§ 74. Выводы
§ 74. Выводы
74.1. Едва ли можно спорить, что ранняя кафоличность присутствует уже в Новом Завете и что в некоторых его книгах видны четкие тенденции, приводящие прямо к кафоличности последующих веков, что раннекафоличная традиция берет начало уже в I в. и ей принадлежат некоторые новозаветные произведения. Наиболее ясный пример представляют собой Пастырские послания: в них надежда на парусию — лишь слабая тень ее прежнего выражения, институционализация хорошо развита, а христианская вера воплощена в фиксированных формулировках. Вопрос о том, принадлежит ли Еф к раннекафоличной тенденции, зависит от истолкования нескольких ключевых отрывков. Собственно, здесь надо решить, принадлежит Еф Павлу или нет: если да, то эти отрывки лучше считать разработкой его понимания церкви (существенно не отличающейся от его представления о церкви как о харизматической общине), если оно написано после Павла, тогда эти же отрывки можно истолковывать как движение (невольное? — см. выше, § 72.1, прим. 22) к ранней кафоличности Пастырских посланий. Другой ясный пример ранней кафоличности в Новом Завете — 2 Пет, особенно вследствие выраженного в нем отношения к парусии и обращения к священному преданию, идущему от минувшей уже начальной поры христианства. Возможно, сюда же относится и Иуд: и для его автора "вера" является фиксированной и установившейся. Но в Иуд также есть свидетельство более живого и менее формализованного переживания Духа, чем было свойственно ранней кафоличности (Иуд 1:19–20).
Не следует считать раннекафоличеными Ин и 1–3 Ин. Хотя в них можно найти следы некоторой реакции против надежды на близкую парусию, лучше всего их считать также реакцией против самой ранней кафоличности. Пастырские послания и Иоаннов корпус фактически представляют собой противоположные подходы к одной и той же проблеме с задержкой парусии. Наконец, Лк и Деян (самые любопытные в данном отношении книги Нового Завета) лучше понимать как попытку объединения раннекафоличной перспективы с восторженностью первых христиан. Баур был на верном пути, рассматривая Деян как компромисс между иудейским и языческим христианством, и такой компромисс составляет основу раннекафоличного представления об Una Sancta Apostolica. Но Лука, несомненно, осознавал опасность лишения Духа, подчинения Его церковной иерархии, ограничения Его застывшими формами и ритуалами. Поэтому он писал как человек, желающий видеть современную ему церковь единой и открытой для Духа: открытой для Духа подобно первым христианам, единой — в отличие от них.
74.2. Что касается исторических корней в I в., ранняя кафоличность появилась поздно. Как мы уже видели (§ 67.3), христианство возникло как "восторженное" апокалиптическое течение. Ранняя кафоличность имеет все признаки последовавшей затем реакции на разочарование и излишки подобной восторженности. Ранняя кафоличность — типичное, происшедшее во втором поколении застывание и стандартизация форм и моделей, которые в обстановке восторженности первого поколения были гораздо более стихийны и многообразны. Так, например, институционализация Пастырских посланий представляет собой постпавловскую реакцию на неспособность обеспечить длительную структуру внутри- и межцерковных отношений в рамках представления самого Павла о харизматической общине.
Это суждение необходимо смягчить в одном отношении. Очевидно, что развившаяся при Иакове (то есть еще в первом поколении) организация Иерусалимской церкви во многих отношениях лучше способствовала ранней кафоличности, чем "модель" Павла, поскольку синагогальное устройство и иудеохристианское уважение к преданию обеспечивали более легкий переход к ранней кафоличности. Именно объединение иерусалимской модели с постпавловскими формами дает некоторые из самых ярких свидетельств ранней кафоличности в Деян и Пастырских посланиях (Деян 14:23, 20:17,28 — см. выше, § 72.2. В, 1 Тим 3:1–7,5:17,19, Тит 1:5,7–9). Поэтому, учитывая также упомянутые выше (§ 70) тезисы Гарнака и Хайтмюллера, можно отметить, что ранняя кафоличностъ более укоренена в консерватизме иудеохристианства, чем в синкретизме эллинистического христианства[688].
74.3. Ранняя кафоличностъ не была единственным направлением или формой христианства, которые возникли в I в. Она стала преобладать в позднейшие десятилетия, но на рубеже I?II вв. еще не была доминирующей. Если исходить только из Нового Завета то, ни из чего нельзя предположить, что она должна стать нормативным выражением христианства. К сожалению, другие основные альтернативы в конце I в. были не столь хорошо организованы, чтобы составить долговечную модель церкви. Апокалиптическое христианство, почти по определению, не способно пережить более одного поколения. Неоправдание надежды на парусию, если и не уничтожит породившую ее веру, в большинстве случаев приведет к некоему подобию ранней кафоличности. Ожидание близкого Конца не может быть традицией, передаваемой от поколения к поколению. Оно может лишь каждый раз рождаться заново в последующем поколении как нечто совершенно новое[689]. Что касается иудейского и эллинистического христианства, то ранняя кафоличность может быть понята именно как компромисс между ними, вклинивший наиболее долговечные их элементы и поставивший христиан II?III вв. перед выбором между обширным срединным пространством, занимаемым ранней кафоличностью, и радикальными альтернативами эбионитства и христианского гностицизма. До известной степени преуспевала Иоаннова альтернатива ранней кафоличности. Но она либо (на Западе) была ограничена мистической традицией внутри христианства, либо оттеснялась на периферию христианства, спорадически возникая в виде сект и движений, протестующих против авторитаризма "великой Церкви". Попытка Деян обеспечить длительное равновесие между раннекафоличным видением Una Sancta и восторженностью начала христианства не удалась. Последующие толкователи, ищущие подходящую модель, обычно не замечали попытки Луки. Их увлекали либо его ранняя кафоличность (католические экзегеты), либо его восторженность (пятидесятнические экзегеты). Ранняя кафоличность в течение II?III вв. все больше и больше становилась основным направлением в христианстве. Она сделалась ведущей линией ортодоксии. Цена, которую заплатили за свое включение в канон авторы, подобные Павлу, — подгонка под эту норму (см. выше, § 63.4).
74.4. Отсюда возникает любопытный вопрос: с точки зрения христианских истоков могла ли ранняя кафоличность иметь еретические формы выражения? Внутри иудеохристианства, эллинистического христианства, апокалиптического христианства были тенденции, которые при неосмотрительности приводили к ереси (эбионитства, гностицизма, монтанизма). То есть широко признавалось, что каждое направление содержало элементы, которые, доведенные до крайности, могли сделать все направление неприемлемо однобоким. Не лучше было бы, если бы аналогичные тенденции (более широко) усматривались в ранней кафоличности? Не может ли быть, что те, кто в конце концов наиболее оправдывали название "ортодоксов", не придавали значения тому, что однобокой может стать и кафоличность? В частности, недооценивали неотъемлемость от живого христианства живой эсхатологической надежды[690], важность сохранения эсхатологического напряжения. Не видели, что церковная жизнь и структура могут быть чрезмерно структурированы, проявление Духа ограничено должностью и обрядом, а вера сведена к формулировкам, задушена в застывших формах, не просто кристаллизованных, но окаменевших. Лука и Иоанн предупреждали об этом — на них не обратили внимания. В результате единственные успешные протесты (по крайней мере в западном христианстве) можно найти в монашестве, в развитии орденов и в Реформации. Возможно, трагедия ранней кафоличности заключалась в неспособности осознать, что самая большая ересь — настаивать, что есть только одно церковное послушание, только одна ортодоксия.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.