§ 58. Выводы

§ 58. Выводы

58.1. Новозаветное иудеохристианство и иудеохристианство II?III вв., осужденное возникающей великой Церковью как ересь, очень похожи — вероятно, между ними даже есть преемственность. Все три отличительные черты последнего — верность закону, возвеличивание Иакова и принижение Павла, "адопцианская" христология — уже присутствуют в том христианстве, которое в первые десятилетия существования новой секты имело центром Иерусалим. Несомненно, первоначальная форма христианства больше похожа на эбионитство II?III вв., чем на что?либо еще, хотя при этом следует помнить, что первоначальная христианская община только начинала формулировать свою веру и вырабатывать образ жизни, в то время как эбионитство было продуманной и сознательной реакцией на ситуацию в христианстве и иудаизме. Но даже в иудеохристианских произведениях и письмах Павла, относящихся ко второй половине I в., легко прослеживается направление, в котором развивалось иудеохристианство. Даже в самом Новом Завете мы видим реакцию на упразднение закона в проповеди язычникам, а также отдельные ранние христологические формулировки, которые впоследствии отличали эбионитство. Таким образом, если имеется преемство между иерусалимским христианством и позднейшим эбионитством, необходимо заключить, что в определенной степени эту тенденцию в иудеохристианстве можно проследить по книгам Нового Завета и даже заметить в самих книгах Нового Завета.

58.2. Но необходимо четко разграничить иудеохристианство Нового Завета и иудеохристианство, осужденное позднее великой Церковью как еретическое. Речь идет не об отношении к закону: Иаков и Матфей в определенном смысле ближе к эбионитам, чем к Павлу, в том, что касается статуса и роли закона. Тем не менее акцент, который Матфей делает на любви (любви, явленной Иисусом) как средстве истолкования закона, более свойствен христианству, чем иудейству (точнее, фарисейству). Речь не идет также об отношении к Иакову и Павлу: и иерусалимское христианство I в., и позднейшее иудеохристианство почтительно относились к первому и враждебно ко второму. Иными словами, не эти две особенности позволяют провести границу между еретическим иудеохристианством и тем иудеохристианством, которое было приемлемой частью христианского спектра. Иудеохристианство могло очень консервативно относиться к закону, очень антагонистично — к Павлу и все же оставаться правомерным выражением веры в Иисуса Христа.

По–настоящему эти направления разделяют отношение к Иисусу. Иудеохристианство II и III вв. считало Иисуса пророком, величайшим из пророков, который был усыновлен Богом и стал Христом через нисхождение Духа или Христа (=ангел?) и через Его верность Закону. Но уже в самом Новом Завете, в иудеохристианстве Нового Завета такие представления об Иисусе были отвергнуты как неадекватные: Он был Сыном Божьим в уникальном смысле, самой Премудростью, а не только ее глашатаем, и стоял неизмеримо выше пророка, ангела или Моисея. То есть уже в I в. иудеохристиане отвергали характерные для эбионитства представления об Иисусе. Уже в Новом Завете христиане из иудеев определяли рамки правомерного иудеохристианства.

Важность этого момента следует подчеркнуть: так же как единство христианства было обусловлено Иисусом, так и многообразие иудеохристианства определялось Иисусом. Так же как прославление Иисуса, тождественность Человека из Назарета и Прославленного, с которым были связаны молитвы и служение первых христиан, объединяли разнообразные виды проповедей, исповедания и обряды, так и прославление человека Иисуса, утверждение, что Он был Премудростью Божьей, неизмеримо превосходил пророка, ангела, Моисея и священника, разграничивали приемлемое многообразие иудеохристианства I в. и неприемлемое многообразие позднейшего эбионитства, в котором вера в Иисуса была далеко не христианской.

58.3. Говоря об иудеохристианстве, мы говорим о спектре. Оно не было просто точкой на спектре христианства I в. — оно само было спектром многообразным феноменом. На одном конце этого спектра иудеохристианство переходит в неприемлемые верования, характерные для эбионитства. Но и внутри приемлемого иудеохристианства существовало многообразие. Даже сами иудеохристианские писания Нового Завета не представляют собой единый монолит веры. Оппонентов Павла, которых мы встречаем в Гал 2, 2Кор 10–13 и Деян 21, нелегко отличить от позднейших эбионитов. Послание Иакова и гимны Луки — типично иудейские, в них нет ничего собственно христианского. Евангелие от Матфея аккуратнее и интереснее, ибо, по–видимому, выбирает средний путь между более консервативным иудеохристианством (наподобие эбионитства?) и более либеральным эллинизированным иудеохристианством: с одной стороны, оно утверждает нерушимость Закона, с другой — подчеркивает необходимость истолкования его через любовь, а не путем умножения галахических правил. В нем сохранены те изречения Иисуса, в которых Его миссия ограничивается Израилем, но при этом подчеркивается, что учение Его предназначено для всех народов. Матфей словно говорит консерваторам: "Евангелие для всех: как для иудеев, так и для язычников" — и либералам: "Помните, что Сам Иисус ограничивал Свою миссию рамками Израиля" (см. выше, §§ 55.1,2).

Заманчиво определить, какое место в иудеохристианском спектре занимает Послание к Евреям. Видимо, оно принадлежит к тому типу эллинистического иудеохристианства, которое мы впервые встречаем у Стефана (см. ниже, § 60)[471]. Оно не оспаривает значение закона (за исключением, возможно, Евр 13:9), но рассматривает почти исключительно вопрос о традиционном культе: священство, скиния, жертвы — продолжаются ли они в каком?то смысле в христианском иудаизме или чем?то заменены? В других отношениях закон, кажется, проблем не создает[472]. В то же время на Послание к Евреям существенно повлияла эллинская философия, в особенности теория Платона о двух мирах: идей (истинный мир) и отражений (наш мир). Автор развивает тему, комбинируя иудейское представление о двух веках с платоновским представлением о двух мирах[473]. Это помогает понять, для какой иудеохристианской общины написано Послание. В ней не велись споры о необходимости соблюдения закона. Вероятно, это была довольно однородная иудеохристианская община, которой не коснулись проблемы, поставленные Павлом. Она могла, подобно первоначальной иерусалимской общине, стремиться к конкретности храмового культа. В ней были знакомы с философией Платона. Таким образом, вполне вероятно, что перед нами довольно специфическое направление иудеохристианства или община иудеохристиан диаспоры, стремящаяся к простоте первоначального христианства. Поэтому Послание к Евреям, возможно, представляет собой развивающуюся форму иудеохристианства, на которую оказывали влияние факторы, способствующие эбионитству, но в которой помимо всего прочего заключались убеждения, позднее вынудившие христиан отвергнуть эбионитство. С одной стороны, автор сохраняет определенную верность традиционному культу, которую мы находим в первоначальной Иерусалимской церкви как детскую стадию веры и которую позднее вера оставила позади. С другой стороны, сохраняя во многом эбионитскую терминологию (стиль, близкий христологии эбионитов), он идет в своей вере дальше понятий, ставших основными в эбионитской христологии. В таком случае Послание к Евреям представляет собой средний путь или поворотную точку в развитии иудеохристианства, где ставшие устаревшими формулировки и лояльность, свойственные первой стадии христианства, были отвергнуты, как и проявления консерватизма, приведшие к эбионитству.

Евангелие от Иоанна можно считать более развитым выражением примерно того же подхода. Четвертый евангелист очень старается представить Иисуса как исполнение иудаизма — его закона (4:10,14,6:27,30–32,48, 58, 63), его Храма (2:13–22,4:20–24), его праздников (особенно 1:29,7:37–39, 10:22,36,19:33–36) и его обрядов (2:6,3:25) — и не в последнюю очередь как Того, Чье откровение превосходит Моисеево (1:17). Отметим особо, что Иоанн — единственный евангелист, приписывающий самому Иисусу слова о Храме, явно подтолкнувшие Стефана к отвержению Храма (Ин 2:19, Деян 6:14, см. выше, §§ 24.5, 34.4. в). В то же время его представление об Иисусе оставляет далеко позади пробные формулировки Послания к Евреям, не говоря уж о закостенелых категориях позднейшего эбионитства. В спектре иудеохристианства Евангелие от Иоанна так далеко отстоит от эбионитства, что правильнее его отнести к эллинистическому христианству — хотя оно и напоминает нам об условности этой классификации.

Если мы верно охарактеризовали эти тексты Нового Завета, спектр иудеохристианства можно представить как диаграмму, где широкая вертикальная полоса обозначает переход приемлемого многообразия в неприемлемое.

Но даже если в приведенном анализе еще много спорного, несомненно одно — иудеохристианство I в. было очень многообразно: иудеохристиане, оставившие закон и культ, посвятившие себя вселенской проповеди и находившиеся в той или иной степени под влиянием эллинской культуры и мысли; иудеохристиане, сомневавшиеся в правомерности узкого взгляда на проповедь Евангелия и сохранение культа, а порой (но не всегда) в незыблемости закона; иудеохристиане, не одобрявшие упразднение закона в среде язычников и считавшие закон по–прежнему обязательным для христиан (некоторые продолжали придавать центральное значение Храму); иудеохристиане, противостоявшие язычникам, враждебные Павлу и соблюдавшие весь закон, — скорее не иудеохристиане, а христианоиудеи (во многом прямые предшественники позднего эбионитства)[474].

58.4. Подведем итоги. В этой главе выявляются два или даже три фактора единства и многообразия. Во–первых, согласно Матфею, закон должен истолковываться через любовь, то есть иудеохристианство становилось неприемлемым, когда строгое соблюдение закона оказывалось важнее непосредственной любви. Во–вторых, иудеохристианство становилось неприемлемым, когда настаивало на ограниченном взгляде на Иисуса и Его роль. О таком консерватизме свидетельствуют некоторые ранние формулировки христианской веры. Но распространение христианства за пределами Палестины и споры нескольких первых десятилетий способствовали тому, что эти ранние (более гибкие и временные) формулировки были отвергнуты как неадекватные. Иудеохристианство II и III вв. представляет реакционную попытку ограничить христианское представление об Иисусе рамками традиционной иудейской мысли и обычаев. В–третьих, иудеохристианство становилось неприемлемым, когда оно переставало развиваться, превращало зачаточные формулировки в косную систему, закрытую для нового откровения, которого требовали в меняющейся ситуации вопросы о законе и проповеди Евангелия, оно становилось неприемлемым в силу своей жесткости и замкнутости. Одной из самых первых ересей был консерватизм).[475] Таким образом, неудача еретического иудеохристианства состояла в следующем: оно не берегло единства (прославление Иисуса как уникальное выражения Бога) и не допускало многообразия (через развитие христианства).