Церковь Греческая

Церковь Греческая

В самой вершине залива посетил я квартал христианский Фанар, до последнего восстания греков населенный лучшими их фамилиями, которые поступали оттоле на княжеские троны Молдавии и Валахии; но он много опустел по их изгнании или истреблении. Радушные депутаты сербские, с коими свел я знакомство еще в Адрианополе, приготовили мне у себя ночлег, чтобы я мог на рассвете слушать литургию в Патриаршей церкви и поклониться двум патриархам и архиепископу горы Синайской.

Приветливо принял меня вселенский патриарх Агафангел и даже говорил со мной несколько по-русски: он не пользовался любовью и доверенностью своего народа и скоро впоследствии был сменен; теперь же находится на одном из Принцевых островов. Другой патриарх Иерусалима, добрый и дряхлый старец Афанасий, лежал уже многие месяцы на болезненном одре, гнетомый летами, недугом и бедственным положением своей паствы, для благосостояния коей должен был жить в Царьграде, чтобы искать покровительства у Порты и защиты от престола вселенского. Я нашел его на подворье Иерусалимском, простертого на ковре и подушках, со всеми признаками убожества. Он благословил меня в путь и просил не забывать о Святом Гробе, по счастливом возвращении на родину.

С отменного ласкою был я встречен умным и привлекательным Константием, архиепископом горы Синайской, который впоследствии своими добродетелями заслужил сан патриарший и достойно вступил на мученический престол Григория. Управляя несколько лет монастырем Синайским в Киеве, он свободно говорил по-русски, и мне отрадно было слушать его приятную беседу на родном языке. Много расказывал он мне о Синае, которого архиепископы независимы от четырех патриархов и подобно им пользуются титлом блаженнейших. Его подворье во имя Крестителя Иоанна лучше других устроено и примыкает к обширным развалинам чертогов Влахернских, столь знаменитых в последние годы империи. Но ныне сохранился только под обрушенным основанием древнего храма священный источник, из которого благоговейно черпали императоры, и доселе теплится во мраке подземелья одинокая лампада перед иконой Св. Девы.

Не много церквей могло спасти усердие греков от варварского ига и фанатизма Магометан, когда все древние храмы и обители обращаемы были в мечети; большая часть нынешних церквей выстроены впоследствии на пустырях обширной столицы, и их считается не более двадцати пяти, весьма небогатых и некрасивых. Церковь Перы более других замечательна по своему зодчеству и обширности, которому способствовало положение ее вне города. Но самая патриархия, сооруженная во имя Божией Матери, носит отпечаток убожества греческой церкви. Низкая и необширная, она была последним приютом патриархов, со дня завоевания постепенно изгоняемых из великолепных храмов, в кои переносили они престол свой после Св. Софии. Изо всех сокровищ сохранены только: древняя икона пречистой Девы, мощи св. Георгия, воинственного заступника Востока, часть столба, к которому был привязан Спаситель в темнице, амвон Софийский и кафедра св. Иоанна Златоуста, с которой красноречивый вития смирял вельмож византийских и двигал сердца народные. Она вся черного дерева, с пестрой резьбой из слоновой кости, и поныне служит престолом Вселенским, как единственный залог славы древней церкви Цареградской, блиставшей столькими богословами.

Церковь греческая, приходившая постепенно в упадок со времени завоевания оттоманского, оправилась несколько в последнее столетие ига по благосостоянию, которое начинало проявляться между греками; но она претерпела тяжкое гонение в первые минуты их восстания и лишилась вместе с богатствами лучших своих светильников, мученически пострадавших.

Все митрополиты, временно находящиеся в столице, составляют синод патриарший, но архиепископ Ираклийский один только имеет право посвящать нового патриарха, ибо в древности Византия принадлежала к его епархии. Большое число епископов первобытной церкви, доселе сохранившееся в греческой, было причиной упадка сего высокого сана на Востоке. Около полутораста епископов считается в Румелии, Анатолии и на островах, кроме тех, которые зависят от трех других патриарших престолов. Города истребленные сохранили, хотя по титулу, своих пастырей, и потому, исключая святителей нескольких главных епархий, как то: Адрианопольской, Болгарской, Смирнской, Салоникской и других подобных, все прочие рассеяны по селениям и небольшим городам в качестве наместников или как древние хорепископы, и не имеют большого голоса и веса.

Стесненные обстоятельства христиан Востока размножили в оном страсть к иночеству, и потому черное духовенство гораздо многочисленнее белого. Только в стенах монастырских можно было находить некий приют от гонения, и часто обители служили замками для защиты. Устроенные в цветущие времена Византийской империи, они удержали права свои и достояния грамотами султанов, которые, подобно как у нас татары, оградили льготами сан духовный и даже не простерли на него поголовной подати харадж, но под другими, более почетными именами, собирали с него деньги, не касаясь сокровищ, издревле приращаемых благочестием, до последнего восстания греков. Таким образом, в областях Порты монастыри сделались вновь, как в первые времена христианства, рассадниками и хранителями веры; к ним, как к светильникам, обращены были взоры православных, и в их тишину стремились укрыться от бедствий мира все лучшие отрасли фамилий греческих, которые впоследствии поступали на места святительские и управляли народом, ибо владыки духовные были вместе и светскими своей паствы. Напротив того, белое духовенство, не будучи в состоянии защищать в селениях свои одинокие церкви, более упало, и немногие искали вступить в сие угнетенное сословие.

Утешительно однако же встретить на Востоке через столько столетий ига совершенное сходство церкви российской с греческой, хотя и утратившей наружное благолепие, но удержавшей первобытный очерк, которого окончательные черты в нашем православном отечестве. В Молдавии, Царьграде, Египте и Иерусалиме наблюдал я церковь греческую во всех ее обрядах и заметил одни немногие оттенки, которые неприметно вкрались по местности и обстоятельствам. Напев, неприятный для европейского слуха, составляет один из чувствительных ее недостатков, но им хвалятся патриаршие хоры, как истинным восьмигласным пением. Сомневаюсь, чтобы послы Владимира могли оным тронуться и чтобы греки византийские не имели тогда лучшего понятия о музыке.

Жители Востока совершенно не постигают гармонии нашей, по образованию ли своего уха, или по невежеству. Музыка их не состоит в согласном слиянии звуков, но в известном размере, подобно стихосложению, которого многообразие составляет всю красоту пения. Трудность размера, а не гармония прельщает слушателей, которые готовы равно восхищаться звуками струн и учащенным боем в бубны, если только играющий следует известным правилам и часто переходит из меры в меру. Можно по сему судить о их хорах. Регент, всегда гордый своим знанием, закрыв глаза, затягивает пронзительную ноту, которую наперерыв подхватывают остальные певчие, по большей части из мальчиков, раздражающих нервы своим криком. Но так привыкли к оному греки, что в Адрианополе и Молдавии, внимая в церквах стройному напеву наших певчих, они советовали им доучиться у своих.

Недостаток благочиния в храме есть другое зло, вкоренившееся под игом турков и особенно заметное в Царьграде. Греки, лишенные собственного правления, привыкли почитать церковь столько же местом молитвы, сколько и сходбищем народным. Перед рассветом стекаются они в храм, чтобы успеть еще отслужить утреню и обедню до пробуждения своих гонителей, и часто посреди литургии диакон читает им с амвона фирман великого и справедливейшего государя султана о новой подати, по обыкновению рождающей всеобщий ропот, или объявляет о какой-нибудь потере и покраже. Церковники беспрестанно ходят с блюдами, собирая подаяние, иногда следует за ними священник, записывая имена платящих и таким образом отвлекая от молитвы. В шапках или чалмах стоит народ, снимая их в то же время, как и монахи свои камилавки, и два раза, во время литургии, изъявляет особенное усердие, глухим шепотом, при Херувимской и Богородичной песне.

Самые священнослужители привыкли более видеть в церкви дом свой, нежели храм, и не всегда внушают благоговение при отправлении литургии. Но в служении архиерейском отчасти сохранилось первобытное величие по естественной и самобытной красоте оного, которую не могли преодолеть бедственные обстоятельства Востока. Особенно в Молдавии, где царствует свобода вероисповедания, служение митрополита великолепно, и все выходы, совершаемые им на середину церкви по местному обычаю, придают много блеска обрядам.

Внутренность церквей греческих несколько разнствует от наших. Они все почти без трапезы и разделены вдоль на три части двойным рядом столбов. По обеим сторонам их и кругом стен приделаны места для иноков и почетных мирян, как в наших древних лаврах. У третьего столба, с правой стороны, стоит всегда на ступенях и под балдахином резной престол патриарха или митрополита; они слушают на нем утреню в мантии, если готовятся служить сами, и становятся на оный в полном облачении во время молебнов и панихид. Напротив возвышается так называемое царское место для старшины города под самой кафедрой, украшенной двуглавыми орлами, с вершины коей читают Евангелие, если нет архиерейского служения.

Обедня на Востоке не отделяется от утрени: во время Богородичной песни два дьякона, окадив храм, приглашают архиерея сойти с трона и вызывают к нему священников из алтаря или епископов, когда служит патриарх. Служение сего последнего не представляет никакого отличия от архиерейского, ибо патриарх только старший епископ, и сан сей возвысился до такой степени уже после великих отцов церкви, установивших порядок литургии. Но патриархи совершают оную сами только три раза в год: на Рождество, в неделю Православия и на Пасху, если не бывают приглашены служить по какому-либо частному случаю. При пении девятой песни канона и хвалитей облачается владыка и, осенив свечами народ, возглашает: «Слава Тебе, показавшему нам свет!». Тогда начинает духовенство вокруг него великое славословие и часто, пропуская часы, приступает прямо к обедне. Свещники архиерейские не ставятся, как у нас, на престол; они остаются в руках дьяконов даже на ектениях и при каждении, которое всегда совершают двое, и часто еще два других идут с курильницами перед ними, возливая ароматы.

После первой, великой ектений, всегда поют в промежутке малых псалмы изобразительные, на два клироса, речитативами довольно приятными, хотя и монотонными: а на блаженных, когда все духовенство удаляется в алтарь для малого входа, оба хора долго поют воскресные и праздничные стихиры, которыми особенно богаты греки, слагая вместе творения многих певцов духовных на тот же случай и сверх сего читая еще синаксар, или жития святых: посему первая часть обедни гораздо продолжительнее второй.

Но когда после малого входа патриарх торжественно вступит в алтарь, он не возглашает в царских вратах многолетие мирским властям; все духовенство ведет его на горний трон, как бы воцаряя в своей пастве, и провозглашает великолепный его титул, обратившийся ныне в тщетные звуки. Так, Цареградского величают святейшим, величайшим, господином князем и владыкою, архиепископом Константинополя, Нового Рима и патриархом вселенной. Титулы других патриархов столь же громки.

Во время Трисвятой песни святитель, выходя с крестом и дикириями, трижды повторяет: «Призри с небеси, Боже!» на трех разных языках, сходно с племенами своей паствы, и промежду каждого осенения хор поет: «Святый Боже». Иногда Евангелие и самые ектении и возгласы читаются на разных наречиях, и сие разноглаголание поражает душу созвучием стольких племен для славы общего Искупителя.

Перед великим входом архиерей и за ним все священники кланяются из царских дверей народу, прося отпущения грехов, и духовенство обходит со Св. дарами всю церковь, позади колонн, до западных врат, тихо творя поминовение патриарха, православных царей и громко всех православных христиан. Но есть различие в самом обряде поминовения: вместо тройного его повторения, как в служении наших архиереев, святители греческие, принимая дискос, поминают: всякое епископство православных, благочестивых царей, священнический и монашеский чин и всех православных христиан; а принимая чашу, они обращают молитвы свои за усопших, поминая блаженных и приснопамятных создателей святого храма, святейших патриархов и всех прежде отшедших отцов и братий, здесь лежащих и повсюду православных. Духовенство вслед за ними возглашает только: «Всегда ныне и присно и во веки веков». Таким образом дискос и потир разделены между живыми и мертвыми.

Служа с патриархом, архиереи не выходят из алтаря вслед за духовенством при Херувимской песне, но остаются около престола: иногда же патриарх, приняв сам дискос, уступает чашу старшему митрополиту. Царские врата, которые у нас остаются отверстыми до Святая Святым, во время служения архиерейского завешиваются на Востоке занавесом во вторую половину обедни, и там не поется хором Символ веры и Отче наш: но сам владыка, если он не служит, или старший по нем громко читают сии молитвы народу, как представители его исповедания, отвечающие за свою паству; сей обычай принадлежит еще первобытной церкви.

Иногда вместо Достойной песни хор кратко отвечает на возглас «благодарим Господа!» – двумя словами: «достойно и праведно», и дьякон, приглашая к причащению Св. Тайн, говорит: «Со страхом Божиим и верою и любовию приступите». Неизвестно, как сие последнее, столь умилительное выражение утратилось в нашей церкви.

Вот все слабые оттенки между служением греческим и российским, которые я мог заметить; в самой же одежде священников нет другой разницы, кроме той, что фелонь их имеет почти равную длину спереди, как и сзади, и что белое духовенство носит подобно инокам низкие камилавки, только без черного флера; белого же клобука не имеют на Востоке и самые патриархи.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.