Об авторе и о книге

Об авторе и о книге

Это книга о встрече двух духовно-исторических «континентов» – России и ислама – и об отражении феномена ислама в российском сознании на протяжении более чем полутысячелетия принадлежит перу замечательного российского исламоведа, историка и философа Марка Абрамовича Батунского – человека, впитавшего и творчески претворившего в себе опыт несхожих культур, несхожих направлений мысли, несхожих школ социо-гуманитарного знания.

* * *

М.А. Батунский был не только знаменитым ученым энциклопедической образованности и гибкого ума. Его мыслительный мир включал в себя огромный жизненный опыт: ему доводилось жить и в Центральной Азии, и в России, и на Западе. И везде он обрастал человеческими связями.

Его научной специальностью было исламоведение – причем в самом широком плане. М. А. Батунского интересовали священные тексты и вероучительные основы ислама, его политическая и социокультурная история, его западная и русская историография. Однако свои исламоведческие штудии он вел в самом широком контексте современных религиоведческих знаний: он прекрасно разбирался в новейшем теоретическом религиоведении, знал основоположения, историю и философские традиции всех трех, а, точнее, четырех религий библейского корня: иудаизма, христианства (причем последнего – в его и западных и восточных течениях), ислама и бахаизма. Впрочем, неплохо знал и основы зороастризма и буддизма.

Не будучи человеком конфессиональным, Марк Абрамович имел множество друзей среди верующих разных религий – иудеев, мусульман, восточных и западных христиан, бахай. Оно и неудивительно: он тонко и сочувственно понимал духовную проблематику самых несхожих людей. Об этом, однако, чуть позже…

Но что интересно: в его научный и религиоведческий горизонт входило изучение не только религий как таковых, но и характерных для

XIX–XX столетий явлений антирелигиозной неоязыческой реакции, включая расизм, а также попытки использования духовного содержания великих мировых религий для сугубо прикладных целей: «классовых», националистических и т. д. Понятно, стало быть, и его непримиримое отношение к любым версиям фашизма, большевизма или национал-экстремизма, к любым их попыткам выряжаться в религиозные одежды.

С точки зрения М.А. Батунского, проблематика религиозного опыта людей уникальна и внутренне неразменна. Ибо связана она не только и даже не столько с прагматическими людскими потребностями, сколько с сокровенно переживаемой и осмысливаемой человеком Святыней. Проблематика же Святыни бросает свой свет на глубинные потребности человека в своем внутреннем достоинстве, в осмыслении ценности своих связей с другими людьми, с обществом, со Вселенной, с Богом. Конечно же, как рассуждал и показывал в своих трудах ученый, индивидуальный и коллективный религиозный опыт может обрастать разного рода стадными комплексами и деляческими интересами (действительность нынешней России дает нам богатейший материал для такого рода рассуждений и исследований). Однако же внутренняя ценность и глубинно-человеческие основы религиозного опыта всё же оставались для него непреложны.

Понятно, что отношения Марка Абрамовича с казенной «советской наукой», с «теорией марксистско-ленинского востоковедения» не могли быть благодушны и спокойны. Его не печатали, публично травили, периодически вызывали для «распеканций» в ЦК единственной тогдашней партии. Впрочем, с ним изредка советовались, но, по выражению тех лет, лишь «келейно». Однако любое событие текущей советской истории – будь то очередная антисионистская истерия, будь то вторжение в Афганистан – усугубляло его одиночество в структурах казенной науки. Конечно же, и в советских условиях он пользовался любовью и пониманием в довольно широком круге людей. Но наука – вещь весьма формализованная и гласная. Дружеского круга для нее недостаточно…

Эмиграция на Запад, где перед ним открылись лучшие гуманитарно-научные издания и аудитории, оказалась закономерным итогом многолетних советских мытарств.

М.А. Батунский тяжело переживал социальный кризис, этно-религиозные войны и распри на территориях бывшего Советского Союза.

Он понимал, что «советская цивилизация», «советская наднациональная общность», пытавшиеся строить свой универсализм в обход подлинно духовных ценностей, в обход глубинного внутреннего мира человека (к какой бы вере или этнической общности человек ни принадлежал), исторически обречена. Но он понимал и другое: боль ее распадения усугубляется невежеством властей и мстительными комплексами оппозиционеров, усугубляется державным чванством одних и национал-экстремистским ожесточением других. Он неоднократно говорил об этом нам, россиянам, по зарубежным «голосам».

И все же верится, что многолетнее наследие этого крупного ученого-востоковеда будет со временем востребовано, что его труды будут раскупаться в разных регионах России и сопредельных республик…

Мучит не только не убывающая с годами тяжесть разлуки с замечательным человеком. Мучит вопрос: почему, чтобы быть расслышанным здесь, на Земле, человек должен пройти сквозь смертную сень?

* * *

Теперь – о самой книге.

Предлагаемый читателю трехтомник – опыт многолетней работы М.А. Батунского по российской историографии ислама. Книга написана человеком глубоко и страстно вовлеченным в судьбы науки и культуры. Для того чтобы это издание увидело свет, понадобилось несколько лет скрупулезной работы вдовы ученого – Элеоноры Максовны Батунской, редактора – Малышевой Дины Борисовны и коллектива издательства «Прогресс-Традиция».

Вполне возможно, что при восстановлении и передаче текста мы могли допустить целый ряд неточностей или ошибок. Так что нам заведомо приходится просить у читателя снисхождения за возможные стилистические, концептуальные, технические и всякие иные огрехи: работа оказалась неимоверно сложной…

Дело не просто в недостатке времени и средств. Дело и в насущности самого труда Батунского.

Исторически судьбы России и ислама не просто тесно соприкасались друг с другом. Они проходили друг через друга. А уж на переломе второго и третьего тысячелетий это переплетение судеб (если вспомнить стихи Пастернака – «судьбы скрещенья») приняло характер особо явный и жгучий. И именно сегодня особенно важно понять общие темы в судьбах обоих духовно-исторических «континентов», чтобы заложить основы их достойного и человечного взаимопонимания.

Хотелось бы подчеркнуть, что предлагаемый читателю труд носит характер прежде всего историографический: ученый пытается показать нам не только, как воспринимала и мыслила Россия ислам на протяжении многих веков своей истории, но и пытается сам описать эти сложные и противоречивые мысли и восприятия в свете опыта и достижений мирового социо-гуманитарного знания второй половины XX столетия. В этом смысле изучение труда М.А. Батунского, включая и богатейшие комментарии, – дело не из легких. Те реальности истории ислама, исламо-христианских и исламо-российских отношений, которые большинство из нас привыкло воспринимать через патетические штампы житий, былин, театральных и экранных действ, популярной историографии и прочего, – переосмыслены и преподаны М.А. Батунским в плане серьезной теоретической рефлексии – рефлексии, испытавшей на себе мощные влияния философской культуры конца XX столетия. Последняя же, как известно, вырастала на стыках символической логики, марксизма, психоанализа, лингвистики, новейших богословских исканий.

Во всяком случае, аналитический труд М.А. Батунского проливает некоторый новый свет,

во-первых, на специфику национально-государственного, культурного и религиозного становления великорусского, а вместе с ним и многоэтнического российского народа на разломах географических зон, эпох, цивилизаций, на взаимодействиях несхожих духовных, этнокультурных и идейных потоков,

во-вторых, на существенную и всерьез еще не осмысленную роль мусульманских народов в генезисе российской мысли и культуры, и, в-третьих, на историю самой российской мысли во всех ее мучительных и творческих противоречиях…

Наследие Батунского, своеобразного исследователя и мыслителя, не вписывается ни в какие устоявшиеся школы, идейные или философские направления. Будучи при жизни – при всем его доброжелательстве к людям – человеком нонконформистского склада, он остался таковым и в своих трудах. Но этот творческий, никого до конца не устраивающий нонконформизм в конечном счете, как мне думается, «устроит» и Россию, и отечественную, и мировую науку.

Е.Б. Рашковский