Глава I ЭВОЛЮЦИЯ ХРИСТИАНСКОГО СЕКТАНТСТВА

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава I

ЭВОЛЮЦИЯ ХРИСТИАНСКОГО СЕКТАНТСТВА

Всякий объект научного исследования нуждается в строгом определении. К сожалению, на наш взгляд, четкого определения понятия «сектантство» пока не выработано. В популярной литературе наиболее распространено определение сект как религиозных объединений верующих людей, которые отделились от господствующей или господствовавшей в прошлом церкви[2].

Но при таком определении «по происхождению» не находят отражения наиболее существенные черты этого сложного явления, его содержание, специфические особенности. Определения же должны устанавливать именно существенные, отличительные признаки предмета и явления. А ведь под данное определение можно подвести весь протестантизм в целом и его основные направления — лютеранство, кальвинизм, англиканство, приверженцы которых «отделились» от господствовавшей католической церкви.

Вряд ли можно принять и определение сектантства, которое дается в «Кратком научно-атеистическом словаре». Оно мало чем отличается от приведенного. Сектантство религиозное характеризуется как «общее название различных религиозных групп, обществ, возникающих и развивающихся внутри того или иного религиозного направления под влиянием противоречий классового общества»[3].

И здесь специфика сектантства не отражена. На основании данного определения нельзя сделать выводов о том, следует ли, например, считать сектой то же лютеранство, почему неправомерно считать самостоятельной сектой объединение последователей Совета церквей в евангельском христианстве — баптизме. Не учитывается и то, что религиозные объединения в своем развитии подчас проходят сложный путь: возникнув как секты, они со временем превращаются в крупные международные церкви. Вряд ли в наши дни можно безоговорочно относить к сектантским организациям баптизм, насчитывающий десятки миллионов последователей во многих странах мира, или довольно широко распространенный адвентизм. Где же здесь искать критерий?

Думается, что более четко характерные черты и особенности сектантства выявлены в «Карманном словаре атеиста», где религиозная секта характеризуется как один из типов религиозных объединений, отличающийся рядом признаков. Секта «возникает как оппозиционное течение по отношению к тем или иным религиозным направлениям». Она «может выступать в качестве организации, являющейся выразителем протеста социальных групп, недовольных своим положением в классовом антагонистическом обществе. Для сект характерна претензия на исключительность своей роли, доктрины, идейных принципов, ценностей и установок. С этим связаны тенденции к изоляции, настроения избранничества и т. п., резко выражено стремление к „духовному перерождению“ ее членов, признаком которого считается строгое соблюдение определенного нравственного кодекса в ритуальных предписаний. Это нередко приводит к крайнему фанатизму и экстремизму»[4].

Данные признаки, не оформленные в строгое определение, тем не менее дают более четкое представление о христианских сектах и сектантстве в целом. К тому же сектантство рассматривается в своем развитии; отмечается, что секты в качестве оппозиционных течений к тем или иным религиозным направлениям выступают лишь в период возникновения, что они не всегда являются выражением протеста тех или иных социальных слоев и групп и т. п. Все эти существенные признаки дают основу для отнесения различных течений к сектам, для аргументированных доводов, что данное течение не является сектой, одним словом, для обоснованного научного взгляда на этот вопрос.

Нелишне напомнить и о том, что сам термин «сектантство» был введен в религиозную практику господствовавшими церквами, в частности русской православной церковью, которые стремились подчеркнуть свое превосходство, свою «истинность» перед разного рода оппозиционными течениями. В устах представителей господствующих церквей слово «сектант» звучало как презрительная кличка, даваемая отщепенцам, отошедшим от «правой веры».

В то же время отдельные руководители оппозиционных религиозных течений не находили ничего предосудительного в том, что их именовали сектантами. Такое отношение мы находим, например, у основателя адвентизма В. Миллера в период зарождения адвентистского движения в США, у ряда баптистских лидеров во время возникновения баптизма.

Отделение той или иной группировки от господствовавшей церкви, религиозного направления объявлялось лидерами данной группировки как восстановление «истинного христианства», как некое «открытие» сокровенного смысла богодухновенных писаний, ранее не понятого религиозными идеологами. Отсюда претензии на исключительность своей доктрины. Известный австрийский писатель Стефан Цвейг, повествуя о рождении религиозно-мистического учения «Христианская наука», справедливо отмечал, что «никогда никакая религия не должна казаться верующим придуманной отдельным разумом человеческим; ей во всех случаях подобает быть сошедшей свыше, из миров невидимых, быть „явленной“; в интересах веры она должна утверждать, что избранный общиной есть на самом деле избранник самого господа-бога»[5].

И вполне естественно, что сплошь и рядом идеологи возникавших сектантских течений объявляли себя «пророками», ссылались на внезапно возникшие у них «озарения». Некоторые даже выступали в качестве «воплощения святого духа», именовали себя «живыми Христами». Было чрезвычайно важно укрепить убежденность рядовых верующих, в массе своей темных, забитых, малограмотных и неграмотных, в том, что им выпала миссия быть носителями «истинного света», единственно правой веры.

Разумеется, во всех случаях возникновение расколов в религиях в религиозных объединениях обусловливалось глубокими социально-экономическими причинами, часто сугубо политическими мотивами. Это хорошо показано в исследованиях А. И. Клибанова, давшего научный анализ возникновения реформационных движении в России, эволюции русского христианского сектантства. Это показано в работах других ученых, занимавшихся критическим анализом идеологии различных религиозных объединений, которые принято относить к сектам (В. Д. Бонч-Бруевич, Ем. Ярославский, Ф. М. Путинцев и более молодые — Л. Н. Митрохин, Э. Г. Филимонов, И. А. Малахова, Г. С. Лялина, А. Т. Москаленко, Л. А. Сердобольская и др.).

В сознании же верующих возникновение сект представлялось чисто «религиозным возрождением», борьбой за «чистую веру», хотя и связывалось с поисками подлинного «братства», но на сугубо религиозных путях.

Вместе с тем не следует упускать из виду, что в определенных исторических условиях возникновение новых сект обусловливалось поисками путей к преодолению кризисных явлений в религии, стремлением религиозных идеологов «укрепить веру». Таковы в протестантизме были ревивалистские секты, ставившие целью усилить и углубить религиозность людей. В западной литературе отмечается, что начало ревивализму положил методизм, возникший в Англии в первой половине XVIII столетия, а затем широко распространившийся в других странах, прежде всего в США. Однако и в данном случае необходимо учитывать, что идеологи ревивалистских течений находят приверженцев в силу определенных социально-экономических условий, в силу определенных обстоятельств, диктуемых конкретно-исторической обстановкой.

Объединенные общим термином «сектантство», религиозные течения крайне специфичны и обладают сугубо индивидуальными особенностями и в своем возникновении, и в своей эволюции. Достаточно, например, сказать, что многие секты, родившиеся в период Реформации, эпохи буржуазных революций, носили буржуазно-демократический характер (анабаптисты). Формой стихийного протеста в религиозной оболочке были секты, возникшие в крепостнической России (духоборцы, молокане). Наряду с этим в период развития капитализма появляются сектантские организации, которые носят откровенно реакционный характер, имеют прямую антикоммунистическую направленность. К новейшим из них относятся «Объединенная церковь», основанная в США новоявленным пророком Сан Мьюнг Муном, «Миссия божественного света» и целый ряд других.

В нашей стране в годы Великой Октябрьской социалистической революции и в первый период социалистического строительства в православии выделились секты монархической направленности. Под религиозной формой скрывались непримиримая враждебность реакционных элементов советскому строю, чисто политические взгляды и настроения. Основной костяк в этих организациях составляли кулачество, недобитые белогвардейцы, разного рода «бывшие», имевшие свои счеты с Советской властью. Такие секты, как «истинно-православные христиане», «истинно-православная церковь» и другие, всегда были малочисленны и, несмотря на все старания их руководителей, не могли найти широкой поддержки у верующих.

Наконец, следует иметь в виду, что в новейшее время появляются новые интерпретаторы традиционных доктрин в уже сложившихся христианских объединениях. Характерным, например, является появление в западном баптизме такого проповедника, как Билли Грэхем, который в своих публичных выступлениях и писаниях пророчествует о крушении коммунизма, подводит под эти пророчества христианскую доктрину, черпает свои «доводы» из «священных» книг.

В данном случае не следует отождествлять позицию Всемирного союза баптистов или различных баптистских объединений с позицией самого Билли Грэхема, но сама по себе она симптоматична и свидетельствует о возможности подобной интерпретации традиционных христианских концепций, использования их в планах антикоммунизма.

Сопоставляя прошлое и настоящее сектантства в нашей стране, конечно, в первую очередь следует вести речь об изменении самого положения сект, которые в условиях царской России были либо терпимыми, либо гонимыми. После победы Октября все религиозные объединения были уравнены в правах. И нет ничего удивительного, что большинство объединений восприняли этот акт — одни раньше, другие позже — как проявление истинного демократизма социалистического общества.

Однако это изменение положения сектантских объединений было воспринято далеко не однозначно. Сам процесс восприятия не был простым. Это можно видеть на примере союзов баптистов и евангельских христиан, где обнаружились две линии, два курса. Первый из них был взят на то, чтобы «вписаться в реальную историческую действительность с помощью социально-религиозного реформизма при сохранении основ вероучения». Вторым был «курс на изоляцию и обособление от действительности на путях эсхатологии и мистицизма»[6].

Борьба различных взглядов и тенденций в религиозных объединениях — обычное явление. Она происходила раньше, происходит и сейчас. О ней еще будет идти разговор. Здесь же важно иметь в виду, что изменилось положение сектантских организаций, а это обусловило переход большинства из них на позиции лояльного отношения к советскому строю. Ведь руководство этих организаций (именно руководство) в тот период, когда решался вопрос «кто кого?», заняло первоначально откровенно враждебные позиции по отношению к новому строю. И это вполне объяснимо, если учитывать, что сектантскую верхушку, как правило, составляли представители имущих классов.

Но в то же время новый строй открывал для сектантских объединений и новые перспективы. Именно этим было обусловлено то, что рано или поздно секты должны были перейти на позиции политической лояльности, что в конечном счете и произошло с большей частью из них, как и с другими религиозными объединениями в нашей стране.

Сопоставляя прошлое и настоящее сектантства, следует вести речь и об изменении религиозного сознания ворующих. Это тоже неизбежный процесс, ибо члены сектантских объединений не могут не испытывать на себе влияния тех огромных преобразований, которые произошли в нашей стране. Но и данный процесс не прямолинейный. Он своеобразно протекает в недрах различных религиозных течений.

Так, за годы Советской власти практически утратили свое влияние старые русские секты. В среде, например, духоборцев и молокан религиозность во многих случаях сохраняется лишь как традиция, не оказывая существенного влияния на жизнь и поведение тех, кто считает себя последователями этих течений. Некоторые общины превратились в своего рода землячества, сохраняющие доставшиеся от дедов и отцов устои — не более того.

А вот в баптизме, адвентизме, ряде других течений протестантского типа верующие, хотя и испытывают влияние окружающей действительности, но в гораздо меньшей степени, что обусловливается рядом внутренних факторов религиозной среды. Как справедливо отмечает А. И. Клибанов, «воздействие окружающих условий на те или иные религиозные организации, течения, направления преломляется через внутренние условия религиозной среды, будь то среда баптизма, адвентизма, православия, ислама и т. д. Эти внутренние условия складываются из организационных, идеологических, психологических форм и норм…»[7].

В течениях протестантского типа применяются и система закрепления и воспроизведения характеризующих их социально-психологических комплексов, и нередко сознательная изоляция верующих «от мира», дабы он в меньшей степени оказывал на них влияние, в активное вмешательство пресвитеров в жизнь верующих с целью выявления и корректировки настроений, сомнений и т. п.

И все же действительность проникает в сознание верующих, оказывает на него влияние. Оно трансформируется, приобретает новые черты. Все чаще и чаще верующие отступают от норм религиозной жизни, вынуждены «увязывать» их с отнюдь не религиозными нормами и принципами. Это ведет к падению религиозности в целом, вызывает сетования богословов и проповедников, вынужденных признать данный факт. Так, в баптистском журнале «Братский вестник» мы читаем: «Нам приходится жить и трудиться с теми людьми, для которых вера не имеет никакого значения. И это отрицательно сказывается на духовной ревности христиан. Поэтому вера многих из них приняла какую-то нейтральную окраску… Мы должны сознаться, что пассивность, инертность верующих приняла размеры, вызывающие озабоченность и даже страх»[8].

Это сетование баптистского автора вполне понятно. Он не случайно бьет тревогу. Происходящие процессы изменения религиозного сознания верующих, «обмирщение» общин — признаки весьма тревожные для руководителей религиозных объединений. Они заставляют изыскивать все новые и новые способы остановить эти процессы, сдержать их. Но это практически оказывается невозможным, потому что данные процессы носят объективный характер.

Изменение положения религиозных объединений в условиях советской действительности привело к значительному ослаблению изоляции последователей сектантства. Враждебное отношение властей, православной церкви к сектантам в царской России вызывало стремление последних к самоизоляции, к уходу от «мира», что подкреплялось идеей исключительности приверженцев сектантских объединений, усиленно проповедовавшейся их руководителями.

Советская действительность, социалистический образ жизни, неотъемлемой частью которого является коллективизм, не разъединяют, а объединяют людей, ликвидируют отчужденность между ними. Граждане социалистического общества независимо от их религиозных или атеистических убеждений принимают участие в общем созидательном труде всего народа, в борьбе за мир, в поддержке прогрессивных начинаний. Все это само по себе ослабляет стремление к изоляции от общества и является важным фактором преодоления той отчужденности, которая была одним из наиболее характерных признаков верующих сектантов.

Нужно учитывать и то, что подавляющее большинство членов религиозных объединений в стране — это люди, выросшие в условиях советского строя, испытавшие на себе его влияние, что не могло не наложить свой отпечаток на их психологию. С этим фактором нельзя не считаться.

Особенностью современных сектантских объединений является активно идущий в них процесс модернизации, хотя есть секты, отличающиеся крайним консерватизмом, решительным отказом от каких бы то ни было новшеств (ИПХ, ИПЦ). Но, во-первых, этот консерватизм неизбежно и довольно быстрыми темпами ведет данные объединения к распаду, а во-вторых, его нельзя абсолютизировать, ибо модернизация — объективный процесс, который не в силах остановить самые рьяные приверженцы консерватизма.

Как бы ни пытались руководители сектантских объединений и групп оградить верующих от влияния «нового», это «новое» властно входит в жизнь, требует своей интерпретации, вступает в конфликт с консервативными представлениями и убеждениями. И даже малограмотных и неграмотных верующих далеко не всегда могут удовлетворить объяснения тех или иных явлений на уровне средневековья. Руководители сект вынуждены «подлаживаться» под жизнь.

В своем же большинстве сектантские организации, особенно протестантского типа, стараются идти в ногу со временем, насколько это возможно. Зачастую им приходится поступаться некоторыми традиционными принципами, переводить на язык современной эпохи старые положения, чем-то жертвовать, чтобы сохранить свои позиции, свое влияние на верующих.

Это общий процесс, характерный для религии в целом, переживающей ныне кризис, но в сектантстве он выражен специфически в силу того, что оно претендует на то, чтобы подняться «над религиями», подчеркивает свою исключительность, свое соответствие духу времени и обращает на это особое внимание. Отсюда — стремление чутко улавливать все, что происходит вокруг, оперативно ориентироваться в обстановке, быстро отвечать на запросы времени. Несмотря на консерватизм религиозной идеологии, некоторым сектантским проповедникам удается проявлять известную гибкость.

Следует иметь в виду то, что в отличие от католицизма, православия, старых протестантских направлений, течения, которые ныне относят к сектам протестантского типа, никогда не вступали в открытый конфликт с научным знанием. Они родились, когда времена инквизиции уже прошли, явились порождением буржуазного строя, нуждавшегося в научных и технических: знаниях, без которых немыслимо развитие капиталистического производства. Уже даже в силу этого фактора они не могли выступать против науки, против знания.

Другое дело, что сама по себе религиозная идеология антинаучна, что религиозная картина мира противоречит научной картине мира. Это заставляло идеологов протестантизма сразу же искать пути к согласованию религиозной концепции с научными данными, прибегать сплошь и рядом к сомнительной и малоубедительной аргументации, зачастую к подтасовкам, дабы иметь возможность представить свою веру в качестве союзницы науки. Разумеется, религиозная интерпретация науки остается религиозной и от нее трудно требовать другого. Но тот факт, что с самого начала своей деятельности и адвентисты, и «Свидетели Иеговы», и пятидесятники, и представители других протестантских течений прибегают к поискам путей к примирению науки и религии, говорит сам за себя и весьма симптоматичен.

Что касается современного сектантства, то оно в еще большей степени стремится увязать свои концепции с научными данными. Это особенно отчетливо можно видеть на примере адвентизма, идеологи которого в своих писаниях постоянно обращаются к авторитету научного знания, к авторитету видных ученых, используя его даже для обоснования религиозных догм. Не трудно понять, что здесь приходится прибегать и к софистическим приемам, и к прямым нарушениям правил элементарной логики и к прочим «ходам», чтобы сделать свои доводы более или менее убедительными для верующих.

К тому же во всех случаях, заигрывая с наукой, сектантские идеологи и проповедники ставят перед собой одну цель — расчистить дорогу вере. Для этого идут в ход и утверждения о том, что наука и вера имеют разные сферы, а потому не могут противоречить друг другу, и сентенции об ограниченности научного знания, за пределами которого опять-таки выступает вера, и прямые заявления о том, что наука ниже веры.

Солидаризуясь с христианскими богословами всех мастей, идеологи сектантства связывают с развитием науки и техники падение нравственности, различные социальные неурядицы: дескать, все зло в мире оттого, что люди, слишком увлекшись познанием мира, его освоением, забыли о человеке, о вере. «За последние 60 лет, — пишет адвентистский автор, — человек сделал столько открытий и изобретений, сколько было сделано за предыдущую историю человечества… К сожалению, постоянно углубляясь в сущность природы и ее законов, человек все больше отходит от веры, с которой началось его развитие»[9].

Признавая значительные успехи научного знания, идеологи иеговизма прямо заявляют, что эти успехи таят в себе большую опасность для человечества, ибо приводят к забвению бога. Человек начинает чувствовать себя чуть ли не властелином вселенной. В своей гордыне он якобы перестает осознавать свое реальное место в действительности, а это «гибельно для всего рода человеческого».

Подобные рассуждения направлены на то, чтобы убедить людей в необходимости прежде всего обращаться к религиозной вере, а уж но ней сверять свое поведение, свои желания и помыслы. Проповедники евангельского христианства-баптизма, подчеркивая важность научного познания мира, поучают верующих: «…Если нам нужны знания по астрономии, медицине или ботанике, то мы обращаемся не к Библии, а к соответствующим книгам. Мы не должны чуждаться науки, мы должны стремиться овладеть ею. Овладевая научными знаниями, мы будем более полезными гражданами для своей земной родины»[10]. Но тут же замечают, что «Библия содержит богатейшие духовные уроки для верующих», что «за духовными знаниями мы обращаемся к Библии».

Возможности научного знания всячески ограничиваются. Ведь и сами законы природы, по мнению религиозных идеологов, признающих бога творцом мира, есть божественное творение. Адвентистская «пророчица» Елена Уайт писала: «Бог действует посредством законов природы и употребляет их как свои орудия. Их деятельность зависит не от их собственной силы. Во всех своих проявлениях обнаруживает природа присутствие и деятельное участие, интеллигентность божественного существа, которое управляет всем по своей воле»[11].

Заметим, что эти строки написаны еще на рубеже минувшего и нынешнего столетий. Это свидетельство тому, что протестантские течения новейшего времени с первых же своих шагов принципиально по-новому (в отличие от других религиозных направлений) отнеслись к интерпретации научного знания, целого ряда других проблем, традиционно решавшихся в различных направлениях христианства на протяжении многих столетий.

Констатируя важность научного познания мира, религиозные идеологи ставят превыше всего «божественное знание». На страницах выходившего в 20-е годы в нашей стране адвентистского журнала «Благовестник» можно было прочитать: «Слушая дифирамбы, превозносящие разум человека, стараясь сделать из него единого бога вселенной, мы едва можем устоять в искушении напомнить этому разуму его пределы и указать ему на его полное невежество относительно самых существенных задач нашего назначения…»

С этим умозаключением адвентистского автора перекликаются заявления современных идеологов баптизма, что «человеку не дано абсолютного знания всех законов вселенной. Его знание лишь относительное, как и сказано, «отчасти». Когда настанет вечность, тогда это частичное знание законов материального мира упразднится и человек удостоится совершенного знания — знания вещей в себе и законов вселенной»[12].

Религиозная вера, утверждают протестантские проповедники, стоит над наукой, гораздо выше ее. Именно благодаря вере, возможно научное исследование, познание окружающей действительности. И это якобы свидетельствует о тесной связи веры и знания, религии и науки. Анонимный автор имеющего хождение в адвентистских общинах трактата «Есть ли бог?» пишет: «Если бы сегодня науку отделить от духа атеизма, она тесно сотрудничала бы с религией… Без веры, без истинного бога, она подобна мертвой, бездыханной восковой фигуре».

Отношение к научному знанию последователей протестантских течений новейшего времени, пожалуй, наиболее четко выразил один из идеологов иеговизма Д. Рутерфорд. Он писал: «Если наука не согласуется с писанием, ее следует отбросить, если подтверждается словом божьим, то ее надо принять»[13].

Ну, а как же быть с теми общепризнанными научными теориями, которые в корне подрывают библейскую картину мира, христианское вероучение? Здесь для богословов и проповедников вопрос оказывается более сложным. И они предлагают свои варианты, как спасти христианскую картину мира от натиска науки. Некоторые (это прежде всего относится к адвентистам) пытаются утверждать, что многие научные теории, в частности эволюционная теория Дарвина, являются лишь гипотезами, которые нельзя принимать безоговорочно. Правда, они понимают, что утверждения подобного рода весьма шатки и необоснованны. Поэтому ведутся поиски и других путей к ограждению религиозных концепций от внушительных ударов научного знания. Один из таких поисков наиболее четко выражен в модернистском направлении современного баптизма.

Модернизм стремится переложить библейские тексты на язык современной эпохи, сохранив при этом убежденность в «богодухновенности» Библии. Таким путем, по мнению модернистов, можно сохранить в неприкосновенности библейскую картину мира, хотя и пожертвовав какими-то принципами, которые всегда были традиционными в христианстве. Так возникает новый взгляд на Библию, имеющую якобы не только божественную, но и чисто человеческую сторону. «Изучая Библию, — пишет баптистский автор, — мы не должны забывать, что она имеет две стороны: божественную и человеческую. Пророки, писавшие Библию, излагали не свои человеческие мысли, а мысли божьи, это и есть божественная сторона Библии; но излагали они мысли, внушенные им духом святым, языком своего времени, употребляя иногда примитивные понятия…» Всякая модернизация религиозного вероучения, а тем паче „богодухновенных истин“ подрывает основы религиозной веры, ее основополагающие принципы. Ведь таким образом можно подвергнуть пересмотру все казавшиеся незыблемыми христианские догмы, мифы, принципы. И не случайно традиционалисты, выступившие против какой бы то ни было модернизации религии, прямо указывают на опасность, которую таит в себе попытка по-новому интерпретировать «священное» писание, христианскую догматику.

В одном из адвентистских рукописных трактатов говорится, что церковь совершает «ужасную ошибку», прибегая к модернизации устоявшихся мнений и представлений, в частности представляя дни творения огромными периодами времени. Надо придерживаться «вечных истин», отстаивать их, не давая себя увлечь на путь сомнений. «Если мы становимся равнодушными к „настоящей истине“, — пишет адвентистский автор, — перестаем бодрствовать, то мы шаг за шагом сдаем позиции врагу рода человеческого».

В сложном положении оказываются протестантские идеологи. Они хорошо видят, какую опасность для их вероучения представляет развитие человеческого знания, настойчиво ищут средства для защиты веры, но все эти средства связаны с очень неприятными последствиями, которые в конечном итоге ведут к падению авторитета религии в глазах верующих. В любом логическом построении защитников религии выпадают целые звенья, разрушая тем самым всю их логику. Но при всем желании сложить эти звенья воедино не удается.

Характерным для христианских течений, которые принято относить к сектам, является эволюция представлений о труде, отношения к трудовой деятельности. В нашей литературе сложилось неверное, на наш взгляд, понимание отношения верующих к труду. Из книги в книгу кочуют утверждения, будто христианские проповедники всегда стремились выработать у верующих чуть ли не враждебное отношение к работе, к трудовой деятельности. Это не так. Ведь религии классового общества в первую очередь защищают интересы эксплуататорских классов, требуют от верующих добросовестно трудиться на эксплуататоров. Как же увязать это с формированием враждебного отношения к трудовой деятельности?

Нельзя не согласиться с советским исследователем Л. Н. Митрохиным, который пишет: «…Церковь никогда не выступала против труда. Напротив, в трудовой деятельности она видела важнейшее назначение человека. При этом церковь не просто призывала трудиться, она объявляла труд моральным долгом человека, непременным условием его нравственного совершенствования, признаком религиозной благочестивости»[14].

Л. Н. Митрохин справедливо отмечает, что реакционная социальная суть призывов хорошо трудиться состояла в том, что принудительный труд на эксплуататоров религия выдавала за труд на себя, труд по «внутренней склонности». «Это тем более справедливо относительно протестантизма, — пишет он, — который сломал перегородку между собственно церковной и мирской деятельностью, освятил повседневную жизнь человека во всех ее проявлениях — в труде, в быту и т. д.»[15]

Вот почему всегда вызывают возражение публикации, в которых верующие, главным образом сектанты, изображаются чуть ли не тунеядцами, у которых реальный труд подменяется молитвенным трудом, а религия не дает возможности полностью проявить себя на рабочем месте. Между тем факты свидетельствуют о том, что направленность, цели, содержание труда остаются для верующих все теми же. А отсюда — отсутствие инициативы, творческого подхода к работе, трудового энтузиазма верующих людей. Все это не такой уж второстепенный вопрос, ибо в наши дни производство предъявляет людям принципиально новые требования. Труд совершенствуется, требуя постоянного совершенствования самих тружеников. А те установки, которые выдвигают религиозные проповедники, препятствуют этому. Труд продолжает оставаться для верующих их долгом, обязанностью по отношению к богу, а отнюдь не творческим процессом, имеющим глубокий общественный смысл.

Трансформация многих традиционных представлений вполне естественна. Столь же естественно и то, что такого рода трансформация не касается наиболее существенного в религиозном миропонимании, хотя и видоизменяет многие складывавшиеся годами представления, зачастую довольно важные. Все это расшатывает религию, заставляет ее защитников вести поиски выхода из порой чрезвычайно затруднительных ситуаций. Сплошь и рядом им приходится чем-то жертвовать, чем-то поступаться. В результате традиционные представления выхолащиваются, а это — одно из наиболее наглядных проявлений кризиса религиозной идеологии.

Нельзя не обратить внимание и еще на одну особенность, характерную для протестантских течений, — стремление найти компромиссные решения для объединения различных групп. Не случайно то, что именно протестантизм в современном мире играет чрезвычайно активную роль в экуменическом движении. Не случайно и то, что в нашей стране Всесоюзный совет евангельских христиан-баптистов выступает инициатором объединения протестантских организаций, ибо видит в этом путь к укреплению своих позиций. Лидеры евангельских христиан-баптистов выступают с призывами к единству, используя для этого буквально любую возможность.

Известно, что в 1944 г. евангельские христиане объединились с баптистами, а в августе 1945 г. было достигнуто соглашение об объединении их и с христианами веры евангельской — пятидесятниками. Хотя значительная часть пятидесятнических общин на практике предпочла сохранить свою самостоятельность и не вошла в состав ВСЕХБ, все же были и такие, которые в духе достигнутого соглашения объединились с евангельскими христианами-баптистами. Ныне в объединенный союз, по данным ВСЕХБ, входит около 230 общин пятидесятников и более 320 смешанных общин[16].

В сентябре 1963 г. на Всесоюзном съезде евангельских христиан-баптистов было принято решение о принятии в Союз общин меннонитов. Однако и тут на практике все оказалось сложнее, ибо ряд меннонитских общин не согласился с этим решением и не вошел в состав ВСЕХБ.

Когда руководители Всесоюзного совета евангельских христиан-баптистов говорят о стремлении к единству, они ссылаются на слова одного из видных своих деятелей А. В. Карева: «На нас, русских верующих, лежит великая задача — не только создать сплоченный монолитный союз из всех течений, признающих господа Иисуса Христа как своего личного спасителя внутри нашей страны, но и послужить в этом деле образцом и примером для других стран мира. Дробление живого христианства — великое зло, тормозящее в сильной степени дело евангелизации мира»[17]. Но это лишь благое пожелание, ибо его реализация на практике связана с большими сложностями.

Далее мы подробнее остановимся на расколе в объединении евангельских христиан-баптистов, в результате которого выделилась группировка последователей так называемого Совета церквей евангельских христиан-баптистов. Но и, помимо этого крупного раскола, постоянно имеют место расхождения между представителями различных групп верующих в недрах ВСЕХБ, что вызывает постоянные сетования руководства Союза. Правда, в официальных заявлениях лидеры ВСЕХБ говорят о постоянном «углублении единства», но сплошь и рядом оно носит сугубо внешний характер.

Поиски путей к единению различных религиозных направлений не новы. Они ведутся с давних пор, но сама жизнь показывает иллюзорность надежд на достижение такого единства, о чем свидетельствуют, в частности, серьезные разногласия в экуменическом движении. Вместе с тем практика показывает, что в определенных условиях на разумной основе возможно существование объединенных общин, относящихся к различным протестантским течениям. Это можно видеть на примере Всесоюзного совета евангельских христиан-баптистов. Кстати, когда руководители ВСЕХБ ведут разговор об укреплении единства, они в качестве примера приводят как раз более чем тридцатилетнее существование своего Союза.

Немало сложных проблем в современном сектантстве, Его лидеры настойчиво ищут пути к их разрешению. Но объективно процесс отмирания религии в социалистическом обществе идет неуклонно, хотя он далеко не прост и не прямолинеен. Тщательное изучение всех особенностей этого процесса чрезвычайно важно для повышения эффективности атеистического воспитания.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.