желаем, слышащим и видящим сладок».

Пахомий восхваляет в святителе щедрую милостыню, которую богатый новгородский владыка свт. Евфимий посылает даже в Царь град, на Афон и в Иерусалим, и храмостроительство, особенно широкое в Новгороде. «Прииди к великому храму Премудрости Божией и возведи окрест очи свои, и тамо видиши пресветлыи храмы святых яко звезды или горы стоящи, иже от него созданные. Аще и не гласом – вещьми же вопиют… сия архиепископ Евфимие дарова ми». В житии свт. Моисея Новгородского, в связи с храмостроительством, отмечается работа по изготовлению и переписке книг («собра многие книгописцы»), которые вместе с иконами служили «ко исполнению церквей Божиих».

Помимо храмов и монастырей, в житии свт. Евфимия упомянуты светские сооружения: городские стены и даже собственные «палаты пречудные», владычный дом, который в Новгороде поражал воображение сложной архитектурой со множеством переходов, соединяющих отдельные здания, и стенной росписью: в XV веке были большой редкостью башенные часы «велми предивны», на высоком столпе посреди архиерейского сада. В основе всей этой роскоши, конечно, лежит стремление возвысить авторитет духовной власти, которая, особенно в Новгороде, стояла в центре государственной жизни. Избираемый, как в христианской древности, всем клиром и народом, Новгородский епископ был государем своего города в гораздо большей степени, чем военный защитник его – князь.

Агиограф пишет о том, что внешняя пышность епископского быта, необходимая для поддержания достоинства сана, нисколько не противоречила внутреннему аскетическому настрою святого пастыря. «Инии в благоденстве живуще или в светлых ризах ходяще… яко да святительства сан не уничижится». Но «вся сия имяху яко преходящия… подобно сени и сну… николиже хлеба в сласть ядуще; и всегда тех глас бяше: готово сердце мое, Боже, готово». Пахомий отмечает, что строитель роскошных палат, свт. Евфимий, носил вериги.

Таковы основные черты «иконы» святителя, представленной в агиографии Пахомия.

Некоторые особенности на Руси имело учительное служение святого епископа. Если греческие святители служили Церкви в борьбе с ересями, то на Руси в этом отношении представлялось очень ограниченное поле деятельности. «Настоящие» еретики появляются у нас только с конца XIV века в Новгородской области: сначала стригольники, в следующем столетии жидовствующие. Со стригольниками боролся, по поручению митрополита и Патриарха, свт. Дионисий Суздальский († 1385), с жидовствующими – новгородский святитель Геннадий († 1505).

Отражением учительной стороны святительского служения русских епископов являются памятники древнерусской литературы – «слова» и проповеди святых епископов: Кирилла Туровского и Луки (Жидяты) Новгородского.

Но ярче всего учительное призвание древнерусского епископа выражалось в христианской проповеди язычникам. К благовестникам принадлежат многие основатели русских кафедр: Новгорода, Ростова, Перми, Казани. Новгородцы чтут своего крестителя в корсунянине (греке) Иоакиме, сокрушителе Перуна и строителе первых деревянных храмов. Ростовцы в поздних житиях повествуют о борьбе с язычеством своих древних, хотя и не самых первых, епископов: сет. Леонтия и сет. Исаии (конец XI в.).

Святитель Стефан Пермский († 1396) был просветителем зырян. Вологодская церковь, преемница Пермской, чтит первых трех его преемников, как и он, просветителей края: Герасима, Питирима и Иону, погребенных в селе Усть-Выми, в бывшей своей кафедральной церкви.

После завоевания Казани в ней была учреждена в 1555 г. новая епархия, кафедру которой получил сет. Гурий. В помощь ему был придан целый штат монахов – миссионеров, среди которых выделялись будущие святители: Герман Казанский и Варсонофий Тверской. В новейшее время среди русских святых иерархов миссионерское служение несли свтт. Иннокентий Иркутский, Иоанн и Павел Тобольские, Иннокентий Вениаминов, Николай Японский.

XVIII–XIX века оставили Церкви и замечательные образцы письменного и устного учительного служения святителей. Достаточно вспомнить таких крупнейших церковных писателей-архиереев, как сет. Тихон Задонский, сет. Филарет Московский, сет. Игнатий Брянчанинов, сет. Феофан Затворник.

Яркие примеры общественно-политического служения и исповедничества святителей, отмеченные Пахомием Логофетом в подвигах новгородских владык, видим в житиях Московских святителей Петра, Алексия, Ионы, Филиппа, Ермогена и Тихона, а также свт. Германа Казанского.

Почитание митрополита Петра, первого из русских митрополитов, установилось непосредственно по его кончине (21 дек. 1326 г.). Уже при погребении его начали совершаться чудеса. О пастырском служении Петра, к сожалению, мы знаем немного. Это немногое говорит о его учительности, о его путешествиях и попечении о пастве, «ослабевшей из-за поганых иноверцев» (татар). Его национальное значение связано с предпочтением Москвы – еще не в качестве митрополии, а лишь места своего погребения. Молодая Москва тогда «честна лишь кротостию», а не славой, хотя ее князю Ивану Даниловичу удалось перетянуть из Твери великое княжение. Святитель Петр начал строение Успенского собора, завещав князю его окончание. Связанное с этим строительством предсказание о будущем величии Москвы читаем лишь в позднейшем житии, составленном митр. Киприаном (ок. 1400), но мысль его совершенно в духе святителя Петра, в котором потомки недаром видят основоположника Московской державы. После прп. Сергия, митр. Петр, быть может, был самым чтимым из московских святых.

Самый цельный образ епископа-правителя, епископа-политика на Руси, – это свт. Алексий († 1378), второй русский по национальности митрополит в Москве. О его церковной деятельности, кроме основания им монастырей, мы знаем менее всего. Древнейшее его житие (Питиримово) составлено лет через 70 по его кончине. А современные святителю летописи полны повествованиями о его государственных деяниях. Для Московского государства он сделал больше, чем кто-либо из князей, потомков Калиты. Хотя святитель Алексий в ранней юности стал монахом по призванию и прошел строгую аскетическую школу в Богоявленском монастыре, но недаром он был сыном служилого боярина и крестником Калиты. Митрополит Феогност сделал его своим наместником, то есть главою церковного суда. Здесь Алексий приобрел свой административный опыт, который предназначал его в правители государства. В то же время, служа греку-митрополиту, Алексий прекрасно изучил греческий язык (один из немногих на Руси). Памятником его научных греческих занятий явился им самим исполненный перевод Евангелия, с поправками против древнего кирилло-мефодиевского текста, который был использован в XVII в. московскими справщиками для печатного, современного текста Нового Завета. Это замечательный образец учительного служения святителя Алексия.

В малолетство Дмитрия Донского свт. Алексий был в сущности регентом-правителем. Умирая, сын Калиты князь Симеон завещал своим братьям «слушаться во всем отца их и владыку Алексия». Основы политики Алексия были традиционны: мир с Востоком, борьба с Западом, концентрация национальных сил вокруг Москвы. Святитель, исцеливший ханшу Тайдулу, пользовался большим личным влиянием в Орде. Ему удалось отвратить опасность татарского набега при Бердибеке, получить новый ярлык с подтверждением прав и свобод Русской Церкви. С Запада опасность грозила от Ольгерда Литовского, который осаждал самый Московский Кремль. За союз с Литвой митрополит не усомнился подвергнуть церковному отлучению князей Тверского и Смоленского. Святитель Алексий много сил приложил для расширения влияния Москвы, употребляя церковные средства для ломки старого удельного княжеского права. Куликовская победа, через два года по смерти свт. Алексия, подвела итоги его государственному делу, показав, что возвышение Москвы оказалось общерусским делом. А духовная дружба его с прп. Сергием, сама (пусть и неудачная) попытка его сделать своим преемником на Московской кафедре этого пустынника, показывают, что государственный муж не заглушил в святителе Алексии инока и что в его глазах смиренная святость стояла выше политической мудрости и опыта.

Третьим и последним святителем-политиком был свт. митр. Иона († 1461). Со второй половины XV века государство берет на себя все более широкий круг церковных дел. Православный царь становится средоточием не только государства, но и Церкви. Но стремительное вырождение православного царства при первом же русском царе сделало необходимым то исповедничество правды, которого, вдохновляясь Златоустом, ожидал от святого епископа Пахомий Логофет. И Русская Церковь поставила перед Грозным царем двух святителей-исповедников: митрополита Германа Казанского и митрополита Филиппа.

В 1566 г., по смерти митрополита Афанасия, царь вызвал в Москву свт. Германа и убедил его принять митрополичий клобук. Князь Курбский рассказывает, что вскоре между свт. Германом и царем произошел разрыв по поводу опричнины. В беседе с царем наедине святитель «тихими и кроткими словесы» напоминал Ивану Грозному о Страшном суде Божием, взыскующем со всех «царей, яко простых». Но «ласкатели» царя из опричников умоляли Ивана не поддаваться на внушения митрополита. Грозный отказался от мысли видеть Германа на митрополии: «Еще и на митрополию не возведен, а уж связываешь меня неволею». В житиях русских святых монахини Таисии сообщается, что в описании мощей святителя, открыто почивавших в Свияжске, говорится о следах жестокой насильственной смерти. Официально сообщалось, что 6 ноября 1567 г. свт. Герман скончался в Москве во время моровой язвы.

Подвиг свт. Филиппа запечатлен мученической смертью. Избранный на том же Соборе, что и Герман, из игуменов соловецких, он прямо поставил предварительным условием своего избрания отмену опричнины. Царь и епископы убедили его отказаться от этого условия, сохранив за митрополитом лишь право печалования за опальных. Когда через полтора года возобновились казни, Филипп возвысил свой голос. Сперва увещая царя наедине, он переносит потом свои обличения в Успенский собор. Его житие сохранило нам пересказ вдохновенных его речей. «Отколь солнце начало сиять на небесах, не слыхано, чтобы благочестивые цари возмущали свою державу… Мы, о государь, приносим здесь Бескровную Жертву, а за алтарем льется кровь христиан»… И в ответ на угрозы царя: «Не могу, повиноваться повелению твоему паче, нежели Божию… Подвизаюсь за истину благочестия, хотя бы лишился сана и лютейшее пострадал». Для свт. Филиппа исповедание правды было столь же обязательно, как и исповедание веры. «Иначе тщетна будет для нас вера наша, тщетно и исповедание апостольское». Собор епископов, по требованию царя, низложил митрополита. Заточенный в Тверской Отрочь монастырь, через год страдалец был задушен Малютой Скуратовым, во время карательного похода царя на Новгород.

Подвиг Патриарха Ермогена соединяет исповедничество Филиппа с национальным служением Петра, Алексия, Ионы. Святитель Гермоген был замучен, как исповедник, польско-русской властью, оккупировавшей Москву, но содержанием его исповедничества было не слово правды, как у Филиппа, а стояние за национальную свободу России, с которой была связана и чистота Православия.

В новейшее время святительский подвиг исповедничества продолжили архиереи-новомученики и исповедники Российские, во главе сонма которых стоит св. Патриарх Тихон.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.