12. Классический идеал

12. Классический идеал

О том, насколько недоставало здравого смысла французскому обществу во времена Вийяра, могут свидетельствовать хотя бы несколько судебных процессов, пришедшихся на тот период. Красавицу-маркизу де Бренвийе обвинили в беспричинном отравлении своих родителей, подруг и служанок. Обвинитель заявил, что в поисках новых жертв маркиза устроилась в больницу, где вручала беднякам смертоносные снадобья. Ее осудили как ведьму, попавшую в сети дьявола, и сожгли на костре в 1676 году. В 1663 году некий Сен-Симон, уроженец нормандского селения Омаль, объявил себя новым воплощением Христа. «Рассудительные» парижские судьи, не распознав сумасшествия, приговорили к сожжению и его. Примерно в то же время одна богатая вдова призналась, что вступала в соитие с дьяволом. Парижский суд постановил заклеймить ее раскаленным железом и выслать прочь из столицы.

Знаменитый процесс над Катрин Деше, известной под именем Ла Вуазен, начался в 1679 году. Трибунал собрался в «Огненной палате», где рассматривались самые тяжкие преступления. Следствие обнаружило, что в деле Ла Вуазен замешаны высокопоставленные особы. Ла Вуазен гадала на кофейной гуще и магическом кристалле, однако это был лишь фасад, за которым скрывались куда более ужасные прегрешения. Она вызывала мертвых и дьявола, она проводила магические церемонии в потайной комнате в собственном доме. У нее было множество помощников, в том числе — два парижских палача, которые поставляли ей части тел казненных. Черные мессы для Ла Вуазен служил аббат Жибур, выходец из дворянского рода. Во время одной из таких месс «алтарным покровом» служило тело маркизы де Монтеспан, которая легла на алтарь обнаженной. Жибур поставил ей на живот чашу причастия и выпустил в эту чашу кровь младенца, которому сам перерезал горло. И на этом перечень чудовищных злодеяний, творившихся в доме Ла Вуазен, далеко не кончался.

Ла Вуазен была сожжена на костре в 1680 году. Еще несколько обвиненных по этому делу умерли в тюрьме; кое-кто покончил жизнь самоубийством. Тридцать шесть человек были казнены; пятерых отправили на галеры; сто сорок семь человек приговорили к тюремному заключению. Среди осужденных были особы из высших кругов французской знати: две племянницы кардинала Мазарини; герцогини де Бульон, де Лузиньян, де Вивон и де Витри; графини де Суассон, де Полиньяк и де Монморанси; принцесса де Тингри; шевалье де Варнен; граф де Лонгюваль; маркиз де Фёкьер и, возможно, герцог Бэкингем! Когда государственный канцлер спросил герцогиню де Бульон, доводилось ли ей видеть дьявола во время этих ритуалов, та ответила: «Я вижу его прямо сейчас; он принял облик канцлера и выглядит на редкость безобразно!» Все засмеялись. Однако в ходе черных месс эти остроумцы в общей сложности были свидетелями убийства 2500 младенцев.

Людовик XIV оказался в непростом положении. Запретив преследование ведьм, он теперь был вынужден издать новые указы против преступлений, связанных с магией. Эту дилемму он разрешил довольно изящно: слово «маги» он заменил оборотом «люди, называющие себя магами». Наказанием за подобные преступления стала не смертная казнь, а каторга. Убийцы шли под суд именно как убийцы, а не как чародеи.

С делом Ла Вуазен был связан скандал вокруг маршала де Люксембурга, прославленного и талантливого военачальника. Он совершил «всего» одно убийство — зарезал женщину-шантажистку по имени ла Дюпен и вместе с несколькими помощниками расчленил ее труп. Среди бумаг маршала нашли договор с дьяволом. Следствие показало, что Люксембург был знаком с Ла Вуазен; вероятно, большую часть вины свалили на нее, чтобы выгородить маршала. Смущенные судьи раздумывали четырнадцать месяцев, но так и не решились осудить знаменитого полководца. Маршал уехал в деревню на несколько дней, после чего вернулся к своим обязанностям.

Спустя десять лет вспыхнул новый громкий скандал. На сей раз виновниками оказались простые пастухи, а потому судьи вынесли вердикт без колебаний. В районе Бри вымер от эпидемии почти весь скот; крестьяне считали, что на животных навели порчу. Злодеев «разоблачили» и отправили в столицу. Главного колдуна, Бра-де-Фера («Железную Руку») и его многочисленных пособников приговорили к смертной казни.

Невероятную путаницу в умах, которой ознаменовалась та эпоха, якобы приверженная «классическим идеалам», отлично иллюстрирует подборка книг по демонологии, опубликованных одновременно с такими шедеврами французской литературы, как произведения Корнеля, Расина, Мольера и Лафонтена. Франсуа Плясе в «Предрассудках нашего времени» осыпал насмешками веру в талисманы и магическое целительство, возражая недавно выступившему в их защиту другому автору. Плясе хватило здравого смысла опустить традиционные и общеизвестные поверья о дьяволе, и его краткий трактат радует плотностью изложения фактического материала. Бенжамен Бине в «Языческой теологии», напротив, страстно отстаивает существование демонов и атакует голландского священника Балтазара Беккера, который в 1691 году опубликовал трактат «Зачарованный мир» («De Betoverde Weereld»), полный нападок на инквизицию и на все учение о дьяволе. Жан-Батист Тир заявил в своем трактате что магия — это не более чем суеверие, но суеверие вредное, подрывающее веру в Церковь, а следовательно, подлежащее искоренению. Для современного исследователя представляет интерес приведенный им перечень магических обрядов и обычаев.

Но самой интересной из всех публикаций этой серии стало сочинение капуцина Шевана. Примечательно уже его заглавие: «Ученое неверие и невежественная доверчивость». Шеван попытался внести хотя бы некое подобие порядка в противоречивые воззрения Церкви, юриспруденции, знати, простонародья и демонологов. Такая задача заставляла его постоянно перемещаться между этими несогласными лагерями. В бесконечных рассуждениях то на одну, то на другую тему Шеван доказывает, что вера в существование демонов согласуется с позицией Церкви. Описанию шабаша он посвящает целых семь глав. Затем разворачивается битва с астрологией, которую Шеван старается свести ad absurdum. Его вердикт — далеко не оригинальный — гласит, что «математику» (т. е. астрологу) достаточно раз в жизни сказать правду, чтобы прославиться, тогда как лгать он может тысячи раз, ничуть себя не дискредитировав.

Продемонстрировав таким образом свою «рассудительность», ученый монах уже в следующей главе сам попадает в капкан «невежественной доверчивости», заявляя, что колдуны могут исцелять болезни с помощью дьявола. Но сколь бы эффективным ни было это лечение, все их примитивные снадобья нелепы и смешны. Магические числа и знаки — орудия ведьмовства; колдун может также исцелять наложением рук. И все же, — продолжает капуцин, мысленно склоняясь перед королевским престолом, — милостью Божией французские монархи тоже могут творить подобные чудеса, ибо всем известно, что их прикосновение исцеляет от золотухи.

Ублажив королевский двор, Шеван поспешно возвращается к Церкви и провозглашает, что дьявол метит ведьм. Это вовсе не сказка. Но, — продолжает он, искоса бросая злобный взгляд через Ла-Манш, — ведьм не следует подвергать испытанию водой. Это — варварский обычай. Некоторое время капуцину приходится пробираться наощупь среди скользких материй, но в конце концов он снова обретает почву под ногами, дойдя до Агриппы — скончавшемуся лет сто сорок тому назад. Агриппа и Парацельс оба были демонами! — восклицает Шеван. Агриппа и вовсе претендовал на то, что воспринял свое дьявольское искусство от Святого Духа! Шеван понимал, что, нападая на этих великих магов, он заодно наносит удар и тайным обществам, которые не уставали стремиться к своему магическому идеалу и в это беспокойное время. Книга Шевана переиздавалась несколько раз и пользовалась значительным спросом в эпоху, когда, согласно современным учебникам по истории французской литературы, «Буало одержал решительную победу над врагами Истины и Разума».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.