Подвиги святителя Феофана в затворе

Подвиги святителя Феофана в затворе

После пасхальных дней 1872 года епископ Феофан, раздав все свое имущество бедным, начал вести затворническую жизнь. Он прекратил всякие сношения с людьми, перестал ходить на богослужение с братией и затворился в отдельном флигеле. С этого времени он принимал к себе только настоятеля пустыни, духовника игумена Тихона и келейника отца Евлампия. Со всеми другими, кто жаждал его духовного руководства, он сносился только письмами.

Часто и в письмах он напоминал собирающимся посетить его о своем затворе: «Вы желали на Вышу. Ворота нашей обители отворены для всех; мои же двери для всех заперты. Я не могу никого принимать и не принимаю» [134, с. 22,252]. «Меня видеть никому не полезно. Поэтому я наотрез всем отказываю, хотя иногда бывает это очень горько» [133, с. 129–130]. «Когда зароют в могилу, тогда приходи, кто хочет, и поклончик положи» [132, с. 37].

Настоятель архимандрит Аркадий снабжал святителя–затворника всем необходимым и «стремился к тому, чтобы предоставить полное спокойствие, чтобы ничто не мешало и не тревожило его» [170].

К этому времени епископ Феофан устроил в одной из своих келий церковь во имя Богоявления, в которой служил Божественную литургию во все воскресные и праздничные дни, а в последние 11    лет — ежедневно. «Иконостас небольшой, — сообщает один из родственников святителя, — иконы хорошего письма; они изображали Спасителя, Божию Матерь, Богоявление, Александра Невского, святителя Тихона, святых преподобных Симеона Нового Богослова и Феофана Сигрианского; пред иконами стояли подсвечники. Утварь: кресты, потир, дискос, Евангелие и ризы хорошего достоинства, стояли аналои и столы с полным кругом богослужебных книг» [201, с. 121].

Время затвора — важнейший период, можно сказать, центр жизни преосвященного Феофана, ибо тогда по преимуществу явились во всей силе его великие труды и подвиги, и прежде всего подвиг молитвенный.

Жизнь святителя в это время была сокровенной, невидимой для людей, а ведомой одному лишь Богу. «Мы не посвящены в уединенную жизнь епископа–затворника, хотя и можем представить, как она трудна для человека. Приняв на себя тяжелый обет затворничества, владыка на целые десятки лет удалял себя от людей» [263, с. 205–206].

Что побудило святителя Феофана предаться полному затвору после немногих лет обычного пребывания на покое в Вышенской пустыни? Без сомнения, этому решению способствовало искреннее, сознательное, выработанное долговременным опытом жизни в иноческом чине желание полного, совершенного отрешения от мира и всего, что в мире. Ободряющим же к тому для него как епископа примерами могли служить такие высокие образцы из истории Церкви Вселенской, как пример святого Исаака Сирина, а из истории Русской Церкви — пример столь чтимого преосвященным Феофаном святителя Тихона Задонского.

Удалившись от мира и его суеты, порвав видимое, непосредственное общение с людьми, епископ Феофан сделал это не по недостатку любви к людям, а единственно из желания оградить себя от всего, что могло отвлекать его от молитвенного служения Христу. Святитель–затворник стремился совершенно забыть о мирской суете. «Я бы теперь, — говорил он, — уже и все окна и двери заложил и заколотил, лишь бы ничего не слышать и не видеть, что творится там вне» [232, с. 429].

Он глубоко сознавал высоту полного затвора. В его сознании понятие о затворе отождествлялось с мыслью о непрестанном молитвенном подвиге. «Ибо затвор что есть? — пишет он, — То, когда ум, заключившись в сердце, стоит пред Богом в благоговеинстве, и выходить из сердца или чем другим заниматься не хочет» [96, с. 299].

И на прежних поприщах его церковно–общественного служения жизнь его была поистине хождением пред Богом. «Надо добиваться того, чтобы непрестанно ходить пред Богом, со страхом и благоговеинством. Ибо Он везде есть и во всем Своем величии», — писал преосвященный Феофан [96, с. 433]. В своей собственной жизни он постоянно добивался этого, памятуя наставление одного из подвижников иноческой жизни — святителя Филарета (Амфитеатрова), митрополита Киевского, данное ему и другим молодым ученым инокам по пострижении их в монашество.

Но, не довольствуясь тем, что предоставляло ему для этого служение общественное с его разного рода отвлечениями от всецелого посвящения себя служению Богу, исканию «единого на потребу», «он сперва удалился добровольно от дел общественного служения и водворился в пустыни, чая Бога, спасающего его от малодушия и от бури, а затем, когда увидел, что при общежительных условиях иноческой жизни в пустыни Вышенской все же многое препятствовало ему всецело предаться Богу и уединенно беседовать с Ним Единым, перешел к полному затвору» [200, с. 185–186].

Живя в затворе в Вышенской пустыни, епископ Феофан чувствовал в своей жизни «бездну милосердия Божия» [144, с. 35–36], считал «Вышу — жилищем Божиим, где Божий небесный воздух» [161, с. 261]. Уединение для Владыки было «слаще меда» [139, с. 15], и поэтому он уже частично испытывал райское блаженство. «Правда, бывали минуты, когда и он сам допускал, и другие внушали ему мысль о возвращении к общественному служению в звании епархиального архиерея, ввиду полноты сил душевных и телесных, которыми он еще обладал. Но скоро мысль о высокой цели пустынничества — о том, что в пустынном уединении он несет особого рода службу Церкви, побеждала всякую мысль о возвращении в мир» [200, с. 186].

И в 1875 году, когда из Киева поступило предложение святителю опять вернуться на епархиальную службу, то в ответном письме уже слышится твердый тон решимости не оставлять затвора: «Ваше желание, чтоб и мне воротиться на старое, неудобоисполнимое. Ибо жизнь эта — рай» [133, с. 11].

В 1879 году святителя Феофана приглашал в Японию отец Николай Касаткин. «Владыка ваш [20] пишет Тамбовскому, — сообщил святитель–затворник своим почитателям, — что отец Николай Японский просит предложить Вышенскому, не согласится ли он потрудиться в Японии. Вышенский отписал Тамбовскому, что не хочет: поясница грызет. Слепому куда ехать? А потом отписал то же и Питерскому» [144, с. 118].

Во время пребывания в затворе в Вышенской пустыни епископ Феофан боролся с мыслями и желаниями о переселении в какуюнибудь другую обитель, считая это за искушение в духовной подвижнической жизни. В ответ на приглашение для жительства в Киево–Печерскую Лавру владыка писал: «У достопочтеннейшего отца Антипы прошу святых молитв о моей грешности. Речь его хорошая о том, чтобы в Лавре была архиерейская служба; но избранный ими архиереишка никуда негож, не только в святую Лавру. Желания быть покрываему и ограждаему лаврскою святынею нельзя не иметь; но на то дело я негож. Мне одно пригоже — сидеть, да если б прибавить к сему — плакать, чего окаменелое сердце мое никак не допускает» [133, с. 20].

В 1873 году епископа Феофана пригласили переехать на Святую Гору Афон. «Мне приходит в голову — поехать на Афон для перебора отечников. Если б здесь уснуть, а там проснуться, — дело. Сейчас бы махнул. А то… у! у! у! — даль какая! Я не пячусь. За предложение пантелеимоновцев благодарствую. Но ведь туда надо направляться святым, а грешить?то и на Выше удобно. Так какая нужда переселяться» [144, с. 44,49). «Самый лучший порядок жизни для меня тот, который теперь держу» [134, с. 43].

О затворнической жизни епископа Феофана сохранилось очень мало сведений. Сами иноки Вышенской обители мало знали о ней; даже келейник, ближайший к нему человек, и тот не был посвящен в эту жизнь, являясь только по зову и на короткое время. Однако об этом периоде жизни епископа Феофана можно составить некоторое представление частью по его письмам, по его творениям, частью по свидетельству лиц, изредка видевших его, а также по тому, что открылось в его келиях после его кончины.

Порядок обыденной жизни епископа Феофана был очень прост, но соблюдался строго. Вставал святитель очень рано. Совершив келейное правило, он шел в свою домовую церковь и там служил утреню и литургию, усердно молясь Богу обо всех живых и умерших христианах. В сумочке, висевшей возле жертвенника, найдено было по смерти епископа Феофана много записок о здравии и о упокоении, которые святитель читал на церковной службе.

Молился он о своих благодетелях и о всех православных христианах, прося Спасителя утвердить их в вере и благочестии.

«Помните, — писал епископ Феофан своим духовным чадам, — что есть некто, не забывающий Вас и всегда воздыхающий о Вас пред Господом» [139, с. 155]. «Я всегда поминаю Вас в грешных молитвах моих» [132, с. 245; 133, с. ill]. «Мои желания всего Вам доброго и моя молитва о Вас к Богу непрестанны» [132, с. 197].

Особенно любил он совершать молитвы об усопших своих родителях, сродниках, архипастырях и всех от века почивших христианах. «Скончались преосвященные Палладий и Геннадий. Да упокоит Господь души их. Я всегда поминал их живых; теперь буду поминать усопших, а они там о нас вспомнят и помолятся» [134, с. 93].

Совершение литургии составляло важнейшую часть богослужения. Его единственный келейник, монах Евлампий, еще с вечера приготовлял ему церковное вино, просфоры и облачение. Епископ Феофан облачался в самые простые и легкие архиерейские одежды.

По словам иноков Вышенской пустыни, святитель совершал служение всегда один; служил обычно молча, а иногда сам пел и читал. На вопрос одного близкого ему человека, как он служит литургию, преосвященный Феофан отвечал: «Служу по служебнику молча, а иногда и запою» [179]. Когда же почему?либо святитель не мог совершать обычное богослужение, то выполнял положенное в уставе церковном известное число молитв Иисусовых. Уединенно, в сослужении с Ангелами Божиими, согласно мнению вышенских иноков, епископ Феофан совершал Божественную литургию по чину палестинских и афонских отшельников, знакомому ему со времени пребывания в составе Миссии на Востоке.

По окончании богослужения святитель Феофан возвращался из храма в свою келью и здесь долго предавался богомыслию и умным сердечным возношениям.

Умиление, которого он сподоблялся в церкви, не вдруг проходило и заставляло «погружаться в тайны спасения и Божественного о нас смотрения» [201, с. 128].

После богомыслия, спасительных размышлений святитель, подкрепив себя утренним чаем, писал свои творения. За этими трудами проходило все время до обеда, то есть до двух часов дня, за обедом в постные дни подавалась пища согласно церковному уставу, а в остальные дни недели в последние годы жизни епископ Феофан вкушал по одному яйцу и стакану молока. После обеда, несколько отдохнув, сидя на стуле, по обычаю древних восточных старцев, епископ Феофан занимался рукоделием. В четыре часа он пил чай, а потом совершал вечернее богослужение в своей церкви и готовился к совершению литургии на следующий день. Свободное вечернее время святитель употреблял на чтение книг и журналов, обдумывание материала для своих творений и на умно–сердечную молитву. Совершив затем обычное келейное правило, он отходил ко сну.

Главным занятием подвижника была молитва, которую он воспринимал как проявление особенной любви к Богу и непосредственного общения с Ним. Молитве святитель Феофан предавался в течение всего дня и нередко — ночи. Молитва не сходила с его уст. «По совершении молитвословия хорошо несколько времени провесть в творении молитвы Иисусовой, говоря сидя, или ходя, или стоя: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя». Потом и днем, сколько можно чаще, творить сию молитву. И к иконе днем–?? хорошо почаще подходить и класть поклоны по усердию, пять, десять и более, с молитвою: «Господи, помилуй, Боже, милостив буди». Более всего навыкайте молитве Иисусовой. Пусть так навязнет на языке, чтоб он сознательно и бессознательно творил ее» [2, с. 35].

Ночью святитель Феофан часто молился и ревностно исполнял то, чему наставлял других. «Не довольно днем молиться, — говорит он при объяснении 62 стиха 118 псалма, — надо вставать и ночью, и в полночь. В это наипаче время надо молиться Богу, не только просить прощения в прошедших грехах, но молитвою отвращать грехи настоящие и предограждать себя от будущих, ибо в ту пору много подстрает к нам искушений. Рассмотри все это и бодренно воспаряй тогда мыслью к Богу, чтобы враг побежал от тебя и ты без соблазна перешел полночное время. Вставание в полночь есть цвет на дереве всех телесных подвигов. Равно молитва полночная есть сокращение всех душевных подвигов» [74, с. 243–245].

Тесно связанная с мыслью о присутствии и вездесущии Божием непрестанная молитва святителя, совершаемая как подвиг, наполняла все существо его души, была постоянно возгреваемым в нем пламенем любви к Богу и ближним, была истинным раем для отрешенной от всех радостей мира его души.

«Бывали дни и ночи, — пишет один из жизнеописателей Вышенского затворника, — когда святитель почти все время употреблял на молитву, когда, стоя на молитве, забывал все окружающее и необходимые потребности своего существования. Бывали минуты и часы, когда архипастырь проливал слезы по поводу бедности души человека и несчастных событий в христианском мире в виде появления лжеучений и каких?либо других общественных бедствий» [201, с. 132]. В одном из писем в Киев в 1891 году он писал: «Не перестаю плакать, видя, как гибнут христианские души» [Там же].

Епископ Феофан часто предавался богомыслию. Он всюду стремился видеть следы Бога, Премудрого Творца, Промыслителя и Спасителя людей, всюду созерцал тайны домостроительства нашего спасения. «Умом своим не отступайте от Господа, — писал он в одном письме, — на молитве ли стоите или другое что делаете» [228, с. 538]. «Надобно все вещи, — пишет он в другом месте, — перетолковать в духовном смысле. Когда это сделаете, то всякая вещь будет, что книга святая. Тогда и всякая вещь будет приводить вас к мысли о Боге. Все вам будет говорить о Боге и поддерживать ваше внимание к Нему» [228, с. 522–523]. Непрестанное богомыслие святитель Феофан поддерживал и питал в себе чтением книг духовного содержания. «При усвоении читаемого умом и сердцем, — писал он в одном письме, — должно само явиться и богомыслие… стишки, которые падут на сердце при чтении, — лучший предмет для богомыслия» [265].

Епископ Феофан обладал обширной и разнообразной келейной библиотекой, которую постоянно пополнял, выписывая русские и иностранные книги, на что употреблял большую часть своей пенсии.

Главное богатство его библиотеки составляли книги духовного содержания: по Священному Писанию (до 280 наименований); по догматическому, нравственному и обличительному богословию (до 140 названий); по христианской апологетике (до 90 названий); по патрологии (до 80 названий). Здесь были творения святых отцов Церкви Вселенской (Василия Великого, Григория Богослова, Иоанна Златоуста, Исаака Сирина и других) и Русской Православной Церкви (Нила Сорского, Димитрия Ростовского, Тихона Задонского и других), труды по истории западных исповеданий (до 40 названий), по Русской церковной истории (до 50 названий), по гомилетике (до 80 названий) и почти все духовные журналы. Но были книги и светские разного содержания: исторические (например, «Всемирная история» Шлоссера, «История России» С. Соловьева и другие), философские (сочинения Канта, Гегеля, Фихте, Ульрици, Якоби, Кудрявцева и другие), естественно–научные (курсы физики Любимова и Писарева; сочинения Дарвина, Фогта, Гумбольдта и других), книги по медицине (главным образом по гомеопатии), анатомии, гигиене и фармакологии, а также художественная литература (сочинения Шекспира, Пушкина, Грибоедова и других).

«И книги с человеческими мудростями, — говорит епископ Феофан в одном письме, — могут питать дух. Это те, которые в природе и истории указывают нам следы премудрости, благости, правды и многопопечительного о нас промышления Божия. Бог открывает Себя в природе и истории так же, как и в Слове Своем. И они суть книги Божии для тех, кто умеет читать» [196].

«Хорошо уяснить себе строение растений, животных, особенно человека, и законы жизни, в них проявляющиеся. Великая во всем премудрость Божия… А повести и романы? Есть и между ними хорошие» [82, с. 251, 252].

Он знал несколько иностранных языков, и его библиотека более чем наполовину состояла из иностранных книг. Все эти книги не лежали напрасно, а были более или менее часто употребляемы им, некоторыми же он пользовался постоянно. Самая внешность книг указывала на это. Многие из них имели на полях различные замечания святителя феофаиа, сделанные карандашом.

Библиотека, которой владел святитель Феофан, показывала, что он — человек науки. Это была одна из самых больших в то время частных библиотек в России.

В своем замечательном труде «Путь к спасению» преосвященный Феофан обнаруживает основательные познания в физиологии, а в прочих творениях — во многих других естественных науках, не говоря о гражданской истории и иных светских науках (географии, математике). В келиях святителя после его кончины нашли телескоп, два микроскопа, фотографический аппарат, автоматический атлас, шесть атласов по географии, а также по общей церковной и библейской истории.

Очевидно, очень много времени и труда посвящено было святителем Феофаном на чтение и изучение различных книг духовного и светского характера. Все книги читал он основательно, усваивал их умом и сердцем. «Читать, — говорит он в одном письме, — нужно с усвоением и чувством, без этого чтение — сеятва при дороге. Читанное провесть надо до чувства и вывести урок для себя… читать надо не затем, чтобы память набивать разными сведениями и понятиями, а затем, чтобы получить назидание» [180]. Чтение было высоким подвигом жизни преосвященного Феофана.

В богослужении и молитве, в подвигах телесных и духовных проходила большая часть затворнической жизни архипастыря.