20. ПОСЛЕДНИЙ ГОД

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

20. ПОСЛЕДНИЙ ГОД

1885 год начался с необычной жары. Рамакришна жару плохо переносил, поэтому ученики советовали ему сосать лед и класть лед в подсахаренное питье. Рамакришна пристрастился ко льду. Но когда к концу апреля он стал жаловаться, что у него болит горло, ученики решили, что виноваты тут лед – и они.

Боль была вызвана язвочкой, которая не поддавалась лечению и понемногу разрасталась. Врач рекомендовал как можно меньше говорить и по возможности воздерживаться от погружения в самадхи. В состоянии самадхи кровь приливает к горлу, и врач опасался, как бы это не ухудшило дело.

В мае вишнуиты устраивали ежегодный праздник в деревне Панихати, всего в нескольких милях от Дакшинешвара вверх по Ганге – в честь пиршества, которое некогда дал в этой деревне Рагхунатх, богопослушный мирянин, Нитьянан-де, любимому ученику Шри Чайтаньи. Нитьянанда поддерживал Рагхунатха, который настойчиво просил Шри Чайта-нью разрешить ему отказаться от мира и уйти в монахи.

Рамакришна много раз бывал на этом празднике, но в тот год ему хотелось взять в Панихати молодых учеников, никогда его не видевших. Рамакришна отмел все возражения по поводу того, что не стоит ездить, пока он болен, обещал провести в деревне часа два, не больше, и по возможности в самадхи не погружаться. Договорились, что он не станет участвовать в киртане, в пении священных гимнов, поскольку оно обязательно приведет его в экстаз.

Передохнув с дороги в доме богатого землевладельца, Рамакришна с учениками отправился во двор храма Радха-канта посмотреть танцы и послушать песнопения. Не успели они расположиться там, как выскочил человек в одежде вишнуита и начал с криками отплясывать, изображая экстатическое состояние. Рамакришна сразу распознал в этом актерство и со снисходительной улыбкой шепнул Нарену:

– Ну и фокусник!

Рамакришна наблюдал за этой сценой как бы со стороны, не выражал никаких особых эмоций, и ученики поуспокоились. Но буквально через миг Рамакришна вдруг прыгнул в круг танцующих и вошел в самадхи. Это случилось так внезапно, что никто из учеников не успел удержать его. Теперь же им оставалось только стать поближе и следить за Рама-кришной. Присутствовавший при этом Сарат (Сарадананда) описывает, как Рамакришна отчасти возвратился к внешнему сознанию и начал танцевать с красотой и силой, какие ученики никогда прежде не видели. По описанию Сараданан-ды, он то двигался львиной поступью, то извивался, как рыба, в море экстаза. Его тело обрело такую гибкость, что трудно было поверить, будто под кожей есть кости, а музыка прокатывалась по мышцам ясно различимыми волнами.

Примерно через полчаса Рамакришна начал приходить в себя. Ученики старались увести его с киртана, но, прежде чем отправиться домой, все хотели совершить почитание перед священными изображениями в храме по соседству. Рамакришна внял уговорам, но, когда он двинулся к выходу из храмового двора, участники киртана, ни о чем не подозревая, с песнями устремились за ним. Рамакришна остановился, погрузился в самадхи, и это повторилось несколько раз. В тот день глазам собравшихся было явлено зрелище, о котором уже упоминалось в этом повествовании: по описанию Сарадананды, фигура Рамакришны будто вытянулась вверх и осветилась изнутри, «как светятся иногда фигуры в сновидениях». Кожа Рамакришны заметно посветлела и действительно стала излучать сияние; по цвету она почти слилась с яркой охрой его шелковой одежды – казалось, Рамакришна объят пламенем. Потрясенные и восхищенные певцы запели гимн о Нитаи, Нитьянанде, но слова были обращены к самому Рамакришне:

Кажется, здесь сам Нитаи, податель любви!

Вот он, Нитаи, он несет нам Бога любовь!

Как без него мы б утешили наши сердца?

Вот он, Нитаи, податель любви!

Указывая на Рамакришну, они снова и снова повторяли рефрен: «Вот он, Нитаи, податель любви!» К ним присоединялись все новые певцы, так что скоро вокруг Рамакришны огромной возбужденной толпой собрались чуть не все, приехавшие в деревню на праздник.

Уродливый калека в одеянии странствующего монаха выхватил у какой-то женщины блюдо с прасадом и собственноручно положил прасад Рамакришне в рот. Рамакришна, который был в самадхи, не противился, но, едва ощутив прикосновение, отпрянул, пришел в обычное сознание и, выплюнув пищу, стал полоскать рот. Из этого толпа заключила, что калека – притворщик и осквернил собой прасад. Калека поспешил скрыться от негодующих взглядов. Рамакришна же подтвердил подозрение собравшихся, с охотой приняв прасад от кого-то другого.

Колоссальная толпа не давала Рамакришне пройти, так что прошло не менее четырех часов, прежде чем ученикам удалось довести его до лодки, на которой они должны были отплыть обратно в Дакшинешвар. Некто по имени Навачай-танья Митра ухватился за борт лодки и со слезами молил Рамакришну благословить его. Рамакришна дотронулся до него – и тот сразу пришел в экстатическое состояние, плясал и пел хвалу Учителю, пока Рамакришна не успокоил его вторичным прикосновением. Навачайтанья несколько раз встречался с Рамакришной раньше, но переживания этого дня изменили всю его жизнь – он отдал сына на попечение семьи и удалился от мира, поселившись в одиночестве на берегу Ганги.

После посещения Панихати здоровье Рамакришны ухудшилось и горло болело сильнее прежнего. В тот день то начинался, то проходил дождь, поэтому врач приписал ухудшение воздействию погоды. Сам Рамакришна, с присущей ему ребячливостью, во всем винил Рам Чандру и других своих последователей из тех, что постарше, уверяя, что ни за что не поехал бы на праздник, если бы те проявили побольше настойчивости и не пустили его. Врачи назначили полоскание и пластырь на горло, но толку из этого не вышло. Ему запретили разговаривать, но Рамакришна нарушал запрет.

Шла уже вторая половина июля. Рамакришна не на шутку страдал от болей, а горло его настолько распухло, что он больше не мог глотать ничего, кроме жидкой пшеничной кашицы на молоке. Медики пришли к выводу, что болезнь Рамакришны – «горло проповедника», так именовалась в те времена форма ларингита, вызываемая перенапряжением связок. Назначили лекарства и диету, но Рамакришна продолжал нарушать два основных запрета – он погружался в самадхи, и он разговаривал. К нему приходило все больше посетителей, и он никогда не отказывал им в наставлениях. Только все время жаловался Божественной Матери:

– Зачем ты приводишь сюда столько народу? У меня не остается времени ни помыться как следует, ни поесть! Это тело превратилось просто в дырявый барабан – сколько он продержится, если бить в него день и ночь?

В сентябре одна из почитательниц Рамакришны решила устроить ужин в его честь. Она знала о болезни Рамакришны, но, с немилосердностью хозяйки дома, послала к нему с просьбой прийти, хоть на несколько минут. Посланец вернулся с известием, что о приходе Рамакришны не может быть и речи – у него открылось горловое кровотечение. Гости приуныли, а Нарен сильно помрачнел и притих. Позднее он сказал:

– Кто нас осчастливил, собирается покинуть нас. Я читал книги по медицине и расспрашивал друзей-медиков. Они опасаются, что такого рода болезнь горла может развиться в рак. А горловое кровотечение заставляет меня думать, что так оно и есть. Если это рак, то поделать ничего нельзя, человечеству неизвестно, как лечить его.

Было решено незамедлительно обеспечить Рамакришне более систематическое и надежное лечение. На другой же день в Дакшинешвар отправилась группа уважаемых мирян – последователей Рамакришны, которая и убедила его перебраться в Калькутту, где можно будет лучше организовать медицинский уход. Через несколько дней для него был снят маленький домик в Багбазаре. С крыши домика видна была Ганга, что представлялось большим достоинством, поскольку Рамакришна очень любил священную реку. Но когда Рамакришна был перевезен на новое место, то сразу объявил, что не останется в домике даже на одну ночь – после простора дакшинешварских садов ему показалось здесь невыносимо душно. Он пешком пошел к Балараму Босу, где его с любовью приняли и умолили остаться, пока не будет подыскано подходящее жилье.

Тем временем друзья пригласили к Рамакришне самых известных калькуттских врачей. Врачи диагностировали рак, прогнозы их были пессимистичны, но они были готовы делать все возможное. Последователи остановили свой выбор на докторе Махендралале Саркаре, главным образом потому, что он гомеопат. Гомеопатия, о которой много говорили в те времена, это метод лечения больного лекарствами, которые у здорового вызывают симптомы, сходные с теми, от которых страдает больной. Лекарства гомеопаты дают мельчайшими дозами, что очень успокоило последователей Рамакришны, которые знали, что он плохо переносит большие приемы лекарств. В сложившихся обстоятельствах это, вероятно, был столь же веский резон для выбора врача, как и любой другой.

Весть о переезде Рамакришны в Калькутту разнеслась по всему городу. Толпы народа, и друзей и посторонних, с утра до ночи осаждали дом Баларама; Рамакришна принимал всех подряд целый день, прерывая встречи только на два часа, чтобы поесть и передохнуть. Он будто перебрался в Калькутту не для лечения, а чтобы стать доступней, чтобы не требовалось добираться к нему в Дакшинешвар. Очень немногим из тех, кто видел его, могло прийти в голову, что Рамакришна смертельно болен. Он с обычным пылом говорил о Боге и часто погружался в самадхи.

Скоро был найден другой дом – номер 55 по улице Шьям-пукур, – и Рамакришна после недельного пребывания у Баларама переехал туда. Комнаты для него и для учеников были расположены на втором этаже, и было там довольно тесно. Никто не мог готовить пищу по вкусу Рамакришны, поэтому пришлось спрашивать Сараду-деви, все еще остававшуюся в Дакшинешваре, не согласится ли она взять это на себя. Застенчивость Сарады-деви была всем хорошо известна; жизнь в доме, переполненном мужчинами, должна была быть пыткой для нее. Тем не менее она перебралась на улицу Шьямпукур и умудрилась устроить себе на крохотной крытой веранде кухоньку, около двери на крышу. Когда еда была готова, ее подавал Рамакришне либо кто-то из учеников, либо сама Сарада – после того, как всех просили выйти из его комнаты. Она не уходила спать к себе, пока не укладывались на ночь все остальные, а поскольку в доме была всего одна ванная, Сарада вставала в три часа ночи, чтобы спокойно воспользоваться ею.

Выяснилось, что доктор Махендралал Саркар встречался с Рамакришной много лет назад, когда его приглашали в Дакшинешвар к Матхуру с семейством. Явившись осмотреть Рамакришну, доктор сразу вспомнил его. За первый визит доктор взял деньги. Однако, поняв, что все расходы по аренде дома для Рамакришны, по питанию и уходу оплачивают его последователи – хотя для иных это означало экономию на питании для собственных детей, заклад семейных ценностей и даже домов, – доктор объявил, что больше денег за визиты брать не будет. Поначалу доктор Саркар еще надеялся вылечить Рамакришну, верил, что сможет помочь ему, хоть и признавал, что процесс лечения будет трудным и длительным.

Последователи Рамакришны были едины в готовности идти на любые материальные жертвы ради Учителя. Но неделя шла за неделей, и они разделились на три группы, каждая из которых на свой лад истолковывала его болезнь.

Первая группа во главе с Гириш Гхошем рассуждала так: Учитель есть воплощение Бога. Следовательно, на него не распространяется закон кармы в виде болезни или иной беды. Раз он болен, то тому должен быть свой, известный Учителю, повод, значит, в определенном смысле болезнь можно рассматривать как актерство. Как только он достигнет своей цели, он отбросит видимость болезни и опять предстанет перед ними в своем обычном виде.

Вторая группа подчеркивала слова Рамакришны, постоянно заявлявшего, что он дитя и орудие Божественной Матери и что нет у него собственной воли – только воля Матери руководит им. Следовательно, рассуждали они, Учитель и болен по воле Матери. Нет сомнения в том, что Мать так поступает на благо человечества. Нам не дано знать, в чем ее цель. Очень может быть, что это неизвестно и самому Учителю. Есть уверенность только в одном: когда цель Матери будет достигнута, учитель поправится.

Третья группа решительно расходилась – с практической точки зрения – с фаталистическими умонастроениями первых двух. Они так же неколебимо верили в божественность натуры Учителя, но четко разграничивали его божественную натуру и физическое естество тела, в котором он в данное время жил. Это тело, утверждали они, смертно, как всякое другое, и подвержено естественным болезням. Следовательно, человеческая наука может излечить его. Долг последователей Учителя – прибегнуть к помощи науки, а не пассивно дожидаться проявления воли Бога. Эту группу возглавлял Нарен, и в нее входили если не все, то большинство молодых монахов.

Доктор Саркар скоро подпал под обаяние Рамакришны. Он посещал своего больного ежедневно, в разные часы, чтобы пронаблюдать его в различных состояниях. Ради этого доктор совсем забросил своих платных пациентов.

– Я вас заставил слишком много говорить, – спохватывался доктор, – это было неразумно с моей стороны. Прошу вас ни с кем больше не разговаривать в течение дня. Так вам будет полезней.

Узнав, что многие рассматривают Рамакришну как воплощение Бога, доктор Саркар воспринял это как афронт своему научному скепсису.

– Божественное воплощение! – пренебрежительно восклицал он. – Да что это такое, скажите на милость? Ползать в ногах у человека, существа из праха, – что за нелепость!

И доктор заявлял, что преклоняется перед Рамакришной просто за его приверженность истине.

Но в характере доктора была и другая черта. М. рассказывает нам, как он признался, что «интеллект – штука чрезвычайно ограниченная; стоит интеллекту столкнуться с затруднением, и он сразу кричит: „Это невозможно!" Но сердце в невозможность не верит – и так совершаются все подлинные открытия, и так они будут совершаться и в будущем».

Нет сомнения, что доктору нравилось изображать из себя приземленного человека науки и шокировать этим наиболее сентиментальных последователей Рамакришны. Вместе с тем доктор проявлял завидную объективность: когда двое монахов вошли в экстатическое состояние от пения религиозных гимнов, Саркар проверил их пульс и признал, что они действительно потеряли обычное сознание и были как бы в обмороке. После этого Рамакришна провел рукой по груди каждого, произнес имя Бога, и монахи очнулись. Саркар заметил:

– Похоже, все это ваша игра!

На что Рамакришна с улыбкой возразил:

– Игра не моя, а Бога.

Во время Дурга-пуджи Саркар воспользовался случаем и приставил стетоскоп к груди Рамакришны, когда тот погрузился в самадхи. Он не услышал ударов сердца. Тогда он коснулся пальцем его глазного яблока. Реакции не было. Доктор зафиксировал эти факты и заявил, что не может дать им объяснения.

Рамакришна выказывал большое расположение к доктору и с удовольствием беседовал с ним. Однажды он импульсивно положил ногу на колено доктора, а потом сказал ему:

– Ты, безусловно, человек чистый. Иначе я не мог бы до тебя дотронуться.

Рамакришна рассказал, как Божественная Мать дала ему понять через видение, что Саркар приобретет много знаний, но будут они «сухими».

– Однако сам ты станешь мягким, – с улыбкой добавил Рамакришна.

Доктор Саркар чрезвычайно строго следил за диетой Рамакришны. Как-то раз, когда Рамакришне стало хуже, он отыскал причину в соке цветной капусты, которая была положена в суп. Но при всех строгостях он, видимо, довольно скоро пришел к заключению, что больной безнадежен. 25 октября, оставшись наедине с Саркаром, М. сказал ему, что один из последователей считает, будто Рамакришна сотворил себе болезнь только ради того, «чтобы польстить самолюбию доктора», и может излечиться, как только того пожелает. Саркар резко ответил, что это чушь, и прибавил:

– Болезнь неизлечима. На этот счет сомнений нет.

Празднование Дурга-пуджи пришлось на начало ноября. По указанию Рамакришны в его комнате должна была совершаться небольшая церемония. Собралось человек тридцать. Все было готово. Однако Рамакришна не двигался с места и как будто не собирался принимать участие в богопочитании. Тут Гириша Гхоша осенило: Учителю надо дать возможность совершить почитание Божественной Матери в его же собственном теле. Он возложил цветы и сандаловую пасту к ногам Рамакришны со словами:

– Славься, Божественная Мать!

По телу Рамакришны пробежала дрожь, и он погрузился в самадхи.

За Гиришем то же проделал Ракхал, а за ним по очереди и все остальные. М. пишет, что на их глазах лицо Рамакришны преобразилось и засияло неземным светом, а руки заняли традиционные для Матери положения: одна приподнялась благословляющим жестом, другая – жестом, призывающим к бесстрашию.

Преданность Гириша Рамакришне, при всей ее искренности и глубине, стала примером, который для людей более примитивных мог быть пагубным. Из жизни и поведения Гириша такие люди могли бы заключить, будто весь смысл религии сводится к эмоциональности, слезам, экстатическим пляскам и пению. Даже знаменитая передача Гиришем «власти над собой» Рамакришне казалась восхитительно легким выходом для многих, кто совершенно не представлял себе, что такое истинное самоотречение.

Можно представить себе, с каким пылом обрушился Нарен на умонастроения такого рода. Он напоминал, что Рамакришна провел долгие годы в строжайшей самодисциплине и что его экстатические состояния являются плодом этой самодисциплины, а не поверхностной игрой чувств.

– Когда люди обращаются к религии, – говорил Нарен, – восемьдесят процентов становятся ханжами, а примерно пятнадцать теряют разум. Лишь оставшиеся пять процентов в какой-то степени достигают непосредственного познания Истины и тем становятся благословенны. Так что будьте осторожней!

Вначале даже молодые ученики неохотно соглашались с Нареном – им казалось, что он излишне строг. Но потом открылось, что кое-кто на самом деле пытается изобразить внешние симптомы самадхи и подражать движениям танцующих в экстатическом состоянии. Нарен спорил с чересчур пылкими последователями Рамакришны, уговаривал их не морить себя голодом, а нормально есть, стараться контролировать свои чувства, а не культивировать истерию. Результатом стало возрастание духовности и уменьшение ее демонстраций. Нарен прибегал и к более суровому лечению – он так высмеивал духовные ужимки, что общий смех возвращал не в меру ретивых к здравому смыслу.

В период жизни на улице Шьямпукур Рамакришне было видение: он расхаживал по комнате, а его тонкое тело выходило из тела физического. Он заметил, что сзади тонкое тело покрыто язвами, особенно там, где туловище сочленяется с шеей. Рамакришна не мог понять, в чем причина, и Божественная Мать объяснила ему, что множество людей, творивших зло, касались его, очищаясь тем самым от скверны. Дурная же их карма переходила на Рамакришну и оставляла язвы на его теле. Открытие, казалось, Рамакришну ничуть не встревожило. Напротив, он неоднократно говорил, что готов еще много тысяч раз рождаться на свет, если его инкарнации могут послужить на благо другим. Однако Нарен вместе с прочими молодыми учениками после рассказа о видении приняли решение, что, пока Рамакришна болен, никому из посторонних не будет разрешено касаться его. Они старались и вообще ограничить число посетителей и объявили, что допускаться будут только те, кого знает хоть один человек из окружения Рамакришны.

Гириш Гхош так высказался об этих ограничениях:

– Почему ж не попытаться, но только невозможно помешать людям видеть Учителя, поскольку в этом весь смысл его нисхождения на землю.

Что же до самого Рамакришны, то он продолжал говорить о Боге со всеми и с каждым, кто только допускался в его комнату. Однажды он наставлял молодого человека в выборе наилучших поз для медитации на Бога, обладающего формой, и на Бога, формы не имеющего.

– Но другие позы я не могу тебе показать, – добавил Рамакришна, – стоит мне только принять позу, как мой ум уходит в самадхи, а в теле поднимается витальная сила. От этого у меня еще сильней болит горло. Поэтому доктор особенно возражает против самадхи.

– Но зачем же вы мне показывали позы? – в ужасе вскричал молодой человек. – Вам же нельзя! Не нужно было это делать!

– Знаю, знаю, – ответил Рамакришна, – но я должен был тебе что-то показать.

Во время одного из посещений Стар-театра в 1884 году Рамакришна расхвалил актрису, исполнявшую роль юного Чайтаньи. В конце спектакля Рамакришна погрузился в самадхи, и актриса воспользовалась этой возможностью, чтобы склониться к его ногам и коснуться их. С тех пор она была его пылкой последовательницей и считала Рамакришну воплощением Бога. Узнав, что он болен, она решила обязательно повидать его.

В те времена в Бенгалии актрисы считались ничем не лучше проституток – в Англии подобное предубеждение просуществовало по меньшей мере до начала XIX века. Поэтому нечего было и надеяться, что строгие молодые монахи позволят актрисе войти в дом. Но актриса обратилась за помощью к одному из последователей Рамакришны по имени Калипада Гхош. Калипада был близким другом Гириша Гхоша, так же, как и Гириш, верил, что Рамакришна есть воплощение Бога, что болезнь его – просто игра, а потому немыслимо, чтобы ему повредило чье-то прикосновение, даже и нечистое. Он нарядил актрису в мужской европейский костюм – какие тогда были модны среди бенгальской молодежи – и переодетую привел ее в дом на улице Шьямпукур. Им удалось пройти в комнату Рамакришны, когда он был один. Калипада сразу же сказал ему, кто на самом деле этот юноша. Рамакришна от души расхохотался и похвалил актрису за отвагу и преданность. Он дал ей духовное наставление и позволил коснуться лбом своих ног. Когда Калипада увел актрису, Рамакришна с таким удовольствием рассказал ученикам, как их надули, что никто из них не смог рассердиться.

Тем временем здоровье Рамакришны все ухудшалось. Доктор Саркар не сомневался, что больному вреден загрязненный воздух Калькутты. Поэтому он предложил еще раз перевезти Рамакришну – в дом за городом. Был найден дом с садом в северо-западном предместье Калькутты, на дороге в Дакшинешвар, дом под номером 90 по улице Коссипор-род. Стоил он восемьдесят рупий в месяц – подороже, чем дом на улице Шьямпукур. Узнав о цене, Рамакришна пригласил к себе Сурендру Натха Митру и попросил взять на себя этот расход, сказав, что для его бедных последователей это финансовое бремя чересчур тяжело. Сурендра с радостью согласился. Переезд состоялся 11 декабря 1885 года, в самом конце месяца аграхаян по индусскому календарю. С переездом пришлось спешить, потому что, по обычаю, нельзя менять жилье в месяце пауш, следующем за аграхаяном.

Коссипорский дом был окружен приятным садом акра в четыре с половиной. Сад был фруктовый, там росли манго, хлебные деревья и личи, был и огород, и еще – два пруда, маленький и побольше. Сам дом был двухэтажным и куда более поместительным, чем прежний на улице Шьямпукур.

Вивекананде всегда хотелось, чтобы дом стал собственностью Ордена Рамакришны. Орден в 1946 году наконец приобрел этот участок, но дом к тому времени уже разваливался. Впоследствии он был снесен и заменен новым, выстроенным так, чтобы как можно больше походить на тот, в котором жил Рамакришна.

Поскольку коссипорский дом стоял далеко от тех калькуттских кварталов, в которых жили молодые ученики, то Нарен решил, что всем надо поселиться здесь – иначе трудно будет дежурить по ночам возле Рамакришны. Ученики согласились с планом, хотя их родители и опекуны были решительно против. Таким образом, они впервые делали сознательный выбор между жизнью домашней и жизнью с Учителем, по сути, они делали первый шаг к отречению от мира. Сам Нарен был еще менее свободен в выборе, чем его братья монахи, – после смерти отца на нем лежала ответственность за содержание семьи. В те дни он еще рассчитывал, что станет адвокатом и будет зарабатывать на мать и братьев – он скоро откажется от этих планов, – но тогда он еще готовился к экзаменам. И все же в Коссипор он переехал, сказав себе, что как-нибудь выкроит время и для занятий.

Его присутствие было безусловно необходимым. Другие ученики все чаще обращались к нему за советами и указаниями. Вполне понятно, что многих мучили сомнения. Они обрекали себя на новый, неизведанный образ жизни – что будет с ними? Действительно ли они желают стать монахами? Могут ли они с уверенностью сказать, что знают больше своих отцов, твердивших им, что это чистое безумие? А тут еще Учитель, на которого они привыкли взирать как на существо высшего порядка, тает на их глазах… Каким-то образом распространился слух, что его ужасная болезнь заразна, и кое-кто из них уклонился от своей очереди дежурить. Нарен выяснил, в чем причина страхов, и силой всех заставил войти в комнату Учителя. В углу стояла чашка с остатками недоеденного им супа, края чашки были испачканы слюной. Нарен без колебаний взял в руки чашку и допил содержимое.

Как-то ночью Нарену не спалось. Обнаружив, что не спит и Сарат, и кто-то еще, он предложил:

– Давайте покурим в саду. Прогуливаясь по саду, Нарен сказал:

– Учитель очень тяжело болен – кто знает, возможно, он решил покинуть свое тело? Давайте постараемся поэтому как можно дальше продвинуться в духовном развитии – служением ему, медитацией и любовью к Богу. Иначе мы не простим себе, когда он нас оставит. Или мы отложим обращение к Богу до той поры, пока не будут удовлетворены наши мирские пожелания? Посмотрите, как мы впустую тратим время, как пролетают дни! Мы все сильнее запутываемся в сетях желаний – и они погубят нас. Давайте возьмем и откажемся от всех желаний!

Нарен уселся под дерево, другие последовали его примеру. Заметив неподалеку кучу сухой листвы и сучьев, Нарен предложил:

– Запалим их! Святые люди в этот час разводят костры-дхуни, чтобы в огне сгорали их желания. Мы сделаем то же!

И ученики разложили костер. Когда занялся огонь, они испытали невероятное блаженство – будто и в самом деле то горели их желания.

– Почему мы никогда раньше так не делали? – спросил один.

И они решили при каждой возможности разводить кос-тер-дхуни.

Когда костер прогорел, шел уже четвертый час утра.

Вскоре после переезда в Коссипор Рамакришна смог немного пройтись по саду. Окружающие радовались, надеялись, что прогулка восстановит его силу, но она изнурила его. Доктор посоветовал сварить для больного бульон из козленка. Бульон помог. Стряпней, как и на улице Шьямпукур, занималась Сарада-деви, но теперь ей помогала Лакшми-деви, племянница Рамакришны, дочь его брата Рамешвара.

Ведущим гомеопатом Калькутты считался в те времена Раджендра Натх Датта. Именно он когда-то убедил доктора Саркара в преимуществах этого метода лечения. Раджендра Натх понимал, что если Рамакришну удастся вылечить, то это будет блестящая победа гомеопатии; он просил у доктора Саркара позволения осмотреть больного. Доктор Саркар не возражал, он хоть и был одним из знаменитейших в городе врачей, но профессиональным тщеславием отнюдь не страдал. После тщательного осмотра Раджендра Натх избрал для лечения Рамакришны липокодиум (200). Рамакришна хорошо реагировал на новый курс в течение нескольких недель, и его близкие воспряли духом и опять начали надеяться.

А Рамакришна проявлял все большую нежность и к ученикам, и к просто последователям. М. описывает, как утром 23 декабря Рамакришна сказал Ниранджану:

– Ты мой отец, я готов сидеть у тебя на руках! Коснувшись груди Калипады Гхоша, он произнес:

– Да пробудится твой дух!

Он благословил двух женщин, и те залились счастливыми слезами.

Вечером он спросил у М., сколько ему еще до выздоровления. М. уклончиво ответил, что на это может потребоваться месяцев пять-шесть. Рамакришна откликнулся удивленно и нетерпеливо:

– Так долго? – Потом добавил: – Как же это я разболелся – несмотря на все видения, несмотря на экстатические состояния и самадхи?

И в тот раз, и в нескольких других случаях Рамакришна будто поддразнивал и испытывал своих друзей.

– Мне открылось через видение, что в последние дни я буду жить на одних пудингах. Один раз – уже во время болезни – жена подала мне пудинг. Я заплакал и сказал ей: «Вот, значит, что имелось в виду под моими последними днями, приходится есть пудинг, да еще глотать больно!»

В декабре же в Коссипоре появился пандит по имени Сасадхар, который сказал Рамакришне:

– В священных книгах написано, что парамахамса – такой, как ты, – способен исцелиться усилием собственной воли. Почему ты не пытаешься сделать это, Учитель?

– Зовешь себя пандитом, а говоришь такие вещи! – воскликнул Рамакришна. – Мой ум отдан Богу раз и навсегда, как же могу я теперь отринуть Бога и сосредоточиться мыслями на этом бесполезном теле?

Сасадхар смолк. Но после его ухода Нарен и другие ученики, присутствовавшие при том разговоре, стали умолять Рамакришну исцелиться – ради них, если не ради себя.

– Вы думаете, я страдаю, потому что хочу этого? – возразил Рамакришна. – Конечно, я хочу выздороветь! Но зависит все от Матери.

– Тогда мы просим вас молиться ей, – настаивал Нарен, – она не откажется вас слушать.

Рамакришна ответил на это, что у него язык не повернется выговорить такую просьбу.

Однако ученики не оставляли его в покое, так что в конце концов он пообещал сделать, что сумеет. Несколькими часами позже Нарен спросил:

– Вы молились? Рамакришна ответил:

– Я сказал Матери: я ничего не могу съесть из-за боли, сделай так, чтоб я поел немного! Но Мать указала на всех вас и говорит мне: «Но ты ведь уже ешь столькими ртами!» Я устыдился и больше ни слова не смог произнести!

Лет за пять до болезни, живя в Дакшинешваре, Рамакришна время от времени заговаривал о том, какие симптомы должны предшествовать его кончине.

– Когда вы увидите, что я провожу ночи в Калькутте, принимаю пищу от всех и каждого, не разбирая, даже ем то, что давали другим, – знайте: близится мой конец.

В другой раз он сказал:

– Прежде чем уйти, я открою мою тайну ветрам. Когда многие узнают, кто я на самом деле, и станут шептаться об этом, тогда волей Матери это тело прекратит свое существование. К тому времени выяснится, кто из учеников принадлежит к ближнему кругу, а кто нет.

Теперь, в Коссипоре, Рамакришна повторил и пояснил последнюю фразу.

– Болезнь просеивает моих учеников и показывает, кто входит в ближний круг, а кто нет, – говорил Рамакришна. – Кто живет здесь, отрешившись от мира, те входят в ближний круг, а кто изредка навещает меня с вопросом: «Как вы чувствуете себя, Учитель?» – те в него не входят.

Предсказание Рамакришны о том, что он откроет свою тайну ветрам – иными словами, что он прилюдно признает и проявит божественность своей природы, – бесспорно, должно было относиться к событиям 1 января 1886 года. Во второй половине того дня Рамакришна, здоровье которого чуть улучшилось, надо полагать, от препаратов Раджендры Натха, объявил, что чувствует себя в силах совершить прогулку по саду. Было это часа в три. Поскольку день был праздничный, мирские последователи Рамакришны стали собираться уже с полудня, а когда он спустился из своей комнаты, внизу и в саду группками стояло человек тридцать. При виде Рамакришны все благоговейно приветствовали его. Рамакришна медленно двинулся по саду в сторону ворот, а остальные следовали за ним на почтительном расстоянии. Гириш Гхош беседовал с друзьями, сидя под деревом. Увидев приближающегося Рамакришну, они поднялись на ноги и пошли ему навстречу.

– Вот, Гириш, – не здороваясь, начал Рамакришна, – я слышал, ты говоришь обо мне все эти вещи всем и повсюду. Что же ты видишь во мне, что позволяет тебе говорить так?

Гириш повалился на колени и, сложив ладони перед грудью, ответил голосом, прерывающимся от чувства:

– Кто я такой, чтобы говорить о нем? Премудрые Вьяса и Вальмики не могли бы подыскать слова для описания его величия!

Рамакришна выглядел довольным. Он благословил Гири-ша и всех собравшихся словами:

– Что более могу я вам сказать? Да будьте вы просветлены!

После чего вошел в самадхи.

Это привело собравшихся в неслыханное возбуждение: забыв, что не позволено дотрагиваться до Учителя, они брали пыль от его стоп, кричали: джай Рамакришна, шри Рамакришна! И Рамакришна стал поочередно касаться каждого из них. Некоторые впадали в экстаз, другие чувствовали, как в них пробуждается способность к глубокой медитации. Позднее все они утверждали, что в тот день Рамакришна впервые раскрылся как воплощение Бога.

Вышло так, что никого из молодых монахов в саду не оказалось. Нарен и еще несколько монахов отсыпались в доме после ночного дежурства у постели Учителя. Лату и Сарат находились на крыше и видели оттуда, что происходит. Их тоже увидели, и кто-то в экстатическом возбуждении крикнул, чтобы они немедленно спускались в сад и тоже получили благословение Учителя. Этого они делать не стали. Они использовали представившуюся им возможность прибрать комнату Учителя и хорошенько проветрить на солнце его постель – следуя наставлению Нарена о том, что служение гуру выше личного мистического опыта, молодые монахи продолжали свою работу. Вскоре Рамакришна вернулся к нормальному сознанию и пошел обратно в дом.

Сарадананда так подытоживает смысл события: «Раскрыв перед последователями свою истинную природу, Учитель освободил их от страха».

2 января у Нарена было удивительное переживание, которое он сам описал М. двумя днями позднее:

«В прошлое воскресенье я сидел в медитации и вдруг почувствовал, что с моим сердцем что-то происходит – возможно, это и было пробуждение кундалини. Я отчетливо ощутил оба нерва – ида и пингала. Вчера я рассказал об этом Учителю. Я ему говорю: „Другие уже испытали причастность к Брахману, я прошу, дайте и мне испытать ее. Почему только я должен оставаться в неудовлетворении?" На это он ответил: „Почему бы тебе сначала не устроить семейные дела? Потом у тебя все будет… Что ты, собственно, хочешь?" Я сказал: „Хочу пребывать в самадхи три-четыре дня подряд и выходить из него, только чтобы поесть". А Учитель и говорит мне: „Ты просто дурак, есть состояния куда более возвышенные. Ты сам любишь петь песню "Все сущее есть Ты". Так вот, можно и при выходе из самадхи увидеть, что сам Бог стал вселенной и всем сущим в ней. Но такого состояния способен достичь только ишваракоти. Обычный человек способен в лучшем случае достичь самадхи. Выше этого он не может подняться".

Так что сегодня утром я пошел домой. Домашние отругали меня, стали говорить: „Где ты бродяжничаешь, экзамен уже на носу, а ты ничего не делаешь!" Я пошел к бабушке позаниматься. Но когда попробовал читать, меня вдруг охватил неописуемый страх. Я почувствовал, что в моих занятиях кроется какое-то чудовищное зло. У меня слезы хлынули из глаз – я в жизни никогда так горько не плакал. Бросив учебники, я ринулся вон из дому, я несся по улицам, с меня на бегу слетели сандалии, я так и не знаю, где их потерял. Я задел стог сена, сено засыпало меня с головы до ног, а я все бежал и бежал, пока не очутился здесь».

…Некоторое улучшение состояния Рамакришны было непродолжительным, и болезнь взяла свое. Он страшно исхудал и стал похож на живой скелет. Говорил только хриплым шепотом, а по временам совсем не мог говорить и изъяснялся жестикуляцией. Горловые кровотечения участились, боль сделалась мучительной. Но в эти последние месяцы физического упадка Рамакришна оставался по сути собой, существом явленной духовной силы, самозабвенной любви и острой интуиции. Казалось, будто телесные страдания никак не сказываются на ясности его ума и поразительной жизнерадостности. Рамакришна часто заявлял:

– О, мой ум пребывает в блаженстве, пускай тело и боль занимаются друг другом.

Нарену он сказал:

– Мальчиков я оставляю на твое попечение. Следи, чтобы они упражнялись в медитации и богопочитании. И не распускай их обратно по домам.

Однажды он велел ученикам выйти на улицу с чашами для подаяния и просить милостыню на манер странствующих монахов. Ученикам это очень понравилось, они вернулись с чашами, полными сырых продуктов, и занялись стряпней. Готовую пищу они поднесли Учителю. Он отведал рису и сказал:

– Превосходно, это очень чистая пища. В ночь на 14 марта он прошептал М.:

– Я терплю эти муки, потому что боюсь слез, которые вы прольете из-за моего ухода. Но если бы вы все мне сказали: «Хватит страдать, оставь это тело!» – я мог бы покинуть его.

Но уже на другое утро Рамакришна страстно говорил о совсем духовном опыте, хоть говорить мог только шепотом:

– Известно ли вам, что я сейчас вижу? Все стало Богом. Мужчины и женщины – это просто каркасы, покрытые кожей, а Бог движет их головами и конечностями. У меня уже однажды было подобное видение: будто сады, дома, дороги, люди, скот – все сделано из воска. Я вижу, что Бог сам становится и плахой, и палачом, и жертвой, приготовленной для приношения… О, что за видение!

Вон сидит Лату, подперев рукою голову, – я же вижу, что это сам Бог опустил голову на руку.

Если бы это тело могло еще немного продержаться, очень многие достигли бы духовного пробуждения… Нонет, не будет этого. На сей раз телу не продержаться…

Двое сосуществуют в этом теле – Божественная Мать, да, да, Мать и ее почитатель. Преданный ей почитатель когда-то сломал себе руку, а сейчас преданный почитатель хворает… Вы понимаете? Увы, кому я все это скажу? Кто поймет меня?

Бог становится человеком, аватарой, нисходит на землю с учениками. И когда он оставляет землю, ученики уходят с ним.

Тут Ракхал, который присутствовал в комнате вместе с Нареном, М. и другими, прервал Рамакришну:

– Поэтому мы просим вас не уходить, оставив всех нас! Рамакришна улыбнулся:

– Вдруг появляется труппа бродячих актеров, они поют и пляшут, а потом скрываются – так же внезапно. Они появляются и исчезают никем не узнанные.

Неожиданно заговорил Нарен:

– Некоторые сердятся на меня, когда я говорю с ними об отказе от мира.

– От мира нужно отказаться, – сказал Рамакришна и продолжал, указывая на себя, – если одно помещено поверх другого, то нужно убрать одно, чтобы добраться до другого. Как же можно добраться до второго, если первое лежит на нем? Когда видишь, что все исполнено Бога и ничего нет, кроме Бога, как можно видеть что-то еще?

– Значит, нужно отказаться от мира? – спросил Нарен.

– Как ты можешь увидеть мир, если не видишь ничего, кроме Бога? Разве я не сказал это? Но я говорю об умственном отказе. Ни один, кто явился сюда, не есть человек мира. Возможно, у кого-то остались желания – например, желание женщины (тут улыбнулись и Ракхал и М.), но это желание уже удовлетворено.

Рамакришна обвел собравшихся взглядом, полным любви:

– Великое! – воскликнул он.

– Что именно? – не понял Нарен.

– Я вижу, что все близится к великому отречению!

Хоть это замечание звучит как пророчество, на самом деле «великое отречение» уже началось. В январе 1886 года Гопал Гхош, только перед этим вернувшийся из паломничества, сказал Рамакришне, что желает преподнести оранжевые монашеские одеяния и четки странствующим монахам, проходящим через Калькутту.

– Почему не этим юношам? – спросил Рамакришна, указывая на Нарена и других учеников. – Они полны духа отрешения от мира, и лучших монахов тебе не найти.

У Гопала было с собой двенадцать одеяний и двенадцать четок – их он и вручил Учителю. Вечером Рамакришна ритуально передал их ученикам и каждому дал позволение принимать пищу от любого, независимо от касты или веры, как подобает настоящему монаху. Монашеские одежды получили Нарен, Ракхал, Джогиндра, Бабурам, Ниранджан, Тарак, Сарат, Шаши, Гопал Гхош, Кали и Лагу. Двенадцатое одеяние и четки были отложены для Гириша. В известном смысле можно сказать, что Рамакришна сам основал Орден Рамакришны, хотя официально он начал существовать только после его смерти.

Уже стало трагически очевидно, что медицина оказалась бессильна и Рамакришна умирает. Сарада-деви приняла решение попытаться спасти его постом и молитвой. Она отправилась в храм Шия в Таракешваре, где двое суток пролежала перед алтарем без пищи и воды, вымаливая чудо. Вспоминая потом об этом посте, Сарада-деви описывала это так: «На вторую ночь я вдруг услышала треск, как будто сразу разбилась груда глиняных горшков. Я вышла из оцепенения, в котором пребывала, и неожиданно у меня промелькнула мысль: „Что такое муж? Что такое жена? Что значат эти мирские отношения? Почему я вознамерилась убить себя?" И моя эгоистическая привязанность к Учителю исчезла. Полная отрешенность овладела моим умом. Я на ощупь пробралась в темноте и брызнула себе в лицо святой водой из маленького пруда позади храма. У меня пересохло в горле, и я сделала несколько глотков воды. После этого я почувствовала себя освеженной. Наутро я возвратилась в Коссипор. Учитель с усмешкой посмотрел на меня. Он спросил:

– Ну, ты получила, что хотела? А потом сказал:

– Ничего ты не получила».

Однажды вечером во время медитации Нарену показалось, будто за его головой зажглась лампа. Свет разгорался все ярче и ярче, как если бы сама лампа запылала. Нарен погрузился в самадхи. Когда через некоторое время он отчасти возвратился к осознанию окружающего, у него появилось ощущение, будто его тело исчезло, осталась одна голова.

– Где мое тело? – закричал он.

На крик в комнату прибежал Гопал Гхош.

– Где мое тело? – повторял Нарен.

– Да вот же оно, Нарен! Ты что, не чувствуешь его? – спросил Гопал.

Но Нарен продолжал кричать, спрашивая, куда подевалось его тело, пока перепуганный Гопал не бросился рассказывать Рамакришне о том, что случилось. Рамакришна ничуть не удивился.

– Пусть немного так побудет, – спокойно сказал Рамакришна, – он столько времени надоедал мне просьбами, чтобы я ввел его в это состояние!

Понемногу ум Нарена пришел в норму, и он испытал удивительное чувство покоя. Нарен поспешил в комнату Рамакришны.

– Вот Мать тебе и показала все, – сказал ему Рамакришна. – Но что она тебе показала, будет скрыто от тебя. Будет заперто в шкатулке, как запирают драгоценности, – а ключ я буду держать у себя. Когда ты завершишь работу Матери на земле, шкатулка будет отперта и ты узнаешь все, что только что познал.

Позднее Рамакришна сообщил другим ученикам:

– Нарен по собственной воле откажется от своего тела. Узнав, кто он такой на самом деле, он откажется оставаться на этой земле. Я молился Матери, прося, чтобы она скрывала от него понимание Абсолюта, чтобы держала его глаза закрытыми завесой Майи, ибо ему столько предстоит сделать. Но завеса Майи тонка и может прорваться в любой миг.

Уже говорилось, что нет последовательного изложения событий последних трех с половиной месяцев жизни Рамакришны. Книга Сарадананды заканчивается описанием произошедшего 1 января, М. доводит свои записи только до конца апреля. В отношении остального у нас есть лишь разрозненные воспоминания, которые дошли до нас через Са-раду, Нарена, Ракхала и других. Подчас не точна хронология событий.

Однажды, когда Рамакришна уже еле говорил, он написал на клочке бумаги: «Нарен будет учить других». Нарен было запротестовал, но Рамакришна возразил:

– Придется. Ты всеми костями почувствуешь, что так надо. В другой раз он сказал Нарену:

– У Ракхала острый интеллект раджи. При желании он мог бы государством управлять.

Нарен понял смысл замечания Учителя. Когда в очередной раз ученики собрались вместе, Нарен подчеркнул величие Ракхала и заявил:

– Отныне мы будем звать его нашим раджой.

После этого за Ракхалом закрепилось прозвище Махарадж – великий раджа. Рамакришна остался доволен, узнав от учеников об этом прозвище. Это был один из способов, которым он крепил узы любви, которые одни только и могли сплотить молодых монахов в наступающие трудные времена.

Хари (Турьянанда) впоследствии часто рассказывал историю, которая иллюстрирует странный «драматургический» аспект болезни Рамакришны.

«Однажды я подошел к кровати Учителя и спросил:

– Как вы себя сегодня чувствуете? Учитель ответил:

– У меня очень сильные боли. Не могу есть, и в горле нестерпимо жжет.

Но он меня не обманул. Я видел, что он испытывает мою преданность. Я знал, что в Упанишадах сказано: игра Атма-на, это „как будто", это не реальность. Атман не может испытывать боль или страдание. А познавший уже есть Атман.

Чем больше жаловался Учитель, тем яснее мне становилось, что меня проверяют. В конце концов я не выдержал и сказал:

– Учитель, что бы вы ни говорили, но я в вас вижу только безбрежный океан блаженства!

На что Учитель улыбнулся:

– Ах негодяй, он все понял!»

В терминальный период болезни Рамакришны Наг Маха-шей лишь изредка навещал его, не в силах вынести вида истощенного тела. В один из приходов Рамакришна тепло приветствовал его, обнял и спросил:

– А ты не можешь меня вылечить? У докторов ничего не выходит.

Наг Махашей обладал мистическими силами, которые позволяли ему при желании взять на себя чужую болезнь. Он колебался всего миг – в величии своей преданности почерпнул он отвагу и твердым голосом заявил:

– Да, Учитель, я могу вас исцелить. С вашего благословения я сейчас же это сделаю.

Он шагнул и уже был готов возложить на Рамакришну руки, когда тот оттолкнул его со словами:

– О да, я знал, что на это ты способен.

В начале августа Рамакришна позвал Джогина и попросил его прочитать вслух бенгальский альманах, где перечислялись дни месяца шраван, начав с 25 числа (с 9 августа). Когда Джогин дочитал до последнего дня шравана, который соответствует 15 августа по юлианскому календарю, Рамакришна знаком показал, что дальше слушать не хочет.

Несколькими днями позже Рамакришна позвал к себе Нарена. Они были вдвоем в комнате. Не сводя глаз с Наре-на, Рамакришна погрузился в самадхи. Нарен почувствовал, как его наполняет некая сила, нечто вроде электричества, и медленно лишился сознания. Придя опять в себя, он увидел, что Рамакришна плачет.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.