«Опричная» теология и практика

«Опричная» теология и практика

За исключением нескольких крайних групп, таких как «Опричное братство» Андрея Щедрина, царебожничество в большинстве случаев институционально зависимо от Церкви и существует скорее как мировоззренческое течение в российском православии, поэтому в своих религиозных практиках оно пользуется общецерковным богослужебно-литургическим комплексом, существующим на сегодняшний день.

Тем не менее в рамках этого течения происходит создание новых культовых и эстетических форм: это, например, проявляется в иконописи «ревнителей благочестия», в составляемых ими богослужебных текстах, таких как акафисты «святому Царю-искупителю Николаю Второму», молитвы, тропари, акафисты Григорию Распутину и царю Ивану Грозному, на которых мы ниже остановимся подробнее. Многие клише, фразеологемы, стилистические фигуры, церковнославянизмы активно используются царебожниками при составлении богословских формул, направленных на утверждение особого сакрального статуса русских самодержцев.

Стоит отметить, что сегодня сам процесс составления этих формул в определенном смысле является формой практического выражения «опричной религиозности». Ведь монархическая риторика, разработка тех или иных религиозных образов, является для царебожников частью их духовного опыта и духовного самовыражения. Приведем основные положения «теологии царебожничества».

Царебожничество сакрализует русских правителей именно как божественных призванников, избранных Богом к тому, чтобы обеспечить России реализацию ее мессианского предназначения как охранительницы православия на Земле. Это, в свою очередь, подразумевает сакрализацию пространства, на котором утверждается православие. Например, «опричный историк» Андрей Хвалин и «опричный публицист» Леонид Болотин предлагают смотреть на всю российскую историю как на особую «сакральную историческую прямую»: «от равноапостольных Великой Княгини Ольги и Великого Князя Владимира… до Николая Второго…»⁷ Логическим завершением такой историософии является появление новых агиографических образов: Андрей Хвалин предлагает прославить отдельный «Державный Собор русских правителей» – «по примеру Собора Оптинских святых, Владимирских святых»⁸. Понятно, что образ «Державного Собора русских правителей» недвусмысленно предполагает, что каждый номинально православный русский правитель оказывается святым в силу своего статуса, а не личных заслуг.

Желая дополнительно возвысить наделенного особой харизмой православного монарха, в частности Ивана Грозного, ревнители «грозной святости» прилагают к фигуре дополнительные мистически-возвышенные образы. Например, заявляется, что православный монарх является образом «точки, в которой символически соединяются Небо и земля, Царствие Божие и человеческое»⁹. Из такого осмысления фигуры православного монарха следует декорированная под евангельские высказывания инструкция о том, как к нему нужно относиться. «Хула на Царя, яко хула на Самого Духа Святаго, не прощается ни в сем веке, ни в будущем», – заявляют опричные ревнители¹⁰. Поэтому тех, кто «нелестно пишет о Государе Иоанне», неоопричники смело объявляют «неправо богословствующими»¹¹.

Не менее красноречиво высказывание о том, что «смерть на поле брани за Царя, даже и неверных, как крестившихся в собственной крови, вменяется в мученичество за Самого Христа»¹². Это значит, что в плане своих сотериологических (спасительных) полномочий царь уподобляется самому Христу, коль скоро смерть за него является мученичеством – высшим христианским подвигом.

Наиболее известно уподобление Христу, которое делается в отношении Николая II, осмысляемого в качестве «соискупителя»; но царебожники в иных случаях готовы уподобить Христу и Ивана Грозного. Например, вышеупомянутый Андрей Щедрин, глава «опричной общины», описывает «Гефсиманское борение» Грозного при учреждении опричнины. Он отмечает, что грозный государь на самом деле ужасно не хотел никого казнить и молил Бога о том, чтобы «эта чаша миновала его. Но… по воле Господа принял этот тяжкий крест на себя…»¹³

Возвеличивая сакральный статус православного монарха, царебожники, в свою очередь, снижают статус церковной иерархии. Фактически они предлагают своеобразное учение о царе-первосвященнике, согласно которому царь просто усваивает себе функции священнослужителя или главы церковной иерархии. Заимствуя соответствующие рассуждения у отдельных церковных писателей, например у Димитрия Хоматина, архиепископа Болгарского (XIII век), царебожники заявляют, что царь есть «вождь церковной иерархии и законодатель по отношению к жизни и поведению священников»¹⁴. Отражение подобной идеологии мы можем видеть на примере «Опричного братства» А. Щедрина, примеривающего сегодня на себя царскую харизму: как безраздельный руководитель своей общины, «царь-игумен» исповедует, духовно руководит и в буквальном смысле распоряжается душами и телами своих «чад», назначает праздники, награждает и наказывает¹⁵. «Игуменом» Щедрин стал называть себя еще с 1991 года, в полном согласии с его тогдашним монархическим окружением¹⁶.