МИССИЯ ГНЕВА «Прикованный Прометей»

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

МИССИЯ ГНЕВА

«Прикованный Прометей»

Мюнхен, 5 декабря 1909

Тому, кто углубляется в человеческую душу с той точки зрения, с которой здесь будет рассматриваться душевная жизнь, вероятно, все вновь будет приходить на ум изречение древнегреческого мудреца Гераклита: «Тебе никогда не достичь границ души, даже обойди ты весь мир: столь всеобъемлюща ее природа!»

О душевной жизни здесь будет говориться не в том общепринятом смысле, в каком о ней довольно часто говорится в наше время с точки зрения обычной науки о душе, или психологии, а с точки зрения духовной науки. Духовная наука твердо придерживается убеждения: за всем, что дано внешним чувствам, связанному с внешними чувствами рассудку, стоит — в качестве источника и праосновы этого внешнего бытия — действительное, реальное духовное начало, и человек в состоянии столь же реально исследовать это духовное начало. В этих докладах довольно часто говорилось об отличии духовной науки, или теософии,[1] от множества воззрений нашего времени, и лишь вкратце стоит напомнить об этих отличиях. Во внешней жизни или во внешней науке обычно говорят, что человеческому познанию положены те или иные пределы, что то или иное не может быть познано, поскольку человек всегда наталкивается на те или иные границы познания. И, значит, кто-нибудь, если он не совсем отказывается от сверхчувственного, духовного мира, возможно, скажет: оставим этот духовный мир в покое, ибо человек, будучи по природе таковым, каков он есть, может проникнуть лишь в физический мир или в лучшем случае лишь составить себе в границах своего разума представление о том, что, согласно гипотезам и т. п., находится за этим физическим миром. Другой, глядящий несколько глубже, возможно, скажет: сверхчувственный мир вообще не имеет к нам никакого отношения. Духовная наука не придерживается подобных воззрений, но говорит, что содержание мира бесконечно, а содержание человеческого познания зависит от соответствующих органов. Человеку никогда не был бы доступен полный красок и света мир, если бы у него не было глаз; человек никогда бы не услышал бы пронизывающих мир звуков, если бы у него не было ушей. С каждым новым органом, с каждой возможностью нового восприятия открывается новая грань, новая область мира. И духовная наука придерживается убеждения, что границы человеческого познания могут быть лишь условными, что они могут быть раздвинуты, что в нашей душе скрыты способности, которые мы можем из нее извлечь; и как для прооперированного слепорожденного из тьмы и мрака вдруг рождаются свет и цвета, так и для тех, кто развил в себе скрытые духовно-душевные способности, из мира, который прежде был только таким, каким воспринимали его внешние чувства, родится то духовное начало, которое всегда вокруг нас и которое мы не можем познать без духовного органа. Духовная наука, или теософия, не говорит о тех или иных границах познания, но спрашивает: как нам преобразить самих себя для того, чтобы все глубже проникать в этот мир, чтобы извлекать из этого мира всеобъемлющие переживания? И все вновь духовная наука должна указывать на то великое событие, благодаря которому человек становится исследователем духа, чтобы, подобно исследователю физического мира, изучающему его с помощью микроскопа, заглядывать в мир духовный. И, безусловно, в отношении духовного мира справедливы слова Гете:

Полно-таинственно светлым днем

Не позволяет природа себя покрова лишить

И что она твоему Духу не хочет открыть

Это не принудишь ты ей с рычагом и с винтом.

У исследователя духа нет никаких внешних, состоящих из линз или иных частей инструментов. Он должен превратить в инструмент свою душу; тогда на высшей ступени он переживет великое мгновение пробуждения своей души, тогда он, подобно прооперированному слепому, который может всматриваться в мир физический, сможет всматриваться в мир духовный, который прежде не воспринимал. Уже не раз подчеркивалось, что не обязательно становиться исследователем духа, чтобы признать сегодня то, что несет миру пробужденный; ведь когда сообщаются результаты духовного исследования, каждому достаточно лишь непредвзятого чувства истины, обычной логики, чтобы признать то, что сообщил исследователь духа. Для исследования необходим открытый взор ясновидящего — для признания сообщений необходимы здоровое чувство истины, естественное, непредвзятое, не искаженное никаким предубеждением чувство, естественная разумность. Стало быть, учение о душе, наблюдение над душой мы будем понимать в смысле этой духовной науки, рассуждая в дальнейшем о некоторых интересующих человека свойствах этой души. Так же как кислород, водород и другие химические элементы может исследовать лишь тот, кто развил в себе способности к «тому, так и душевную жизнь может наблюдать лишь тот, чье духовное зрение открыто. Чтобы исследовать душу, необходимо, так сказать, быть в состоянии устанавливать наблюдение над душевной субстанцией. А поскольку здесь мы будем рассматривать душу, разумеется, не как нечто туманное и неопределенное, в чем роятся чувства, мысли и волевые импульсы, то нам надо еще раз вкратце вспомнить, о чем говорилось в предыдущих докладах на эту же тему.

Человек, как мы его рассматриваем, представляет собой гораздо более сложное существо, чем полагает внешняя наука. То, что известно о человеке по данным внешнего физического наблюдения, для духовной науки является лишь одной частью человеческого существа: внешним физическим телом, которое у человека однородно со всем минеральным, что его окружает. Здесь господствуют те же самые законы, действуют те же самые субстанции, что и во внешнем, минерально-физическом мире. Но, выходя за пределы минерально-физического, наша духовная наука не только посредством логических заключений, но и посредством наблюдений выделяет второй член человеческого существа: то, что мы называем эфирным, или жизненным телом. Сегодня мы можем указать на это членение человеческой природы лишь вкратце, поскольку наша задача сегодня будет совершенно иной; нам надо лишь исходить из знания об этом членении человеческой природы. Эфирное, или жизненное тело человека неоднородно со всем физически-минеральным в его окружении, но однородно со всем тем, что живет. Я уже говорил: тот, кто стал исследователем духа, кто превратил свою душу в инструмент познания духовного мира, познает это эфирное, или жизненное тело, непосредственно наблюдая его. Но и непредвзятое чувство истины, если оно не искажено современными предрассудками, способно признать существование этого эфирного, или жизненного тела. Возьмем физическое тело: оно живет по тем же самым физическим и химическим законам, что и внешний физически-минеральный мир. Когда проявляются эти физические законы? Они проявляются, когда человек предстает перед нами, уже лишенный жизни, в виде мертвого тела. Когда человек уже прошел через врата смерти, мы видим, какие законы свойственны физическому телу. Это те же самые законы, которые разлагают тело, которые правят телом совершенно иным образом, чем они правят им между рождением и смертью человека. Физическое тело человека всегда подчинено этим же законам. А то, что оно им не следует между рождением и смертью всецело, происходит потому, что в этом человеческом физическом теле ведет борьбу против распада физического тела именно эфирное, или жизненное тело.

Далее, мы различаем третий член человеческого существа: носителя радости и страдания, удовольствия и боли, влечений, желаний и страстей — всего того, что мы, в сущности, уже обозначили как душевное начало: но именно носителя, а не само это душевное начало. Человек разделяет его со всеми существами, которые обладают определенной формой сознания: с животными. Этот третий член человеческого существа мы называем астральным телом, или телом сознания. Этим и исчерпывается то, что называется телесностью человека. Эта телесность человека состоит из трех членов: физического тела, эфирного, или жизненного тела и астрального тела, или тела сознания. В пределах этих трех тел мы познаем в человеке то, благодаря чему он является венцом земного творения и что он не делит ни с чем другим. Уже не раз указывалось, что наш язык одним небольшим словом выражает ту внутреннюю суть человека, благодаря которой он и является венцом земного творения. Букет цветов каждый может назвать букетом цветов, часы каждый может назвать часами, парту каждый может назвать партой, стул каждый может назвать стулом, пламя каждый может назвать пламенем. Но есть одно слово, которое, будучи именем, никогда не достигнет нашего слуха, если обозначает нас самих, которое, будучи именем, должно исходить из нашего собственного внутреннего существа, если указывает на нас самих. Это то, что мы выражаем коротким словом «Я». Подумайте, услышите ли Вы со стороны слово «Я», если обозначаете им самих себя. Если Вы захотите назвать себя Я, то должны сами произнести это слово, обозначая им свою глубочайшую сущность. Поэтому великие религии и мировоззрения всегда видели в этом слове «невыразимое имя» того, что не может быть названо именно со стороны, извне, и это имя — Я - ставит нас перед той глубочайшей сущностью человека, которую можно назвать его божественным членом. Тем самым мы отнюдь не приравниваем человека к Богу. Как взятую из океана каплю мы не приравниваем к океану, говоря, что она состоит из той же субстанции, что и весь океан; так и Я мы не приравниваем к Богу, говоря, что оно состоит из тех же субстанции и сущности, которыми Божество наполняет и пронизывает мир.

Благодаря этой своей неотъемлемой внутренней сущности человек включен в мир как явление, которое духовная наука рассматривает в полном смысле серьезно в качестве реального. Это явление, обозначение которого так завораживает современных людей, но которое по отношению к человеку серьезно и честно рассматривается лишь духовной наукой, мы обозначаем словом «развитие». Сколь завораживающе действует это слово на современного человека, когда он говорит о низших организмах, которые постепенно развились до высших ступеней, — и сколь завораживающе действует оно, если можно говорить о том, что сам человек в своем развитии от низших форм бытия достиг сегодняшних высот! Духовная наука относится к слову «развитие», и прежде всего в связи с человеком, очень серьезно. Она обращает внимание на то, что человек как самосознающее существо, существо с внутренней, исходящей из его средоточия деятельностью, не должен ограничивать понятие «развитие» явлениями внешнего мира, о которых говорит, что они развиваются от несовершенного состояния к совершенному, — нет, поскольку он сам как существо деятельное встроен в них, то и развиваться должен он сам. Мы не можем ограничивать понятие развития тем, что уже возникло; нам следует уяснить себе, что развиваться должен человек, что он должен преодолеть достигнутую им ступень развития, что он постоянно должен развивать новые способности, становиться все более совершенным.

Духовная наука приходит к соответствующему сущности человека понятию развития, пытаясь сегодня выдвинуть положение, которое с не столь уж и давних пор выдвигается в других областях и которое сегодня духовная наука пытается применить в том же значении к высшей области. Люди обычно и не вспоминают о том, что еще в начале XVII века не только дилетанты, но и ученые полагали, что низшие животные развиваются просто из речного ила. Этот вывод основывался на неточном наблюдении. И великий естествоиспытатель Франческо Реди в XVII веке впервые выдвинул положение: живое может развиваться только из живого. Это положение здесь приводится, заметим, со всеми оговорками, которые делает наше время. Сегодня, само собой разумеется, никто не поверит, что низшие животные, например, дождевые черви, могут возникнуть из речной тины, но подобное заключение — результат неточного наблюдения. Для появления дождевого червя необходимо наличие зародыша дождевого червя. Тем не менее в XVII веке Франческо Реди лишь с грехом пополам избежал участи Джордано Бруно. Ведь, выдвинув это положение, он стал отъявленным еретиком. Сегодня-то, конечно, не принято, или, по крайней мере, принято не везде, обращаться с еретиками так, как во времена Джордано Бруно; но у нашего времени вместо костров есть кое-что другое. Сегодня людей, чьи взгляды в данный момент противоречат представлениям тех, которые в своем высокомерии считают себя достигшими всех мировоззренческих вершин, считают фантастами и мечтателями, если не хуже. В нашей части света это, вероятно, своего рода современная инквизиция. Тем не менее когда духовная наука утверждет в отношении явлений высших областей то же самое, что утверждал Франческо Реди в отношении низших, происходит то же, что и с тезисом Реди. Как он выдвинул положение «живое может возникнуть только из живого», так и духовная наука выдвигает положение «духовно-душевное может возникнуть только из духовно-душевного»! А ведь именно выводом из этого положения является то, что сегодня так любят высмеивать как результат безумной фантазии: закон перевоплощений. Наблюдая, как душевно-духовное начало с первого дня жизни само по себе развивается из телесного, как из вначале расплывчатых образуются все более четкие черты лица, как движения становятся все более индивидуальными, как возникают все новые способности, подавляющее большинство людей сегодня еще полагают, что все это — проявления того, что физически дано матерью, отцом, дедом и бабкой, короче говоря, всем физическим рядом предков.

Неточное наблюдение осталось таким же, каким было прежде, когда полагали, что дождевые черви и другие низшие животные возникают из тины. Только потому, что современное чувственное восприятие не в состоянии восходить к тому духовно-душевному началу, из которого развилось духовно-душевное, наблюдаемое нами сегодня, — только поэтому то, что сводится к физическим законам наследственности, принимают за нечто развившееся из темной почвы физического начала.

Духовная наука прослеживает предшествующие земные жизни, в которых человек заложил основу способностей, выявляющихся теперь, в этом воплощении. И мы рассматриваем сегодняшнюю жизнь, заключенную между рождением и смертью, как новую причину будущих земных жизней. Душевно-духовное возникает только из душевно-духовного. Недалеко то время, когда это положение будет самоочевидной истиной, как положение Франческо Реди — живое может возникнуть только из живого — стало истиной начиная с XVII века. Это положение Франческо Реди представляет лишь весьма ограниченный интерес, а положение духовной науки, которое она выдвигает сегодня — духовно-душевное развивается только из духовно-душевного, человек живет не один раз, но проходит через ряд земных жизней, и каждая земная жизнь является следствием прежних земных жизней и исходным пунктом многочисленных последующих земных жизней — это положение представляет интерес для каждого человека. Доверие к жизни, уверенность в нашей работе, решение всех возникающих перед нами загадок — все это зависит от этого знания. Человек будет черпать из этого знания все больше сил для своей жизни, будет обретать уверенность и надежду на будущее. Вот почему это положение представляет интерес для каждого.

Что же это такое — то, что действует от жизни к жизни, берет свое начало в предшествующих земных жизнях и проходит через все земные жизни? Это человеческое Я, обозначаемое в нашем языке этим именем, невыразимым для всех, кроме того, кто называет себя Я. Это Я человека, идя от жизни к жизни, совершает свое развитие.

Как происходит это развитие? Это развитие происходит благодаря тому, что Я работает над тремя низшими членами человеческого существа. Вот у нас есть астральное тело, носитель радости и страдания, удовольствия и боли, влечений, желаний и страстей. Рассмотрим человека, находящегося на низшей ступени развития, Я которого еще мало работало над очищением астрального тела; он со своим Я рабски следует страстям, побуждениям и желаниям. Сравним этого человека с другим, стоящим на более высокой ступени развития, чье Я проработало астральное тело таким образом, что преобразовало страсти, желания и стремления в нравственные идеалы, в этические суждения: мы получим исходный образ работы Я над астральным телом.

Таким образом, мы видим, как это Я прорабатывает изнутри наружу оболочки человека, в первую очередь астральную оболочку, оболочку сознания. Следовательно, мы можем сказать: в каждом человеке мы различаем то, что дано ему, так сказать, без его участия — это та часть астрального тела, над которой еще не работало Я, и та часть, над которой Я уже сознательно поработало. Ту часть астрального тела, которую уже преобразовало Я, мы называем духовной самостью, или манасом. Затем Я, если оно становится все сильнее, может преобразовать и эфирное, или жизненное тело. То, что преобразовано Я в жизненном, или эфирном теле, мы называем жизненным духом. И когда Я, становясь все сильнее, обретает силы, чтобы действовать преобразующе на физическое тело, то эту преобразованную часть физического тела, которую, поскольку она сверхчувственна, невозможно воспринимать обычным зрением, мы называем собственно духовным человеком.

Таким образом, мы видим, как совершается развитие. Это Я преобразует внешние оболочки человека, которые даны ему без его участия.

До сих пор мы говорили о сознательном преобразовании астрального тела. Но прежде чем Я достигло способности работать сознательно, оно уже в глубокой древности бессознательно или, лучше сказать, подсознательно работало над тремя своими внешними оболочками, и прежде всего над астральным телом, носителем радости и страдания, удовольствия и боли, влечений, желаний и страстей. И ту часть астрального тела, которую Я проработало бессознательно и которую мы, стало быть, уже сегодня несем в себе как преобразованное астральное тело, мы называем первым душевным членом человека, душой ощущающей. Следовательно, так живет Я в глубинах человека и, прежде чем человек развивает сознание настолько, что в состоянии сознательно работать над своими желаниями и страстями, создает в астральном теле душу ощущающую. В эфирном, или жизненном теле Я, не работая над этим сознательно, в досознательном состоянии создало то, что мы называем душой рассудочной, или душой характера. А в физическом теле Я создало для себя орган внутреннего душевного члена, который мы называем душой сознательной. Таким образом, нам следует различать в человеке три душевных члена, внутри которых действует Я: душу ощущающую, душу рассудочную, или душу характера, и душу сознательную. Для духовной науки человеческая душа — отнюдь не что-то туманное и расплывчатое, но внутренний сущностный член человека, состоящий из души ощущающей, души рассудочной, или души характера, и души сознательной.

Теперь, поскольку все эти рассуждения касаются трех душевных членов и работы над ними Я, нам надо подумать, как возможно составить представление о том, чем являются эти три душевных члена, какими мы их видим. Исследователю духа они известны из непосредственного созерцания, но мы можем составить себе представление о них и при помощи рассудка. Нам нужно лишь представить себе, что перед нами, например, роза. Мы ее воспринимаем. Поскольку мы ее воспринимаем, к нам извне приходит некоторое впечатление. Мы называем это восприятием розы. В то мгновение, когда мы отводим взор от розы, мы удерживаем ее внутренний образ. В нас остается нечто, что мы можем унести с собой: образ розы. Мы должны различать эти два момента: момент, когда мы стоим перед розой, и момент, когда, не видя уже розы, мы можем нести в представлении ее образ как внутреннее достояние души. Необходимо особенно подчеркнуть именно это, поскольку философы XIX века как раз в этом отношении выдвинули самые фантастические предположения. Достаточно вспомнить о философии Шопенгауэра, основное положение которой гласит: «Мир есть мое представление». Нужно лишь прийти к ясному пониманию того, что такое восприятие и что такое представление. Представление отличается от восприятия. Мыслящий человек поймет это, представив себе хотя бы, к примеру, довольно горячее, даже очень горячее железо. Представление об этом раскаленном железе отличается от его восприятия. В нашем случае железо, данное в восприятии, жжется, а данное в представлении — нет, даже если мы представим себе его раскаленным добела. Для восприятия мы должны вступать в отношения с внешним миром — представление же является достоянием души. Мы можем провести точную границу между тем, что мы внутренне переживаем, и внешним миром. В то мгновение, когда мы приступаем к внутреннему переживанию, начинается то, что мы называем душой ощущающей в отличие от тела ощущений, которое сообщает нам, например, восприятия и дает нам возможность воспринимать цвет розы. Следовательно, в душе ощущающей покоятся представления, но покоится и все то, что мы можем назвать нашими симпатиями и антипатиями, нашими чувствами, ощущениями, которые возникают у нас по поводу вещей. Если мы называем розу прекрасной, то это внутреннее переживание является достоянием нашей души ощущающей. Кто не желает отличать восприятия от представления, внутреннего обладания представлением, коренящимся в душе ощущающей, пусть уяснит себе, что реальное раскаленное железо жжется, а представление о нем — нет. Однажды, когда я говорил об этом, мне возразили: но ведь у кого-нибудь может быть столь живое воображение, что стоит лишь ему подумать, например, о лимонаде, как он сразу же ощущает его вкус, так что совершенно невозможно провести точную границу между внутренним переживанием и внешним миром. Я ответил так: конечно, воображение может завести так далеко, что и без настоящего лимонада можно ощущать его вкус; вот только удовлетворит ли жажду этот представленный лимонад — это уже другой вопрос. Можно провести точную границу между тем, что действительно находится вовне, и тем, что переживается внутренне. Именно там, где начинается внутреннее переживание, в противоположность телу ощущений начинается душа ощущающая.

Более высокий член, который создается работой Я над эфирным телом, мы называем душой рассудочной, или душой характера. В докладе «Миссия истины» мы еще будем говорить об этой душе рассудочной, или душе характера, а сегодня речь пойдет о душе ощущающей. Посредством души рассудочной, или души характера, человек переживает то, что не просто приводит в нем в действие внешний мир, но посредством ее человек переживает в себе то, что он переживает, может быть, на основе внешнего мира, но лишь в том случае, если в своем внутреннем существе, так сказать, продолжает действие внешних импульсов. Если мы не только получаем внешние восприятия и вновь даем им ожить в нашей душе ощущающей, но и размышляем о них, отдаемся им и переживаем их глубже, то они образуют, формируют в нас мысли, суждения, все содержание нашей души. Все, что мы пережили внутренне лишь благодаря тому, что наша душа продолжала переживать импульсы внешнего мира, мы называем душой рассудочной, или душой характера.

А третий душевный член мы имеем благодаря тому, что Я создает для себя в физическом теле органы, чтобы вновь выйти из себя и вновь соединить с внешним миром пережитые им в душе суждения, понятия и идеи. Если Я развило в душе этот третий душевный член, то мы называем его душой сознательной, поскольку душа не только переживает на основе пришедших извне импульсов, но и делает знанием о внешнем мире то, что пережила внутренне. Если мы переживаемые в нас чувства формируем так, что они объясняют нам содержание мира, то содержащиеся в нашей душе мысли и суждения становятся знанием о внешнем мире. Тогда мы говорим о душе сознательной, благодаря которой проникаем в тайны внешнего мира, мы говорим о душе сознательной, благодаря которой являемся познающими и знающими.

Но Я есть то, что в человеческой душе беспрестанно работает над тремя душевными членами: душой ощущающей, душой рассудочной, или душой характера, и душой сознательной. Но чем больше оно работает, пробуждая скованные внутри силы, чем больше развивает оно способности этих трех душевных членов, тем дальше продвигается человек в своем развитии. Я — главное действующие лицо, то деятельное существо, благодаря которому человек не только познает развитие, но и может это развитие совершить, благодаря которому он постоянно идет вперед, все дальше и дальше, так что прежние воплощения этих трех душевных членов выявляются как внутренне несовершенные; и с каждой новой жизнью содержание и жизнь души ощущающей, души рассудочной, или души характера, и души сознательной становятся все более богатыми, все более всеобъемлющими. Человеческое развитие от жизни к жизни — это работа Я прежде всего над тремя душевными членами: душой ощущающей, душой рассудочной, или душой характера, и душой сознательной. Мы должны уяснить себе, что это Я, работая таким образом, само представляет собой, так сказать, некий род «обоюдоострого меча». Это человеческое Я, с одной стороны, в существе человека является тем, благодаря чему он только и может быть в истинном смысле слова человеком. Мы стали бы существами, которые пассивно слились бы с внешним миром, если бы не обладали этим средоточием. Наши понятия и идеи должны содержаться в этом средоточии; наши понятия и идеи все более должны переживать себя в Я; мы должны получать из внешнего мира все более богатое душевное содержание, все более богатые импульсы. Чем полнее, чем богаче, чем объемней становится наше Я, тем в большей степени мы люди. Поэтому Я, проходя через различные жизни и все больше обогащаясь, должно становиться средоточием, благодаря которому человек не только превращается в часть внешнего мира, но и является существом деятельным. Чем сильнее люди ощущают, что в центре их Я заключено несметное количество импульсов, тем в большей степени они люди. Чем ярче лучится их своеобразие, чем больше они восприняли, тем в большей степени они люди. Чем богаче содержание Я, тем совершеннее человек как таковой.

Это одна из сторон Я, которая налагает на нас обязанность развития: делать все, чтобы стать настолько совершенными, настолько многосторонними, насколько это возможно. Но есть и обратная сторона этого продвижения ко все более обширному и полному содержанию. Эту сторону мы называем себялюбием, или эгоизмом. Если люди воспринимают слово «себялюбие» или «эгоизм» как лозунг и говорят, что надо развивать в себе альтруизм, то это, естественно, так же плохо, как и всякое употребление любого выражения в качестве лозунга. В действительности задача человека — достижение все большей и большей полноты; но это совсем не то же самое, что себялюбие, при котором внутреннее обогащение Я связано с застыванием Я в себе самом, когда оно замыкается в своем богатстве. Хотя человек в этом случае и становится внутренне более богатым, но в то же время теряет связь с миром, а его внутреннее обогащение означает, что он ничего не может дать миру, как и мир ему, что со временем он погибнет, поскольку, стремясь к внутреннему обогащению своего Я, он удерживает все в Я и теряет связь с миром. В то же время благодаря этому карикатурному развитию его Я беднеет. Себялюбие опустошает и обедняет человека. Так Я, работая над тремя душевными членами, становится обоюдоострым мечом. Оно должно, с одной стороны, работать так, чтобы становиться все более богатым, все более полным, чтобы стать мощным излучающим центром, но все, что оно воспринимает в себя, оно должно вновь привести в гармонию с тем, что живет во внешнем мире. В той же мере, в какой Я развивается в себе, оно одновременно должно выходить из себя, сливаясь со всем бытием. С одной стороны, оно должно стать ориентированным на самого себя существом, а с другой — быть лишенным эгоизма. Только когда Я работает в этих двух внешне противоположных друг другу направлениях, с одной стороны, все больше обогащаясь внутренне, а с другой — лишаясь эгоизма, только тогда человек в своем развитии продвинется настолько, что будет развиваться и для собственного удовлетворения, и ради блага и прогресса всего бытия. Но в своей работе над тремя душевными членами Я должно принимать во внимание эти две стороны человеческого развития.

Но по мере того как человеческое Я работает над тремя душевными членами, оно все больше пробуждается. Это относится ко всему человеческому развитию, и мы видим, что у современного человека различные члены души развиты в различной степени. В наиболее значительной степени развита душа ощущающая. И в этой душе ощущающей содержится все, что внутренне переживается в радости и страдании, удовольствии и боли, влечениях, желаниях и страстях, во всех настроениях и аффектах, в том, что непосредственный импульс из мира восприятий пробуждает в душе. Все это переживается человеком на низших ступенях развития в его душе ощущающей смутно. Здесь Я еще не пробуждено к полному бытию. Только когда душевная жизнь продолжается в себе самой, когда человек работает над собой, тогда очертания Я становятся все более отчетливыми, тогда оно все больше и больше осознает себя. По сути дела, душа ощущающая, пока пробуждается Я, еще только вызревает. Я все более и более проявляется лишь по мере того, как человек развивается до богатой внутренней жизни в душе рассудочной, а с наибольшей ясностью проявляется Я, когда отличает себя от внешнего мира в душе сознательной, когда человек, становясь знающим, отличает себя от внешнего мира как самостоятельное Я. Он способен на это только в своей душе сознательной.

Таким образом, в душе ощущающей Я пребывает в состоянии вызревания. Здесь вздымаются волны радостей и страданий, удовольствия и боли; здесь Я едва воспринимается, здесь оно еще захлестывается волнами аффектов и страстей. По мере того как душа рассудочная развивается до ясно очерченных понятий и идей, до ясных сужений, Я достигает все большей полноты и ясности в себе самом, но наибольшей ясности оно достигает только в душе сознательной. Стало быть, мы можем сказать: человек должен воспитывать себя посредством своего Я, человек посредством своего Я должен получать возможность развиваться дальше; но Я пробуждается в том состоянии, когда оно еще полностью отдано воле бушующих в душе ощущающей волн радости и страдания, удовольствия и боли, влечений, желаний и страстей. Но есть ли в этой душе ощущающей нечто такое, что может быть воспитателем человека, когда само Я еще беспомощно?

Мы увидим, как в душе рассудочной образуется некоторое пространство, что дает Я возможность взять свое воспитание в собственные руки. В душе ощущающей этого еще нет. Здесь Я еще управляется тем, что занимает место в душе ощущающей без его участия. Теперь в душе ощущающей мы должны выделить одну силу, один элемент и рассмотреть его значение, его миссию в воспитании Я с двух сторон; и эту силу — возможно, в данной связи это кое-кого шокирует — мы называем гневом. Гнев относится к тому, что возникает в душе ощущающей, в которой Я еще только вызревает. Разве наше отношение к какому-либо существу внешнего мира будет сознательным, если образ действий его вызывает в нас гнев? Представим себе разницу между двумя людьми, скажем, воспитателями. Один из них стал уже настолько зрелым, что достиг внутренней просветленности. Поскольку его душа характера достаточно развита, он с полным спокойствием смотрит на неправильные поступки воспитанника. И его душа сознательная также с полной невозмутимостью взирает на ошибки ребенка; а при необходимости он может назначить соразмерное проступку наказание. Неподвластный никаким страстям, он перейдет к подходящему наказанию, соразмерному основам этики и педагогики, — соразмерное проступку ребенка. Другой воспитатель, который не развил еще свое Я настолько, чтобы оставаться спокойным, который еще не достиг внутренней ясности, еще не может сам определить, что следует делать, если дети совершают что-то неподобающее; видя неправильное поведение ребенка, он может воспылать гневом. Всегда ли этот гнев не соответствует реальности? Нет, не всегда. И на этом мы должны остановиться подробнее. Мудрость нашего развития в определенной степени позаботилась о том, чтобы мы побеждали чувства и аффекты до того, как в душе рассудочной и душе сознательной сможем найти соответствующее реальности суждение. В нашей душе ощущающей как следствие поступка, совершенного во внешнем мире, что-то возникает. Мы еще не созрели, чтобы судить о том, что соответствует внешнему миру, а что — нет. Но в душе ощущающей, исходя из совокупности наших ощущений, мы уже в состоянии реагировать на поступки окружающих.

Следовательно, из всего, что живет в душе ощущающей, выделим гнев. Он предвозвещает то, что когда-нибудь настанет. Сначала мы выносим суждения о событиях внешнего мира, ведомые гневом; затем, обучаясь сначала бессознательно — бессознательно благодаря гневу — не соглашаться с тем, чего быть не должно, мы посредством именно этих суждений становимся все более зрелыми для пронизанных светом суждений, выносимых в высших сферах души. Таким образом, гнев в определенной сфере воспитывает человека. Здесь он присутствует как внутреннее переживание, пока мы не созреем настолько, чтобы выносить пронизанное светом суждение о том, чему быть не следует. Так надо рассматривать вспышки гнева, охватывающие подростка с его еще незрелыми суждениями, который еще не может судить спокойно, но впадает в гнев, видя в окружающих несправедливость или глупость, не соответствующие его идеалам. И тогда мы с полным правом говорим о благородном гневе. Этот гнев есть смутное суждение, которое выносится в душе ощущающей, пока мы не будем готовы выносить суждения в светлой ясности. Да, гнев — воспитатель этой светлой ясности. Ибо наилучшим образом к наиболее верному суждению приходит тот, кто из старых благородных душевных задатков разовьет себя так, что сможет воспламеняться благородным гневом против всего неблагородного, аморального, глупого. И миссия гнева заключается в том, чтобы поднять человеческое Я к высшим сферам. Это и есть миссия гнева. Он — учитель в нас самих. Прежде чем мы сможем управлять собой, прежде чем мы сможем выносить суждения в светлой ясности, он направляет нас в том, что мы уже умеем делать. Человек, естественно, может пойти и по пути деградации, поскольку рожден, чтобы стать свободным существом. Поэтому может выродиться и то, что будет обучать его свободе и независимости суждения. He Я может выродиться в ярость и тогда будет потворствовать злейшему эгоизму. Но так и должно быть, поскольку человек должен иметь возможность развиваться к свободе. При этом нельзя упускать из виду: то, что способно стать злом, злом в подлинном смысле слова, как раз, может быть, предназначено для того, чтобы вести человека вперед. А так как человек способен обратить добро в зло, достоянием человеческого Я может стать именно то, что образовалось в нем как свойство в хорошем смысле. Стало быть, гнев следует понимать как утреннюю зарю того, что в состоянии возвысить человека до невозмутимости.

Но этот гнев, с одной стороны, будучи воспитателем Я, с другой стороны удивительным образом выявляет и другое свойство Я — самоотверженность. Какие же качества проявляет Я, когда нас охватывает гнев при виде несправедливости или глупости окружающих? Представим себе, что нас охватывает гнев. Что-то в нас не совпадает с тем, что находится перед нами. Гнев говорит о том, что что-то в нас противопоставляет себя внешнему миру; это значит, что заявляет о себе гнев, и Я стремится обрести уверенность в отношении того, что находится вовне. Тут в игру вступает Я во всей своей полноте. Если бы мы при виде глупости или несправедливости не могли воспламеняться благородным гневом, то эти факты внешнего мира прошли бы мимо нас, оставив нас равнодушными; иными словами, мы слились бы с внешним миром, не ощутив кульминации своего Я, не ощутив своего Я во всей его полноте. Но гнев пробуждает, вызывает Я на свет дня, чтобы оно могло противостоять внешнему миру. Однако, с другой стороны, гнев воспитывает в Я и другое — самоотверженность. Если этот гнев — то, что называют благородным гневом, то он действует так, что у человека одновременно с переживанием этого гнева заглушается самоощущение Я. Гнев, если мы не отдаемся ему в ярости, вызывает в нас нечто подобное душевному обмороку. Когда через наши души проходит чувство этого гнева, возникает нечто подобное душевному обмороку, а Я все больше приглушается. Противопоставляя себя внешнему миру, оно, с другой стороны, опять-таки приглушается. Благодаря силе гнева, которую человек сдерживает в себе, он в то же время начинает развивать самоотверженность. Благодаря гневу развиваются обе стороны Я. Миссия гнева — дать возникнуть в нас самостности и в то же самое время — преобразовать эту самостность в самоотверженность. Тот, кто переживает гнев, переживает то, что столь чудесно выражает народная фантазия. Вам всем, наверное, известно народное выражение «брызгать ядом» в значении «злиться». Выражая состояние гнева словом «брызгать ядом», наша народная фантазия в этом речении получает такое удивительное переживание, которого порой не в состоянии прочувствовать ученость. Гнев, пожирающий душу, и есть яд, т. е. то, что угнетающе действует на эгоистическую сторону Я. Говоря: «Он исходит ядом», — указывают на другой воспитательный метод гнева, на выращивание самоотверженности. Таким образом, миссия гнева в действительности соответствует двум сторонам воспитания человека; и мы видим, что гнев предвозвещает нашу самостоятельность и самоотверженность, покуда Я еще не в состоянии взять свое воспитание в собственные руки. Мы сделались бы людьми без свойств, если бы все окружающее оставляло нас равнодушными, если бы мы не умели выносить суждения невозмутимо. Без эгоизма мы стали бы не самоотверженными, а в худшем смысле слова зависимыми, если бы, прежде чем развить наше Я до ясного, пронизанного светом суждения, мы благодаря гневу не умели достигать независимости там, где внешний мир не соответствует нашему внутреннему существу. Так вот, для исследователя духа гнев — поистине утренняя заря еще и многого, многого другого.

Наблюдение жизни показывает: кто, видя несправедливость или глупость, не способен воспламениться благородным гневом, тот никогда не сможет прийти к истинному милосердию и любви. Если вы наблюдаете жизнь, то увидите: кто в силу необходимости воспитывается пока так, что может воспылать благородным гневом против несправедливости и глупости, тот в полной мере развивает то пылающее любовью сердце, которое творит добро из любви. Любовь и милосердие суть другая сторона благородного гнева. Преодоленный гнев, просветленный гнев преобразуется в любовь и милосердие. Любящие руки: как редко можно было бы встретить их в мире, если бы время от времени они не сжимались в кулаки, отдаваясь чувству благородного гнева при виде несправедливости или глупости. Эти вещи взаимосвязаны.

Теософ, любящий щеголять фразами, сказал бы: да, человек должен преодолевать свои страсти. Он должен их просветлять и очищать. «Преодолевать» не означает сторониться, ловко уклоняться от того, что вызывает гнев. Многие, желая избавиться от того, кто вышел за все границы, хотят обойтись странной жертвой, осторожно его обходя, ловко его избегая. Но пожертвовать можно лишь тем, что уже имеется; тем, чего нет, пожертвовать невозможно. Преодолеть гнев может лишь тот, кто сначала им воспылал; ведь сначала нужно иметь то, что следует преодолеть. Не нужно осторожно обходить отрицательные качества стороной, но необходимо преобразовывать их в себе. Но для этого мы сначала должны их иметь.

Если мы преобразуем гнев, если поднимемся от того, что в виде благородного гнева пылает в душе ощущающей, до души рассудочной и души сознательной, то из гнева разовьются любовь и милосердие, и благословляющие руки.

Преобразованный гнев есть деятельная любовь. Об этом говорит нам жизнь. Поэтому гнев, который, сдерживаясь в себе самом, проявляется в жизни, предназначен для того, чтобы вести человека к любви; мы можем назвать его воспитателем любви. И не напрасно то, что проявляется в мире как некая проистекающая из мировой мудрости неоднозначность, исправляющая то, чего быть не должно, называют «божественным гневом» в противоположность «божественной любви». Но мы также знаем, что они связаны друг с другом, что одно не может существовать без другого. В жизни они обусловливают и определяют друг друга.

И мы видим, что искусство, поэзия, по крайней мере в своих величайших образцах, являют нам древнюю мудрость мира. Когда мы будем говорить о миссии истины, то покажем, как Гете в одном из своих величайших творений, пусть даже и небольшом по объему, в «Пандоре», ясно выразил то, что он думал о миссии истины, — и точно так же мы увидим, пусть не так ясно, как в поэме Гете, что в одном из величайших творений мировой поэзии, в «Прикованном Прометее» Эсхила, перед нами выступает, можно сказать, всемирно-исторический феномен гнева.

Вам, вероятно, хорошо известно содержание того мифа, который лег в основу драмы Эсхила. Прометей — потомок древнего рода титанов, сменившего первое поколение богов, стоявших, согласно греческой мифологии, у истоков развития Земли и человечества. Уран и Гея принадлежат к первому поколению богов. Затем Урана сменил Хронос, или Сатурн. Титанов свергло третье поколение богов, предводителем которых был Зевс. Прометей был потомком титанов; но в борьбе против титанов он занял сторону Зевса, так что в известном смысле может считаться его другом — правда, только наполовину. Когда Зевс, говорится в легенде дальше, достиг господства над землей, развитие человеческого рода приняло уже совсем другое направление: прежние способности, которые люди получили в древности, все более угасали. Зевс хотел уничтожить этот человеческий род и заселить Землю другим родом людей. Но Прометей решил дать возможность развиваться людям дальше. Прометей дал людям возможность пользоваться речью и письмом, познавать внешний мир и, наконец, дал им огонь, так что, благодаря владению письмом и речью, благодаря владению огнем человеческий род смог вновь подняться с колен.

Рассмотрев все это глубже, мы увидим, что все дары Прометея человечеству связаны с человеческим Я. И если мы поймем греческую легенду правильно, то должны будем сказать себе: в ней Зевс представлен как божественная сила, одушевляющая и пронизывающая духом таких людей, Я которых еще не выражено. Обратившись к прошлому нашей Земли, мы найдем в нем человечество, Я которого было еще в состоянии становления. Это Я должно приобрести для самовоспитания какие-то особые способности. Прежние дары Зевса были непригодны для дальнейшего развития людей. В отношении астрального тела, в отношении того, что существует в человеке независимо от Я, Зевс выступил дарителем, благодетелем. Он решил искоренить человеческий род, поскольку тот был не в состоянии развивать свое Я. Прометей всеми своими дарами придал Я способность воспитывать себя.

В этом состоит глубинный смысл древней легенды. Следовательно, Прометей был тем, кто дал человеческому Я возможность стоять на собственных ногах, становиться все богаче и полнее. Именно так понимали в Древней Греции дар Прометея: это — способность Я делать себя все более богатым, все более содержательным.

Так вот, именно сегодня мы поняли: Я, образуя только одно это свойство, со временем стало бы беднее, изолировалось бы от внешнего мира. Становиться все богаче — это лишь одна из сторон Я. Оно, если не хочет обеднеть, должно избавиться от этого содержания, должно прийти в гармонию со всем миром. Прометей мог принести людям лишь один этот дар, который делал Я все полнее, все содержательнее. Поэтому из всего мирового бытия он должен был вызвать именно те силы, которые, действуя правильным образом из полноты мирового бытия, приглушали бы Я, чтобы оно смогло стать самоотверженным, смогло развить в себе и другую сторону. То, что у отдельных людей действие гнева, с одной стороны, способствует самостоятельности Я, позволяя произрасти из него тому жалу, которое оно противопоставляет всему миру, и то, что действие гнева, с другой стороны, в то же время приглушает это Я благодаря тому, что человек посредством этого аффекта подавляет в себе гнев, — все это выражено во всемирно-исторической борьбе между Зевсом и Прометеем. Прометей дал Я способности, благодаря которым оно становилось все более богатым. То, что теперь следовало сделать Зевсу, — действовать так, как действует в отдельных людях гнев. Поэтому деяние Прометея вызвало гнев Зевса и потушило в Прометее мощь Я. Далее легенда рассказывает, что Зевс наказал Прометея за его поступок, поскольку тот несвоевременно способствовал развитию человеческого Я. Прометей был прикован к скале. То, что претерпело прикованное к скале человеческое Я, что оно пережило во внутреннем мятеже — все это грандиозно выражено в драме Эсхила.